40

40

Когда Шахире исполнилось три годика и она пошла в детский сад, я решила заняться своей карьерой. Я хотела зарабатывать столько, чтобы обеспечить будущее своих детей, и подумывала о том, чтобы стать юристом. Мне уже исполнилось двадцать пять лет, а значит, для поступления в университет мне не требовался диплом об окончании школы. Я даже подала заявление и только потом села и трезво оценила свои возможности. Сложив все расходы на содержание детей за годы моей учебы, деньги на учебники и на няню, без которой мне будет не обойтись, я поняла, что все эти расходы мне не по силам. Да и детям пришлось бы слишком дорого заплатить за честолюбивые мечты своей матери. А кроме того, я хотела все время быть рядом и видеть, как они растут.

Несколько месяцев я проработала на полставки на частной телестудии, а потом зарегистрировалась в нескольких бюро по трудоустройству и стала брать временную работу, замещая ушедших в отпуск или заболевших секретарш и администраторов. На одном месте я обычно работала от двух дней до месяца и старалась выбирать места с таким рабочим графиком, который позволял мне как можно больше быть с детьми. Такой образ жизни меня вполне устраивал: работа была несложной, и я могла делать ее с закрытыми глазами, а оплата – почасовой и вполне приличной. Специализировалась я на замене сотрудников рекламных фирм и агентств по связям с общественностью, и моя уверенность в себе росла с каждым новым местом, потому что нередко наниматели предлагали мне остаться у них на постоянную работу. Однажды, довольно долго проработав в студии, занимающейся рекламой и графическим дизайном, я приняла такое предложение и осталась у них. Агентство быстро шло в гору, у него была масса клиентов, и мне обещали, что со временем я смогу перейти с административной на более творческую работу. К тому же там с сочувствием относились к моему положению работающей матери и всегда разрешали взять недоделанную работу на дом.

Только впервые столкнувшись с сорокачасовой рабочей неделей, я поняла, как тяжело живется работающим родителям. В обмен на постоянную зарплату мне приходилось каждый день решать неразрешимые задачи, согласовывая свой рабочий график с графиком двух нянь, расписанием школьных кружков и групп продленного дня. Какой кошмар! Я вскакивала в 6.30 утра, будила и одевала детей, в 6.45 усаживала их за стол и попеременно то умоляла поесть, то требовала, чтобы они поторопились, а сама в это время одной рукой мазала им бутерброды, а другой пыталась накрасить ресницы, не глядя в зеркало и время от времени попадая кисточкой в глаз. Не позже 7.30 я должна была выскочить из дома и сначала завезти Аддина и Шах к няне, которая сидела с ними до начала занятий, а потом, с трудом продираясь через плотный утренний поток машин, к 8.30 прибыть на работу. Вечера были не лучше: в 17.45 и ни минутой позже я должна была забрать Шахиру у няни, а ровно в 18.00 – Аддина из школы; потом мы спешили домой, и я, пока готовила ужин, слушала, как Аддин читает, и узнавала все последние новости из школы и садика. После ужина я купала детей, мыла и сушила волосы Шахире, укладывала их спать, а утром все начиналось сначала. Я выдержала такую жизнь только девять месяцев – ровно столько понадобилось для того, чтобы накопить денег на подержанную машину, – а потом уволилась. Я слишком соскучилась по своим детям и слишком хорошо понимала, что никто не вернет мне тех часов, которые они проводят с чужими людьми. Мне уже осточертел собственный голос, уговаривающий детей поторопиться.

Я вернулась к временной работе, но к тому времени это занятие стало гораздо менее прибыльным из-за общего спада в экономике Австралии. Чтобы немного увеличить наш доход, я начала подрабатывать внештатным консультантом по связям с общественностью, а позже открыла и собственный маленький бизнес, а кроме того, давала уроки танца в балетной школе при Государственном театре.

Джон Сэвидж появился в моей жизни в марте 1989 года, и вместе с ним ко мне окончательно вернулась давно потерянная уверенность в себе. Мы были вместе с Джоном всего полгода, но эти полгода навсегда изменили мое отношение к самой себе. Джон, довольно известный американский актер, приехал в Мельбурн для того, чтобы сыграть главную роль в австралийском фильме «Охота». Он родился в Вермонте, воспитывался в строгой протестантской семье, но в юности взбунтовался, ушел из дома, чтобы стать актером, и очень рано женился. Соблазны Голливуда сделали свое дело, и брак довольно скоро распался, а Джон с некоторым опозданием занялся поисками себя. Когда меня познакомили с ним наши общие друзья, я понятия не имела ни о его карьере в кино, ни о фильмах («Волосы», «Охотник на оленей», за который Джон был номинирован на Оскар, и самый последний – «Крестный отец–3»), но зато сразу же поняла, что наш интерес друг к другу взаимен. Мне нравилось в нем все – пронзительные светло-голубые глаза, непокорные светлые волосы, способность по желанию включать свое неотразимое сценическое обаяние или, подобно хамелеону, сливаться с обстановкой, делаться совершенно незаметным и внимательно наблюдать за присутствующими откуда-нибудь из угла комнаты.

Только от Джона я узнала, какими могут быть отношения между мужчиной и женщиной, только он научил меня смотреть в зеркало и любить себя. Он немедленно подружился с Шах и Аддином, нисколько не возражал, когда они присоединялись к нам на верховой прогулке или на обеде в ресторане, и подолгу разговаривал с ними, выслушивая их мнение с величайшей серьезностью и интересом. Жизнь с Джоном казалась непрерывным и увлекательным приключением, а порой он даже пугал меня своей экстравагантностью – например, когда появлялся на пороге, с ног до головы обвешанный подарками для нас троих. Даже бабушка не устояла перед его обаянием, когда в День матери он в своем пентхаусе в отеле устроил для нее праздничный ланч с шампанским и цветами. В такие моменты я забывала, за кем из нас он ухаживает.

Время от времени Джон заговаривал со мной о свадьбе, но, хоть я и любила его, не спешила говорить «да». Из наших долгих разговоров я знала, что Джон считает меня и детей чем-то вроде пропуска в нормальную жизнь и горько сожалеет о том, что не принимал никакого участия в воспитании своих собственных детей – Дженнифер и Лашлана, но я не чувствовала в себе достаточно сил для того, чтобы стать его спасительницей от демонов Бродвея и Голливуда.

Уехав из Австралии, Джон еще некоторое время продолжал каждый день звонить мне и уговаривал передумать и принять его предложение. Сам он сначала отправился в Южную Африку и там увлекся работой в благотворительной организации «Уорлд вижн», потом переехал в Европу, где снялся в нескольких фильмах, и далее продолжал в том же духе – боролся с соблазнами и бродил по свету, нигде не пуская корней. Мы с ним остались друзьями и старались не терять связи друг с другом – иногда разговаривали по телефону, изредка писали друг другу письма, но чаще всего Джон в самое странное время дня или ночи оставлял на моем автоответчике сообщения из разных диковинных уголков мира и непременно просил передать привет «вомбатам», как он называл Шахиру и Аддина.

Джон был и остается их любимцем и даже стал героем после того, как во время очередного набега Бахрина с предельной ясностью объяснил тому, что Шах никогда больше не должна спать на полу его номера. Мы вместе завозили детей в отель к их отцу, и уже в коридоре Джон прошептал мне на ухо, что сам уладит этот вопрос с моим бывшим мужем. Я не успела даже рта открыть, а он, подмигнув мне, уже уверенно стучал в дверь номера. Бахрин явно растерялся, обнаружив на пороге не только меня и Аддина с Шахирой, но и незнакомого американца, на которого его дети смотрели с нескрываемым обожанием. Наверное, больше всего его поразила наружность незваного гостя: отпущенная для съемок четырехдневная щетина, испачканные глиной ботинки и брезентовый пастушеский плащ. С видом заправского ковбоя Джон прошелся по комнате и невинно поинтересовался у Бахрина, где будут спать дети. Тот немного смутился и поспешно объяснил, что колыбель для Шахиры должны вот-вот принести, а готовый к такому ответу Джон спокойно заметил, что девочке уже четыре года и ей, пожалуй, нужна не колыбель, а настоящая кроватка. Раздраженный Бахрин уже открыл рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его, видимо заметив стальной блеск в улыбающихся глазах Джона.

Я была потрясена: мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы Бахрин так откровенно пасовал перед кем-то. Быстренько расцеловав детей, протестующих и ноющих, что они хотят пойти с нами, я вышла из номера, но успела услышать, как Джон на прощанье многозначительно говорит Шахире: «Завтра ты обязательно расскажешь мне, как чудесно тебе спалось в новой кроватке, которую принесет абах». Зажав рукой рот, чтобы не рассмеяться, я бросилась к лифту.

Джон был и навсегда останется моим другом. Мы обязательно перезваниваемся, когда в наших жизнях происходит что-то важное, и поэтому в марте 1990 года я потратила три дня для того, чтобы разыскать его на съемочной площадке где-то в Италии и сообщить, что выхожу замуж.

Жизнь полна странных совпадений, упущенных возможностей и случайных встреч. Одна из таких случайных встреч, состоявшаяся летним солнечным днем, и решила мою судьбу. После отъезда Джона из Австралии я сделала еще пару вялых попыток наладить свою личную жизнь, но в итоге заработала только новые разочарования и наконец твердо решила, что отныне мужчины интересуют меня исключительно в качестве друзей. Наверное, принимать такое решение – это все равно что махать красным флагом под носом у быка или, иначе говоря, искушать судьбу. Судьба мой вызов приняла и ответила мне 2 декабря 1989 года, когда моя подруга Вив продиктовала незнакомый адрес и попросила меня заехать за ней. Дверь мне открыл красивый мужчина с каштановыми волосами и такими же усами; он улыбнулся и пригласил нас с детьми в дом, где в гостиной уже ждала Вив. Мужчину звали Ян Гиллеспи.

Тем утром мы провели вместе три чудесных часа, увлеченно болтая и совершенно не обращая внимания на мою подругу, несколько раз намекавшую, что нам с ней пора уходить. Мы разговаривали о музыке и о кино, и я упомянула очень тронувший меня накануне вечером документальный фильм под названием «История Сьюзи». Я даже начала пересказывать содержание этой ленты о семье из Сиднея, больной СПИДом, но остановилась на полуслове, заметив странное выражение на лице Вив.

– Спасибо. Я очень рад, что вам понравился этот фильм, – хитро улыбнулся Ян. Увидев мое недоумение, он объяснил, что работает тележурналистом и что он сам написал сценарий и снял понравившуюся мне ленту.

Я почувствовала себя ужасно неловко, но на мое невежество тактично не обратили внимания. Чтобы дать мне время прийти в себя, Ян начал негромко наигрывать на гитаре, а потом запел и совершенно очаровал детей лихими мелодиями и абсурдными словами своих песенок. Очарованы были не только дети, но и их мать. Я даже начала подпевать, и скоро мы уже пели все хором и так веселились, что я не на шутку огорчилась, когда наконец вспомнила, что нам с подругой давно пора уходить. Затаив дыхание и волнуясь, я ждала, не попросит ли он мой номер телефона. Мне самой было совершенно ясно, что я очень хочу еще раз увидеть этого человека; оставалось надеяться, что он чувствует то же самое. Мы уже стояли у дверей, когда он все-таки попросил мой номер и записал его на пустой упаковке от салфеток. Позже Вив рассказала мне, что, когда я вышла, он на секунду задержал ее в дверях, чтобы спросить, есть ли шанс, что я соглашусь встретиться с ним. Вив посоветовала ему рискнуть.

Ян позвонил мне двадцать четыре часа спустя, и я впервые за прошедшие сутки облегченно вздохнула. Все это время я представляла себе, что не в меру усердная домработница выбросит в мусор пустую упаковку, а я никогда так и не узнаю, оказалась ли наша симпатия взаимной. Немного неуверенно, но настойчиво Ян предложил мне поужинать вместе тем же вечером, и я немедленно согласилась, быстро прикидывая, сумею ли за такой короткий срок найти няню на вечер, и одновременно волнуясь, как бы в разреженной обстановке первого свидания он не нашел меня менее интересной, чем вчера у себя в гостиной.

Раздался звонок, и тут же залаяла наша собака, закричали дети, и мы все вместе бросились открывать дверь. На пороге стоял Ян и смотрел на меня так, словно ожидал увидеть кого-то другого.

– Жаклин? – уточнил он, растерянно улыбнувшись.

Я безуспешно пыталась утихомирить детей и собаку.

– Привет, Ян. Добро пожаловать в наш сумасшедший дом. Я уже готова.

– Отлично. Столик заказан на восемь.

Я последний раз напомнила Шахире и Аддину, что они должны слушаться Карен, расцеловала их, и мы с Яном вышли из дома. Он предупредительно распахнул дверь своего старого «ягуара» и устроил меня на переднем сиденье. Всю дорогу я чувствовала, что он тайком поглядывает на меня, и никак не могла понять, в чем дело.

Обед в маленьком французском ресторанчике прошел замечательно – Ян был очарователен, мил, остроумен и часто улыбался чудесной улыбкой, от которой теплели его глаза. В общем, он нисколько не разочаровал меня, а, наоборот, заинтересовал еще сильнее, чем вчера. Правда, мне пришлось проявить твердость, когда с чисто журналистской настойчивостью он попытался выведать у меня подробности о моем браке. На эту тему я никогда не говорила ни с кем, кроме самых близких друзей. Все остальное время я так самозабвенно хохотала над смешными историями, которые Ян рассказывал на разные голоса, что в конце концов мне стало казаться, будто за нашим столиком сидят десяток человек.

По дороге домой его старая машина вдруг начала задыхаться, кашлять, потом несколько раз сильно вздрогнула и в самом начале моей улицы остановилась совсем. Я сразу же решила, что если Ян устроил все это специально, чтобы заночевать у меня, то его ожидает очень неприятный сюрприз. Я холодно заметила, что поломка машины – это не слишком оригинальный предлог, но Ян засмеялся и честно признался, что его старина-«ягуар» давно барахлит и что сегодня он приехал на нем, только чтобы произвести на меня впечатление. Пока мы пешком шли до моего дома, раскрылась и тайна его косых взглядов.

– Когда ты сегодня открыла мне дверь…

– Что?

– Я тебя не узнал. Ну, в смысле, ты выглядела совсем по-другому.

– Ты хочешь сказать, что когда я оденусь и накрашусь, то выгляжу немного поприличнее? – поддразнила я Яна.

– Нет… Ну, то есть да… Я имею в виду, что ты выглядела не так, как вчера, – совсем запутался он. Я наслаждалась этим диалогом и не спешила прийти ему на помощь. – Просто ты оказалась такой красивой! Вчера я этого еще не понял.

– Тогда почему ты мне позвонил? – спросила я и затаила дыхание, потому что на этот вопрос мог быть только один правильный ответ.

– Потому что ты мне очень понравилась, и мне показалось, что ты интересный человек, и с тобой приятно было разговаривать. Но вчера я еще не знал, что ты так привлекательна… в смысле…

– Я понимаю, в каком смысле, – перебила я, решив сжалиться над Яном. – Вчера я была не накрашенной, и один глаз покраснел, потому что я неудачно вставила контактную линзу, и оделась я специально для того, чтобы помочь Вив с переездом. Но ты мне все-таки позвонил, – закончила я с улыбкой.

– Позвонил. И теперь понимаю, как мудро я поступил.

– Очень мудро, – согласилась я.

Всю следующую неделю мы встречались с ним каждый вечер, да и днем проводили вместе каждую свободную минуту. В пятницу Ян должен был на десять дней уехать в Китай, и эта предстоящая разлука словно усиливала наше взаимное влечение. Из Пекина Ян звонил мне по нескольку раз день, и мы разговаривали с ним часами; он не уставал уверять меня, что в той скорости, с которой развиваются наши отношения, нет ничего смешного или безумного даже с точки зрения такого старого и циничного журналиста, как он сам.

И вот наконец Ян вернулся. Я увидела, как расцвело его лицо в тот момент, когда в зале аэропорта он увидел меня, и сразу же забыла обо всех своих страхах и сомнениях. Он вернулся, и теперь все у нас будет хорошо!

Дети полюбили его сразу же. У самого Яна было трое своих детей от двух предыдущих браков: Скай исполнилось одиннадцать, Тайсону – семнадцать, а Дрю – пятнадцать. Забавно, но вопрос о свадьбе впервые подняли трое младших детей. Аддин и Шах играли в комнате у Скай, а потом они втроем вышли оттуда и объявили: «Когда мы все поженимся, нам будет нужен дом побольше». Они уже обсудили, как объединить не только две наши семьи, но всех домашних животных. Ян всегда утверждал, что это я первая сделала ему предложение, а я точно помню, что мы оба одновременно задали друг другу вопрос и одновременно ответили «да».

Через пять месяцев в церкви состоялась церемония, на которой присутствовали все наши дети и друзья. К алтарю меня вел дядя Эрик, а подружками невесты были Скай, Шахира и моя подруга Вай Лин; девичник перед свадьбой организовала Сюзанна Коул. Она отказалась быть подружкой невесты на том основании, что в ней сто восемьдесят сантиметров росту, а во мне – на тридцать сантиметров меньше и на фотографиях мы будем выглядеть очень потешно.

На свадьбу я надела шелковое с кружевами платье цвета слоновой кости с рукавами три четверти и низким, украшенным зубчиками вырезом. Кружевную фату удерживал на голове обруч с жемчужинами. В руках я держала букет из гардений, тубероз и чайных роз. Девочек нарядили в кремовые кружевные платья, а Шахира и Скай вдобавок надели через плечо ленты из тартана тех цветов, что носили в клане Яна. Вместо букетов у них были браслеты из цветов. Ян как истинный шотландец надел килт, и Аддин настоял, чтобы и ему сшили такой же. Шаферами были сыновья Яна, Тайсон и Дрю.

После того как обеты произнесли мы с Яном, наступила очередь детей. Они сами придумали, что прямо в церкви поклянутся стать друг другу настоящими братьями и сестрами. За церемонией последовала веселая и шумная вечеринка в нашем новом доме. На нее пришли все наши друзья, две бабушки – моя и Яна, и даже настоящий шотландский волынщик, разумеется, тоже в килте. Этот день, полный смеха, слез, танцев, веселья и улыбок был и остается одним из самых счастливых в моей жизни. А Ян не забывал напоминать мне, что это только начало.

Наша новая жизнь стартовала в прелестном и старом викторианского стиля доме в Хоторне. Мне пришлось немало побегать, чтобы его найти. Сперва я твердо решила, что он должен быть достаточно большим, чтобы мы всемером могли разместиться в нем, не стесняя друг друга. Было бы нечестно запихать детей в общую комнату и потребовать, чтобы они немедленно полюбили друг друга и стали одной семьей. В нашем новом доме даже у самых маленьких были отдельные комнаты.

Для того чтобы вести такое большое хозяйство, от меня требовалось немало организованности и собранности. Каждый день за наш стол садились от семи до шестнадцати человек, и я не сразу привыкла готовить такое количество еды. Второй моей важной обязанностью было развозить детей по школам, садикам и колледжам, а потом забирать их оттуда. Скоро я научилась за десять минут доезжать от садика Шах до школы Аддина, а потом до колледжа Скай, но еще несколько месяцев путала, где и во сколько должна оказаться, и часто приезжала в нужное время, но не в ту школу или правильно помнила место, но забывала час.

Когда Аддин пошел в новую школу, он захотел носить фамилию Гиллеспи, и Шахира, как всегда, последовала примеру старшего брата. Мы с Яном отнеслись к такому желанию довольно осторожно, но Аддин так настаивал и приводил такие веские аргументы, утверждая, что теперь мы все – одна семья и должны называться одинаково, что в конце концов мы уступили, но все-таки несколько раз напомнили детям, что Бахрин был и всегда останется их настоящим отцом.

Так шла моя жизнь, полная детьми, семьей и Яном. Выходные и каникулы мы проводили на большой, принадлежащей его семье ферме в Южном Гипсленде. Отец и мать Яна жили там постоянно, а мы, когда приезжали, устраивались в старом амбаре, переделанном под жилье. Дети его обожали, хоть он и не отличался особым комфортом. Но во всяком случае водопровод и нормальный туалет в нем имелись, и, если я не забывала подбрасывать в топку котла дрова, была и горячая вода. На ферме мы целыми днями гуляли по бушу, купались в запруде, а иногда просто ленились. Это был спокойный, идиллический уголок на высоком холме, нависающем над заливом Уэстернпорт. По его склонам скакали стада кенгуру, а в листве деревьев прятались гигантские вараны (ящерицы, достигающие метра в длину). По склону холма, извиваясь, сбегала небольшая речушка с белым глинистым дном, и в воде иногда попадались драгоценные камни.

Ян работал на Десятом канале телевидения, специализировался на журналистских расследованиях, а иногда сам продюсировал и снимал документальные фильмы. Я по-прежнему давала уроки танца в балетной школе, изредка бралась за небольшие рекламные проекты и помогала Яну.

Казалось, счастье наконец пришло ко мне. Каждое утро я просыпалась с улыбкой и с нетерпением ждала, что принесет мне новый день. Аддин и Шахира легко освоились в новой жизни, быстро росли и радовали нас. Они очень любили Яна и по собственной инициативе стали называть его папой. К счастью, и я сумела подружиться со Скай, и она не сразу, но тоже начала называть меня мамой. Я не торопила ее, предоставив отношениям развиваться естественным путем, и это решение оказалось единственно верным. Тайсон и Дрю приезжали к нам на выходные и каникулы и скоро стали для Аддина кумирами и образцами для подражания. Я была старше Тайсона всего на восемь лет, поэтому мы с ним быстро подружились и остаемся друзьями до сих пор.

По вечерам Ян часто брал гитару и пел всякие смешные песни, и мы хором подтягивали ему, а Шах танцевала. Для нее и Аддина это стало любимым развлечением. Обе девочки начали ходить в балетную школу, а Аддина приняли в отряд бойскаутов-«волчат», о чем он уже давно и страстно мечтал.

На Рождество, дни рождения и прочие праздники все друзья собирались у нас, и дом наполнялся шумом и смехом. Мне нравилось принимать гостей, и я использовала для этого любую возможность, с удовольствием готовила, а столы всегда ломились от угощений. На первое Рождество в нашей общей семье я сама вызвалась приготовить традиционный обед с индейкой на восемнадцать человек, но, правда, вскоре горько пожалела об этом, потому что наши шотландские родственники едва не передрались из-за того, кому достанутся ножки.

В хорошую погоду мы часто устраивали долгие велосипедные прогулки. Для Шах на велосипеде Яна было установлено специальное сиденье: она еще не очень уверенно ездила и была слишком мала, чтобы самостоятельно одолеть двадцать миль. До сих пор, закрыв глаза, я вижу, как Аддин несется впереди всех, оглядывается и кричит нам что-то веселое, а от его велосипеда ни на шаг не отстает наша собака Макл. Часто к нашим прогулкам присоединялись Джон Удорович и его дети, Надин и Джошуа. Обычно мы выбирали излюбленный маршрут мельбурнцев: вдоль реки Ярра к лодочной пристани в парке Стадли. Там мы слезали с велосипедов, брали напрокат лодку, гребли вверх по реке и причаливали у какого-нибудь симпатичного места. Съев захваченные с собой припасы, мы гонялись друг за другом с водяными пистолетами, а потом сравнивали, кто в результате окажется самым мокрым.

Наверное, единственным, что омрачало тогда нашу жизнь, были случившиеся у меня один за другим четыре выкидыша, причиной которых был эндометриоз. Я легко беременела, но сохранить ребенка никак не могла. Аддин, Шах и Скай очень хотели маленького братца или сестричку и огорчались, когда ничего не получалось, но все-таки переносить горе от потери мне приходилось в одиночку – понять его могла бы только женщина, сама потерявшая еще нерожденного ребенка. Тем не менее я лечилась и не теряла надежды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.