29

29

Иногда, в те дни, когда меня одолевают особенно тяжелые мысли, я начинаю сомневаться даже в том, правильно ли повела себя после рождения Аддина. Но ведь, подавив собственные чувства и материнский инстинкт, я не только обманула бы саму себя, но и лишила бы своего сына причитающейся ему доли любви. А тогда я решила, что, оставаясь послушной и смиренной внешне, я стану своему сыну настоящей матерью в том смысле, какой я сама вкладываю в это слово.

Итак, 15 февраля 1983 года на свет появился раджа Мухаммед Бахаруддин Исмаил-шах бин Раджа Камарул Бахрин-шах. Глядя на маленький сверток в своих руках, я не могла понять, как можно назвать это беспомощное существо таким напыщенным и громоздким именем. Мне самой с первого взгляда стало ясно, что я буду звать его Аддин – уменьшительное от Бахаруддин, и, к счастью, семья не стала возражать.

«Раджа» и «шах» был полученными по наследству титулами. На имени Мухаммед настояла Мак, чтобы обеспечить внуку пропуск в рай. Бахаруддином и Исмаилом мой малыш был назван в честь его прадеда, покойного султана, а имя отца Раджа Камарул Бахрин-шах по традиции становилось своего рода фамилией для сына. И весь этот длинный список предназначался для крохи, весящей чуть больше трех килограммов.

За те двенадцать месяцев, что я провела в Малайзии, семья уже успела привыкнуть к тому, что мое поведение постоянно вызывает у них ужас. Они ужасались тому, что, несмотря на их уговоры, я кормила Аддина грудью, и тому, что категорически отказалась соблюдать пантан – что-то вроде обязательного для молодых матерей поста, который продолжается от сорока до ста дней после родов. В этот период женщина по традициям малайских мусульман считается нечистой, и ей строго запрещены любые физические контакты с мужем. Даже спать она обязана в другой кровати. Пантан охватывает многие сферы жизни – от диеты до режима дня. Женщина не должна есть пищу, считающуюся «холодной»: любые овощи и фрукты, а также все охлажденные напитки, включая воду. Считается, что в противном случае ее влагалище навсегда останется растянутым и вялым и уже не будет доставлять наслаждения супругу. Сухая же и простая пища, такая как жареная рыба, отварной рис, свежемолотый черный перец и изредка цыпленок с имбирем, приготовленный на кунжутном масле, наоборот, повышает температуру тела, что является главным фактором в возвращении вагине эластичности. По этой же причине молодых женщин заставляют, невзирая на тропическую жару, носить свитера и шерстяные носки. Кроме того, им запрещается делать чересчур широкие шаги из опасения, что может произойти выпадение матки. Все это Мак и ее сестры поведали мне совершенно серьезным и даже угрожающим тоном.

Они буквально оцепенели от ужаса, когда через час после родов я настойчиво потребовала холодной воды. Судя по их испуганным взглядам, они ожидали, что моя матка начнет выпадать сейчас же, прямо у них на глазах.

Счастье от рождения сына и относительное спокойствие, установившееся после этого в нашей жизни с Бахрином, было омрачено непрекращающимся страхом за здоровье ребенка. Первые полгода Аддин страдал кровотечениями из кишечника, сопровождавшимися, судя по его крикам, сильными болями. Малышу было всего тридцать дней, когда его впервые положили в Центральную больницу в Куала-Лумпуре для обследования и лечения. Детский врач в Тренгану утверждал, что у ребенка кишечная инвагинация – болезнь, при которой часть кишечника складывается наподобие телескопа; при этой болезни необходимо срочное хирургическое вмешательство, иначе возможен смертельный исход. Я еще кормила его грудью и поэтому настояла на том, чтобы отправиться в больницу вместе с ним. Это привело к тому, что для нас с Аддином в больнице освободили целое отделение. Мне казалось абсурдным занимать огромную палату, в которой обычно располагалось больше двадцати пациентов, но семья твердо заявила, что мы не можем днем и ночью находиться в окружении простых людей.

Санитарное состояние Центральной больницы Куала-Лумпура оставляло желать лучшего: стены в ней были испещренные выбоинами, грязно-красные бетонные полы, тучи москитов, а по периметру здание окружали зловонные сточные канавы. В ванной, примыкающей к нашей палате, обитали полчища тараканов, уборные представляли собой примитивную дырку в полу, по краям покрытую засохшими следами предыдущих неточных попаданий, а душ просто не работал. Как-то утром я проснулась и обнаружила, что мы с Аддином очутились на острове, потому что весь пол вокруг нашей кровати был покрыт десятисантиметровым слоем фекалий: как оказалось позже, ночью у нас на этаже прорвало канализацию. Мне пришлось в открытых босоножках вброд пробираться через благоухающую массу, прижимая к себе ребенка и с трудом сдерживая рвоту.

В Центральной больнице Аддина по очереди пытались лечить почти все врачи, которые посылали его то на одно, то на другое обследование, начиная от рентгена и кончая наружными осмотрами и пальпациями. Наконец кровотечения сами собой прекратились, и я настояла, чтобы нас отпустили обратно в Тренгану. Следующие несколько месяцев мы прожили довольно спокойно и мирно, будто самая обычная семья. Бахрин относился к болезни нашего сына с сочувствием и тревогой, хотя меня и раздражало его слепое доверие к врачам и еще больше – суеверный фатализм.

Покорность судьбе вообще была основным жизненным принципом в той среде, где я оказалась. Что будет, то будет, говорили они и пожимали плечами, а я скрипела зубами от злости, когда слышала это. Еще чаще они произносили: «Насыб Тухан», или «Божья воля». Божьей волей малайцы объясняли все: от триумфов до поражений, а мне каждый раз, когда я слышала эти слова, хотелось схватить их за плечи и потрясти, чтобы хоть как-то пробудить от этой сонной пассивности. Можно позволить змее ужалить вас, но можно ведь и отскочить в сторону, неоднократно пыталась объяснить им я.

Характерным примером подобного фатализма стала история девочки с расщеплением нёба, которая родилась в тот же день и в той же клинике, что и Аддин. Рот крошки был так изуродован, что она не могла удержать ни грудь, ни соску.

Всю ночь я слышала, как несчастный ребенок заходится криком в соседней палате, пока сестры безуспешно пытаются чайной ложкой влить ей в рот немного молока. Девочка могла умереть от голода, и утром я, улучив момент, поговорила наедине с ее матерью.

В ответ на мои участливые расспросы она рассказала, что это их первый ребенок и что они с мужем отдали все свои накопления за возможность родить в частной клинике, потому что процент материнской и детской смертности в Центральной больнице в Тренгану был удручающе высок. Мы немного поболтали о наших детях и о том, как прошли роды, а потом я рассказала ей, что расщепленное нёбо – это дефект, который нетрудно вылечить, и в таких странах, как Англия, Австралия и Соединенные Штаты, эти операции делают давно и вполне успешно. Я даже пообещала, что оплачу ей с дочкой поездку в Куала-Лумпур и лечение. Однако такой рациональный западный подход не нашел у нее отклика. Она посмотрела на меня почти с жалостью и, пожав плечами, произнесла: «Насыб Тухан». Эта женщина искренне верила, что ее ребенок родился больным по воле Аллаха. Если Аллах захотел, чтобы у девочки было расщепленное нёбо, простые смертные не должны препятствовать его воле, терпеливо, как неразумному ребенку, объяснила она мне.

Сколько я ни спорила и ни уговаривала, ее решение осталось неизменным. Я пыталась доказать женщине, что, раз Аллах дал людям мозги и способность мыслить, а врачей научил делать новые операции и совершенствовать свое искусство, значит, он предполагал, что люди станут всем этим пользоваться. Я цитировала Коран и объясняла, что он не запрещает отскочить в сторону от надвигающегося на нас автобуса, но несчастная женщина смотрела на меня с таким ужасом, словно я богохульствовала или предлагала ей вступить в лигу сатанистов. Мои рассуждения пугали ее, и в то же время она словно жалела меня за неумение смиряться с тем, что казалось ей неизбежным. Наш разговор прервался, когда за женщиной приехал ее муж. В окно я наблюдала, как она забирается на мотороллер, одной рукой обхватив мужа за пояс, а другой прижимая к себе девочку. Вскоре они свернули за угол, и я потеряла их из виду. Мне хотелось кричать, кричать и кричать до тех пор, пока население Тренгану не стряхнет свою вялую апатию и не поймет, что на дворе уже двадцатый век. В истории этой крошечной девочки для меня воплотилось все, что мешало мне стать своей в Малайзии – в стране, где человеческая жизнь стоит так дешево, что за нее не стоит бороться. Через несколько дней я узнала, что малышка умерла.

Иностранцы, приезжающие в Малайзию, ничего не знают о том, как на самом деле живут здесь люди. Статус туристов окружает их словно защитным пузырем. Они радуются солнцу, пляжам и морю, наслаждаются экзотической едой, восхищаются гостеприимством и радушием хозяев и богатством культуры. Они даже и представить себе не могут, как не похожа жизнь ненадолго приехавшего сюда почетного гостя или зарубежного делового партнера на жизнь малазийской женщины-мусульманки.

До переезда в Малайзию я тоже не подозревала о существовании такой разницы. Превращение из Жаклин в Ясмин оказалось внезапным и очень болезненным. Оно парализовало мою волю, лишило меня достоинства и самоуважения. А Бахрин с каждым месяцем и годом нашей совместной жизни предъявлял ко мне все больше и больше требований, и они становились все жестче, а я должна была выполнять их все покорнее и безропотнее. Он стремился контролировать все: мою одежду, мою походку, мои мысли. То, что когда-то было моей индивидуальностью, я теперь прятала в самом дальнем уголке сердца и выпускала наружу, только когда оставалась наедине с Аддином. С ним я позволяла себе смеяться, петь, давать волю чувствам и быть самой собой. И чем дольше мы были женаты, тем меньше мой муж уважал и любил меня.

Помимо своей воли я постоянно раздражала его. Мне по-прежнему плохо давалась организация всяких обязательных церемоний и ритуалов, главным образом потому, что никто и никогда не дал себе труда научить меня, как это делается. Я, например, понятия не имела, как надо устраивать регулярные поминки по усопшему султану, деду Бахрина, необходимые для упокоения его души. Никто не рассказал мне, как договариваться с имамами, как составлять меню для таких церемоний, как выбирать коз, которых потом надо было резать, и кому раздавать их мясо в виде милостыни. Бахрин зачастую предупреждал меня о подобных событиях всего за пару дней и очень сердился, когда я пугалась и бежала за советом и помощью к Мак. В такие минуты я чувствовала, что падаю в его глазах совсем низко и, наверное, кажусь ему полной идиоткой.

Необходимость присутствовать на официальных церемониях вроде открытия новой школы или какой-нибудь благотворительной акции уже не требовала от меня такого напряжения, как раньше. На них я всегда могла спрятаться за безупречно подобранными туфлями, сумочкой и украшениями, за идеальной прической и макияжем. Часто в таких случаях мне приходилось сопровождать Эндах, и она всегда подавала мне знаки движением глаз или легким наклоном головы. Но, несмотря на ее помощь, все эти публичные мероприятия или большие семейные сборища оставались для меня настоящей пыткой, и я постоянно неловко съеживалась под прицелом множества глаз. И все-таки на них я чувствовала себя лучше, чем под придирчивым и презрительным взглядом моего мужа.

После рождения Аддина заметно изменилась и интимная сторона нашей жизни. Секс никогда не играл особенно важной роли в наших отношениях с мужем и случался не чаще одного раза в неделю. Но теперь характер нашей физической близости стал совершенно иным: в Бахрине проснулись какая-то иезуитская жестокость и стремление унизить меня. Я начала бояться этого супружеского секса, который теперь больше походил на изнасилование. Бахрин наваливался на меня всей тяжестью и использовал так, словно я была бессловесной резиновой куклой. При этом он осыпал меня издевками и ругательствами и мог ударить, если я осмеливалась хоть немного пошевелиться или подать голос. В таких случаях он зло шипел мне в ухо, что так поступают только белые проститутки и что я – его жена, а не грязная шлюха и должна вести себя пристойно. Когда все кончалось – а обычно это происходило довольно быстро, – он скатывался с меня и сразу же шел в душ, чтобы вымыться с головы до ног. Иногда он заставлял мыться и меня, напоминая, сколько очков парлара я за это получу; а иногда я оставалась в постели, сворачивалась комочком и плакала, слушая, как шумит в ванной вода.

Но еще хуже мне приходилось, когда Бахрин сердился на меня за какую-нибудь большую или малую погрешность или непослушание. Наказывая меня, он обычно накручивал на руку мои длинные волосы и таким образом лишал меня всякой возможности сопротивляться. Впрочем, это было совершенно излишним: к тому времени я уже так боялась мужа, что не осмелилась бы защитить себя, даже если бы могла.

Самым ужасным было то, что все это происходило на глазах у Аддина, кроватка которого стояла в нашей спальне, потому что я все еще кормила его грудью. Однажды Бахрин страшно разозлился на меня за то, что я забыла выключить электрический водонагреватель. Он орал, что я разгильдяйка и бесполезная белая шлюха, несколько раз ударил меня по лицу, смахнул с туалетного столика всю мою косметику и пинком подбросил в воздух корзину с детскими игрушками. Аддин проснулся и заплакал от страха. Он пытался встать на ноги, цепляясь за прутья кроватки, а Бахрин не разрешал мне подойти к нему, чтобы успокоить. Он рявкнул на ребенка, приказывая ему замолчать, а потом уже привычным жестом намотал на руку мои волосы и заявил, что сейчас раз и навсегда отучит меня транжирить деньги мужа. Он сорвал с меня ночную рубашку, несколько раз ударил головой о стену, а потом развернул спиной к себе и прижал лицом к стене так, что я едва не сломала нос. «Вспомни об этом, когда еще раз забудешь что-нибудь выключить», – прошипел он прямо мне в ухо, а потом одним движением вошел в меня через анальное отверстие и начал насиловать. Мне казалось, что меня насквозь пронзает стальной штырь. Я кричала от боли и умоляла его остановиться, но он не обращал никакого внимания ни на мои мольбы, ни на отчаянный плач перепуганного сына. В этот момент я ненавидела Бахрина так сильно, что, наверное, могла бы убить его.

Закончив, он распахнул дверь ванной и, толкнув меня так, что я упала на кафельный пол, презрительно бросил: «Помойся, грязная сука».

Я где-то читала, что в переполненных детских приютах в бедных странах вроде Румынии дети плохо растут и отстают в развитии только потому, что они лишены ласки и самых простых физических проявлений любви. Я очень хорошо это понимаю. Я знаю, что такое до боли в сердце желать, чтобы тебя просто погладили или обняли; я знаю, как хочется прижаться к кому-то во сне и почувствовать тепло другого тела; знаю, как замирает дыхание, когда ждешь и не можешь дождаться поцелуя.

Именно так я и жила с Бахрином и вдобавок обвиняла себя в том, что он не может любить меня так, как мне хочется. Муж использовал ласку как орудие, с помощью которого добивался от меня абсолютной покорности. Он держал меня на голодном пайке, и мне приходилось ждать особого разрешения, чтобы пододвинуться ближе к нему в постели, а от простого пожатия руки я уже чувствовала себя счастливой.

Временами мне казалось, что муж ненавидит самого себя за то, что иногда еще испытывает ко мне приступы сексуального желания, но все-таки я надеялась, что в конце концов смогу заслужить его одобрение. Вся моя жизнь вращалась вокруг стремления заслужить одобрение Бахрина и избежать его неудовольствия. Дома я по его приказу никогда не заговаривала с ним первой. Я не смела проглотить ни кусочка, пока не накормлю его, и подавала ему еду, строжайшим образом соблюдая принятый в королевской семье ритуал; я часами сидела на полу, массируя ему ноги, если он так хотел, – и все это в надежде заслужить хотя бы одну одобрительную улыбку. Власть мужа надо мной была так велика, что я жила в постоянном страхе и сама начинала верить в свою неуклюжесть и никчемность. Я забыла, что такое нормальные, дружелюбные и теплые отношения между людьми, и у меня не было никого, с кем я могла бы поделиться своими сомнениями и страхами. Я жила в своем доме будто в тюрьме; меня окружали люди с совершенно чуждым мне складом мышления, и надеяться на их помощь или сочувствие мне не приходилось.

Только оказавшись в Малайзии, я поняла, что была и остаюсь австралийкой до мозга костей. Теперь единственной моей связью с домом и утешением была подписка на «Vanity Fair» и еще один австралийский женский журнал, которые доходили до меня с двухмесячным опозданием. Я жадно листала страницы и старалась почувствовать и впитать в себя Австралию и весь остальной закрытый для меня мир, но мне казалось, будто события, о которых я читаю, происходят на какой-то далекой планете: я знала о ней и даже видела ее в телескоп, но не могла ни потрогать, ни почувствовать.

Я жила так, словно меня заморозили, а потом дали оттаять ровно настолько, чтобы я могла двигаться и говорить как автомат. Прошло время, и я более или менее научилась подавлять свои эмоции и скрываться под маской Ясмин, жены раджи Бахрина. Муж, безусловно, считал меня своим творением, своей собственностью, приобретенной в результате сделки, пусть и не очень удачной. Он полагал, что надежно запер меня в клетке, и был, разумеется, прав: мне некуда было идти и не к кому обратиться за помощью. Но иногда даже птичка в клетке может показать характер.

Восьмидесятые годы были эрой аэробики. Лосины, купальники и яркие шерстяные гетры появились в гардеробах многих женщин. Знаменитая американская актриса и королева аэробики Джейн Фонда призывала сжигать жир, и этот призыв эхом отозвался по всему миру. В середине восьмидесятых это эхо через иностранные журналы, видеокассеты и редкие сюжеты на телевидении докатилось и до Тренгану.

Во время визита в Соединенные Штаты Эндах впервые узнала о существовании системы упражнений под музыку, разработанной Джейн Фондой, и привезла с собой ее книгу – настоящую библию для фанатов аэробики. И вот однажды днем, когда мы с Эндах, склонившись над этой книгой, сидели у нее в гостиной, у нас впервые возник план, показавшийся нам самим невероятно дерзким: мы решили организовать класс аэробики для группы женщин, с которыми Эндах обычно играла в бадминтон. Группа состояла из двадцати весьма тучных дам среднего возраста – жен придворных и высших чиновников. Они уже много лет раз в неделю встречались во дворце, чтобы немного поиграть в бадминтон, а главным образом – посплетничать. Эндах решила, что занятия будут проводиться два раза в неделю в дворцовом зале для бадминтона, а инструктором стану я, потому что только у меня имелся некоторый опыт занятий фитнесом. Для очистки совести я напомнила подруге, что балет и аэробика – это далеко не одно и то же, но долго спорить не стала и с радостью приняла предложение, дававшее мне возможность подвигаться под музыку и внести разнообразие в свою монотонную жизнь. Эндах пообещала, что сама договорится обо всем с Бахрином и Мак. Мысль, что Бахрин не посмеет отказать своей тетке и супруге султана, доставила мне немало удовольствия. Приятно было сознавать, что нашелся кто-то поважнее и помогущественнее моего мужа.

Мне удалось раздобыть пиратскую видеокассету с записью упражнений, и, готовясь к занятиям, я несколько раз внимательно просмотрела ее, обращая особое внимание на технику тренировок. Физическая подготовка и гибкость моих подопечных дам вызывали у меня сильные сомнения, и к тому же я опасалась, что многие из них просто упадут в обморок, когда узнают, что от них требуется. В итоге я разработала собственную систему упражнений, гораздо более щадящую, чем у Фонды, но все-таки включила в нее некоторые элементы с кассеты и заранее записала громкую и энергичную танцевальную музыку.

В первый день занятий я приехала во дворец и направилась в зал для бадминтона, который во времена, когда о видео еще не слыхали, служил для королевской семьи еще и домашним кинотеатром. Внутри я обнаружила Эндах, окруженную группой из двадцати довольно крупных и трещащих как сороки дам, одетых в странную смесь из традиционных кафтанов и мужских спортивных костюмов «Адидас». Все высокие, от пола до потолка, окна зала были плотно занавешены, а дверь за мной сразу же закрыли на ключ, чтобы никакой нескромный мужской взгляд не проник сюда. Эндах предусмотрела все: музыкальную систему, коврики для упражнений и даже няню, чтобы присматривать за Аддином, пока я веду занятия. Оставалось только начать. По залу пробежал испуганный вздох, когда я сняла верхнюю одежду и осталась в своем балетном трико и лосинах, к счастью уцелевших с тех пор, когда я занималась танцами. Судя по реакции дам, можно было подумать, что я стою перед ними обнаженная.

Они быстро заняли свои места и, похоже, горели желанием приступить к делу. Во время первой серии упражнений я ходила между своими подопечными, исправляя ошибки и пытаясь добиться, чтобы они двигались в такт музыке. Топуан Фарах, одна из самых бойких дам в группе, громко заявила, что она видела пиратскую копию видео Джейн Фонды и что по сравнению с кассетой наши упражнения чересчур легкие; она была полна решимости «сжигать жир». У меня не хватило твердости и тренерского навыка, чтобы остановить Топуан, и она, а вслед за ней и другие дамы начали выполнять упражнения столь энергично, что зал скоро стал напоминать парильню в бане. Я пыталась убедить их, что неразумно так резко и без всякой предварительной подготовки увеличивать нагрузки, но они, похоже, не верили ни одному моему слову. Наблюдая за их стараниями, я не сомневалась, что завтра всем моим спортсменкам придется расплачиваться за свой энтузиазм болью в непривыкших к таким издевательствам мышцах.

Занятия закончились десятиминутной серией расслабляющих упражнений, на которых я все-таки настояла, а потом, не веря своим ушам, я услышала, как Эндах приказывает подавать закуски. Вошедший в комнату лакей поспешно снял снежно-белые покрывала с нескольких длинных столов, на которые я раньше не обращала внимания, и под ними оказались огромные блюда со сладостями, пирожками и пирожными, графины со сладким напитком из молока и сиропа, а также серебряные кофейники и чайники. Я не могла прийти в себя от изумления. Каждая калория, только что сожженная моими дамами, прямо у меня на глазах возвращалась обратно в тройном размере. Борьба с лишним весом заканчивалась настоящим праздником обжорства.

Весь следующий день до меня доходили слухи, что многие мужья, принадлежащие к высшим слоям местного общества, не могут понять, почему их жены вдруг разучились ходить, сидеть и передвигаться по дому. Потом несколько участниц занятий позвонили мне сами и сообщили, что из-за неожиданного онемения всех мышц не могут встать на колени и должным образом совершить молитвы. Должна признаться, что не удержалась от искушения напомнить, что я предупреждала их о возможных последствиях. Но в целом занятия аэробикой очень понравились Эндах и ее подругам и потом продолжались еще много месяцев, причем энергичная тренировка каждый раз заканчивалась щедрым угощением.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.