32

32

Жизнь королевского двора в Малайзии представлялась мне сотканной из противоречий, подводных течений и вызывающей роскоши. В ней не было места ни разуму, ни логике. Разница между уровнем жизни султана и его ближайшего окружения и остального населения доходила до непристойности. В королевских гаражах стояли ряды иностранных машин, выкрашенных в вульгарный, но обязательный ярко-желтый цвет царствующего дома: «роллс-ройсы», открытые и закрытые, длинные «кадиллаки» и «мерседесы» – все это только церемониальные автомобили. Кроме того, в гараже находились любимые игрушки младших членов семьи: «феррари», «порше», БМВ и массивные «рэнджроверы», как раз начинающие входить в моду, после того как выяснилось, что именно на них предпочитают ездить члены британской королевской семьи. У всех этих машин были особые регистрационные номера, увидев которые, каждый понимал, кто сидит за рулем. Полиции, разумеется, никогда и в голову не приходило останавливать их за превышение скорости.

Винтажные автомобили пользовались особенной популярностью у старших членов семьи. Все они содержались в безукоризненном рабочем состоянии, хотя на них почти никогда не ездили. Здесь были собраны все лучшие образцы: от классического красного «альфа-ромео-спайдер», принадлежавшего отцу Бахрина, до спортивных «мерседесов» и великолепных «роллс-ройсов» двадцатых годов. Никакой пошлины за ввозимые автомобили члены королевской семьи не платили, поэтому их коллекции постоянно пополнялись. Бахрину и его двоюродному брату. Их сану еще не исполнилось тринадцати лет, когда они стали обладателями прекрасных, сделанных по индивидуальному заказу и собранных вручную спортивных машин – лучших из всего, что могло предложить британское автомобилестроение. Этот подарок они получили во время официального визита их деда, бывшего тогда королем Малайзии, в Иран. Шах Ирана и его супруга Фарах Диба были давними друзьями семьи Бахрина, и их портреты красовались в главном вестибюле дворца Истана Бадария и после того, как к власти в Иране пришел аятолла Хомейни. Омар, вдова покойного деда Бахрина, неоднократно навещала бывшую императрицу Фарах Диба в Соединенных Штатах, где та командовала небольшим, но активным двором в изгнании.

Противоречивость королевского двора заключалась главным образом в том, что, хоть все они и считали себя правоверными мусульманами и горячо проповедали исламские ценности, образ их жизни далеко не соответствовал религиозным канонам. Об этом знали все, но никто не говорил вслух. Заговор молчания объединял всю семью и нисколько не мешал ей смотреть на остальной мир с точки зрения морального превосходства.

Все правящие дома Малайзии тесно связаны между собой через браки, нередко заключаемые между двоюродными братьями и сестрами. Их представители постоянно встречаются на всяких официальных, светских и религиозных мероприятиях. По выходным молодые холостяки из разных королевских семей нередко организуют совместные развлечения на модных курортах, а потом в газетах иногда появляются сообщения о каком-нибудь произошедшем там в то же время скандале или акте вандализма. Грубое злоупотребление властью и положением вообще довольно обычная вещь в Малайзии.

В семье не привыкли считаться с чувствами и правами людей, в жилах которых не течет королевская кровь. Има, самая свободолюбивая и независимая из дочерей султана, втайне от родителей завела дружбу с простым деревенским парнем, с которым познакомилась, когда убегала из дворца, чтобы поиграть в футбол. К несчастью для юноши, однажды они с Имой договорились встретиться в одной из пустующих комнат дворца на половине ее матери, Шарифы Нонг. Султан, который до этого никогда не нарушал заведенного им самим расписания, по какой-то так и оставшейся неизвестной причине неожиданно явился на половину своей второй жены и прошел прямо в комнату, где Има со своим другом развлекались игрой в карты. Молодые люди были совершенно одеты и сидели по разные стороны стола, тем не менее Его Величество пришел в страшную ярость и избил юношу рукояткой пистолета так, что тот потерял сознание. Мне эту историю возбужденным шепотом поведали тетушки, а они узнали обо всем от Шарифы Нонг, никогда не отличавшейся скромностью. «Слава Аллаху, что он не застрелил этого парня, – подвела итог тетя Зейна, – а то могли бы выйти неприятности».

По утверждению лондонской «Таймс», в Малайзии были и другие случаи, когда члены королевской семьи прибегали к огнестрельному оружию с еще более тяжелыми последствиями. Будучи еще наследным принцем, правитель одного из южных султанатов воспылал гневом, когда какой-то бизнесмен китайского происхождения имел неосторожность обогнать его машину на шоссе. Будущий султан бросился в погоню, заставил ничего не понимающего водителя остановиться, вытащил его из машины и убил выстрелом в голову. Об этом инциденте писала вся мировая пресса, особенно подчеркивая тот факт, что наследный принц не понес никакого наказания.

Подводные течения королевского двора имели иногда прямое влияние и на мою жизнь. Я выдержала немалую борьбу, для того чтобы получить возможность кормить Аддина грудью. Это считалось почти неприличным, и мне пришлось долго цитировать Коран, прежде чем Бахрин и семья согласились на такое нарушение традиций. Аддин был первым с начала века ребенком в семье, выросшим на материнском молоке. Когда принцесса Диана объявила, что сама станет вскармливать принца Уильяма, это стало мне солидной поддержкой, но все-таки окончательно вопрос был решен только после визита в Малайзию короля Иордании Хусейна и его жены королевы Нур. Королева Нур (американка, которую до замужества звали Лайза Халаби) привезла с собой новорожденного сына, которого не могла оставить дома, потому что тоже кормила его грудью. Придворные, вся наша семья и слуги не могли прийти в себя от изумления и даже не сразу сообразили, как, не нарушая протокола, следует разместить королеву, наносящую официальный визит вместе с грудным ребенком. Я до сих пор благодарна королеве Нур и Его Величеству, ее супругу, за ту поддержку, которую он оказал своей жене в таком важном вопросе. То, что было позволено исламской королеве, не могли запретить и мне.

Очень скоро и другие женщины захотели оказаться в одной компании с королевой Нур и принцессой Дианой. Кормить грудью стало модно, и к тому времени, когда я забеременела во второй раз, уже многие наши родственницы делали это и часто обращались ко мне за советами.

Мой двадцать первый день рождения получился не слишком радостным. Я долго собиралась с силами, для того чтобы последний раз перед родами серьезно поговорить с Бахрином. Я хотела объяснить ему, что только общими усилиями мы можем спасти наш брак. Я боялась за свое будущее, я боялась за нашего будущего ребенка, я боялась за Аддина, который слишком часто становился свидетелем того, как его отец бьет меня, и еще неизвестно, как это все должно было сказаться на нем впоследствии.

Перед тем как обратиться к Бахрину, я долго репетировала свою речь, а пока говорила, изо всех сил старалась сохранять спокойствие. К сожалению, это спокойствие взбесило мужа еще сильнее, чем мои слезы, и он, как обычно, принялся орать, что я ни на что не годная белая сука и что он оказал мне честь, женившись на мне.

Я не смогла скрыть охватившего меня отчаяния, только усиливавшегося оттого, что внутри у меня толкался его ребенок. Бахрин с отвращением взглянул на меня, развернулся на каблуках и ушел, а я осталась сидеть одна на открытой темной веранде и долго плакала. У меня больше не оставалось надежды, и грудь сжималась от тоски так, что мне трудно было дышать.

Той же ночью я проснулась на рассвете, оттого что Бахрин потряс меня за плечо и сказал, что хочет поговорить со мной. Еще не проснувшись, я прошла следом за ним в гардеробную, где он провел ночь; он опустился на пол, а я села рядом с ним. Муж казался очень взволнованным и, похоже, не знал, с чего начать, а я осторожно молчала, готовясь либо к новому скандалу и ударам, либо к какой-то ужасной новости.

Наконец Бахрин заговорил, и первые же его слова поразили меня.

– Ясмин, – тихо сказал он, – я очень хочу, чтобы у нас была хорошая семья. Я прошу прощения за все, что я натворил, и за то, что я не могу сделать тебя счастливой. – Он волновался все больше и то обнимал руками прижатые к груди колени, то отпускал их. – Иногда я сам не понимаю, что я делаю. Что-то щелкает в мозгу, и я уже не могу сдержать гнев. Когда мы поженились, я мечтал, что у нас будет нормальная семья, я только не знаю, как это сделать.

Он начал плакать, всхлипывая и раскачиваясь точно так же, как делала я несколько часов тому назад.

Его следующие слова надолго остались в моей памяти – они очевиднее других доказывали, что Бахрин никогда не сможет создать нормальную в европейском понимании семью:

– Я жалею о каждом случае, когда поднимал на тебя руку. Я правда очень жалею. Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной, но я знаю, что это невозможно. Не в моих силах дать тебе то, чего ты хочешь и заслуживаешь. Тебе нужен мужчина, который будет любить тебя, который станет все время обнимать и целовать тебя; мужчина, с которым ты сможешь смеяться, который будет тебе другом. Я хотел бы найти такого мужчину и подарить его тебе, чтобы ты была счастлива. Но даже если я сделаю это, то все равно останусь твоим мужем и ты по-прежнему будешь принадлежать мне.

Я молчала, ошеломленная этими словами. Мы оба плакали, сидя в темной гардеробной, на полу которой луна рисовала странные тени. Я видела, как по-настоящему страдает Бахрин, и не могла выносить этого. Все так же молча я обняла его и привлекла к себе, к своему животу, в котором шевелился наш ребенок. Что будет с нами дальше? Был ли этот монолог своего рода катарсисом, означающим, что мой муж опомнился и стал прежним Бахрином, которого я любила когда-то? Я этого не знала. Я прижимала его к себе и изо всех сил надеялась, что он и правда жалеет о том, как обходился со мной, но что в таком случае означали его последние слова? Я так устала и измучилась, и наш ребенок должен был родиться со дня на день. Неужели он играет со мной какую-то злую шутку? Неужели дает понять, что я просто его игрушка и он может отдать меня кому захочет? У меня уже не оставалось сил, чтобы разбираться во всем этом. Мы легли спать там же, в гардеробной, на запасной кровати. Огромная усталость – вот последнее, что я успела почувствовать, перед тем как уснула.

Наша дочь Шах родилась 7 июля 1985 года, меньше чем через двое суток после этого разговора. Крошечное существо с шелковой кожей и мягкими темными завитками на головке появилось на свет после тринадцати часов схваток и непростых родов.

В палате меня оставили совершенно одну: доктор рассчитал, что схватки будут продолжаться еще несколько часов, и уехал домой, чтобы пообедать и сыграть партию в гольф. Расчеты расчетами, но довольно скоро я почувствовала, что роды вот-вот начнутся, и сообщила об этом заглянувшей ко мне сестре. Она уверенно заявила, что я ошибаюсь, но, лично убедившись в том, что я все-таки права, немедленно впала в панику.

Старшая сестра срочно вызвала двух помощниц, простых деревенских девчонок, одетых в белые саронги, и приказала им прижимать меня к кровати и сжимать мне колени, чтобы не давать тужиться до тех пор, пока не вернется доктор. Она была опытной акушеркой, и я умоляла ее принять роды самостоятельно, но она сказала, что не желает лишиться работы и что принимать ребенка королевской крови имеет право только дипломированный врач.

Две девушки навалились на меня всей тяжестью: одна легла мне на грудь, а другая – на ноги, но инстинкт оказался сильнее – я продолжала тужиться, и каждый раз все тело пронзала острая как нож боль. Мой ребенок стремился появиться на свет, несмотря на все их усилия и уговоры. Очень скоро примчался доктор, бросил на меня один только взгляд и едва успел натянуть резиновые перчатки, чтобы подхватить буквально выскочившую из меня Шахиру.

Она не заплакала сразу же после рождения, и я успела заметить, что ее шейка обмотана пуповиной, а тельце – серого цвета. Затаив дыхание, я ждала хоть какого-нибудь звука, подтверждающего, что моя девочка жива. Наконец, после нескольких минут, показавшихся мне вечностью, Шахира издала громкий вопль, и я заплакала от радости. Доктор положил ее мне в руки, и я прижала ее к груди, а она, нащупав сосок, тут же взяла его в рот. Пока малышка подкреплялась, я разглядывала ее и поражалась тому, какая она хрупкая и маленькая: Аддин был гораздо крупнее и крепче, когда родился. А потом девочка открыла один усталый глаз, внимательно посмотрела на меня, и я поняла, что с этого момента и навсегда мое сердце принадлежит ей – я опять стала матерью.

Через несколько минут в палату вошел Бахрин. Я улыбнулась, протянула к нему руку и немного повернула Шахиру, чтобы он мог ее получше рассмотреть. Бахрин взял протянутую руку, но тут же вернул ее на одеяло и, коротко потрепав меня по колену, посмотрел на нашу дочь.

– Я люблю тебя, – прошептала я чуть слышно и с надеждой заглянула ему в лицо.

– Я знаю, – ровно ответил он, еще раз потрепал меня по колену и пошел к выходу. У самой двери он обернулся, сказал: – Увидимся позже, – и ушел.

Через час после рождения Шах ко мне в палату привели Аддина. Я заранее договорилась об этом с Мак: мне хотелось, чтобы между детьми как можно раньше установилась прочная родственная связь. Аддин вприпрыжку вбежал в комнату и уже собирался броситься мне на шею, но вдруг замер, заметив свою крошечную сестренку. Глаза у него сделались большими, как блюдца, и он даже встал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть ее. Наклонившись к сыну, я поцеловала его и привлекла к себе, а он немедленно взобрался на кровать, вызвав этим испуганный возглас у свекрови и тети Зейны, озабоченных моим якобы болезненным состоянием. Не обращая на них внимания, я помогла Аддину усесться поудобнее, положила ему на колени подушку и осторожно передала ему в руки сестренку. Потрясенный Аддин внимательно рассматривал малышку и вздрогнул, когда она вдруг издала тихий писк, открыла глаза и внимательно уставилась на него. Когда же Шахира схватила брата за большой палец, он поднял ко мне счастливое лицо и торжественно сказал: «Это моя сестра. Она такая маленькая, я буду беречь ее».

Этой же ночью я дотронулась до спящей в колыбели девочки и, обнаружив, что она окоченела от холода, взяла ее себе. Я засунула ее под свою ночную рубашку и сверху навалила на нас все одеяла, чтобы согреть ее. Так мы и провели всю ночь: время от времени она просыпалась, находила грудь, подкреплялась молоком и опять засыпала.

«Раджа Шахира Айшах, – прошептала я, целуя ее в лобик, – о чем же я думала, когда рожала тебя для такой жизни?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.