3. ПОМОЩЬ ВЕЛИКОГО ПОЭТА
3. ПОМОЩЬ ВЕЛИКОГО ПОЭТА
И вот Миша Фрунзе в стенах гимназии. Он не слишком ощущал отсутствие семьи, не испытывал чувства одиночества. Родной брат его, Константин, с которым он вместе и поселился, учился уже в пятом классе, а вместе с Мишей поступили его товарищи — земляки по Пишпеку: Эраст Поярков, сын доктора, и Саша Ромодин, сын пишпекского нотариуса.
Миша сразу проявил себя отличным учеником. Вокруг него, коренастого, ясноглазого, одетого в узковатую, перешитую из братниной курточку, всегда толпились одноклассники. Тому задачку помоги решить, другому переложение проверь…
Видя способности Михаила Фрунзе, и педагоги относились к нему благосклонно. Только законоучитель, отец Филимон Янковский, все допытывался, какой он национальности.
— Фрунзе, ты немец? — спрашивал он не один раз — сперва по забывчивости, а потом, как видно, ради благодушной шутки.
— Нет, батюшка, я не немец, — отвечал Миша терпеливо.
— Француз?..
— Нет, и не француз…
— Грузин?
— Нет…
— Грек?
— Нет…
— Так кто же ты наконец?
— Из молдаван я, батюшка…
— Полно врать! Молдаване — как жуки черные, а ты, гляди, какой русый, да и глаза голубые…
На самом деле глаза у Миши были светло-серые.
— Да я в мамашу, а она — чисто русская, воронежская… — поясняет Миша.
— А ну-ка, перекрестись…
Миша крестился, и отец Филимон на том успокаивался…
— Ну, молодец, коли так… Учись, способный ты паренек…
Но вот вдруг словно гром разразился над братьями Фрунзе: неожиданно умер в далеком местечке Мерке их отец, Василий Михайлович. Его нашли мертвым в рабочей комнате при Меркенской больнице. А был он совсем еще не стар, сравнительно крепок. Видно, не вынес посыпавшихся на него за последнее время мелких и крупных ударов.
Разговоры и пересуды поднялись в Пишпеке. Одни приписывали смерть фельдшера разрыву сердца. Другие считали его жертвой собственной страсти изобретать новые лекарства и на себе их проверять. А некоторые подозревали даже самоубийство.
Сообщение о смерти отца пришло в Верный в нелегкое для братьев время. Директор гимназии Вахрушев хоть и похваливал вместе с другими педагогами их успехи, но не забывал требовать и плату за ученье.
Вызвав как-то Михаила, он велел ему написать письмо домой, чтобы поспешили со взносом денег.
Миша поневоле написал про этот разговор матери в Пишпек, и та в смятении бросилась по всей родне. Однако ничего путного никто посоветовать ей не сумел, кроме мужа Мишиной крестной матери Ильи Терентьева.
— Пишите, Мавра Ефимовна, по всей форме прошение Пишпекскому собранию старшин-уполномоченных…
По совету Терентьевых Мавра Ефимовна испрашивала в своем ходатайстве во внимание к бывшим заслугам Василия Михайловича рублей сто-полтораста годового пособия на воспитание детей.
Собрание пишпекских старост-уполномоченных состоялось не скоро. Оно происходило под открытым небом, во дворе городской управы. Среди уполномоченных было несколько узбеков и киргизов из перешедших на оседлость. Не без труда, но они все же понимали, о чем идет речь. Они хорошо помнили, как «даргер Васыл» лечил и их самих, и их детей.
Однако нашелся и противник. Таковым оказался некий Бутин, у которого были какие-то личные счеты с Василием Михайловичем Фрунзе.
— Мы живем на далекой окраине, окружены инородцами… Должны проявлять полное единомыслие с нашим начальством. И вот сейчас перед нами прошение от вдовы человека, который был на дурном счету у начальства… Каково будет, если мы как бы возьмем ее с детьми на наше общественное иждивение… Как начальство поглядит на это?
У Мавры Ефимовны упало сердце. Речь Бутина произвела впечатление. Собрание колебалось.
Но вот поднялся Константин Фролович Свирчевский, покровитель Миши и друг его отца.
— Господа пишпекские уполномоченные… — торжественно начал он. — Известно ли вам о том, что в предстоящем 1899 году исполняется ровно сто лет со дня рождения великого российского поэта Александра Сергеевича Пушкина? Предлагаю ознаменовать это событие полезным делом — учредить от города Пишпека пособие имени великого Пушкина… И предоставить это пособие как весьма его достойному — уроженцу Пишпека Михаилу Фрунзе, обучающемуся в Верненской гимназии…
Некоторые из уполномоченных, а быть может даже и большинство их, и одной строки Пушкина не читали и не слыхали. Но неожиданно предложенная Свирчевским формулировка понравилась всем и почти всех примирила с предстоящим расходом.
Так и названа была стипендия, как предложил Свирчевский:
«Пособие воспитаннику Верненской гимназии Михаилу Фрунзе в ознаменование 100-летия со дня рождения великого русского поэта Пушкина — 120 рублей ежегодно, до окончания курса».
Седобородые узбеки в больших белых чалмах, важно восседавшие на принесенных с собою ковриках, и киргизы в своих малахаях-бюрюках единогласно присоединились к решению.
Предоставление Мише Пушкинской стипендии несколько облегчило для Мавры Ефимовны Фрунзе огромные трудности ее вдовства с остававшимися на руках тремя маленькими дочерьми — Клавдией, Людмилой и Лидией.
Но даже при всей тогдашней сравнительной дешевизне пишпекской жизни не приходилось думать о сколько-нибудь сносном существовании на два дома. Нельзя было и сыновей предоставить целиком самим себе, и вести немудрящее пишпекское хозяйство было невмоготу после потери Василия Михайловича. Друзей оставалось немного, а такой недоброжелатель, как Бутин, мог устроить и еще какой-ни- будь подвох против не угодной начальству «иждивенки общества»…
К осени 1899 года Мавра Ефимовна с дочерьми тоже переселилась в город Верный. Она сняла здесь на верхней окраине города, близ Большого Арыка, крохотный домик. Все свои силы отдавала она воспитанию детей и заботам о них.
Константин и Михаил старались не быть в долгу у матери, помогали ей. Они давали уроки отстающим гимназистам. Плата была грошовая: где два, где три рубля в месяц, а где, по договоренности, — и просто за обед и ужин.
Приходилось мириться и с таким заработком, хоть времени он отнимал много, а прок был от него невелик. Скучное дело — давать уроки ленивым и тупым гимназистам!
Только в одном доме любил бывать Миша. Это был дом верненского аптекаря Иосифа Сенчиковского, из ссыльных участников польского восстания 1863 года. Миша Фрунзе репетировал одного из сыновей Сенчиковского — Станислава, своего одноклассника.
В доме Иосифа Сенчиковского собирались люди, подобно отцу Миши и его друзьям мечтавшие о лучшем будущем края и всей России. Среди них больше всего было русских. Иногда приходил на эти собрания огромного роста, бородатый, с громовым голосом политический ссыльный, студент. Его звали Павел Затинщиков.
Бывало, сидят Миша со Станиславом, решают какую-нибудь задачу, а сквозь неплотно прикрытую дверь вместе с табачным дымом врываются обрывки разговоров, слышатся имена Маркса и Чернышевского, суровые, гневные слова по адресу царского строя и его представителей в Семиречье…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.