16

16

Просто поразительно, как, невзирая на то что в доме тети Розиты и Тенку Ибрагима постоянно проживали семь слуг – повар, две горничные, пожилой лакей-дворецкий, мальчик на побегушках и два шофера, – Бахрину удалось в первую же ночь незаметно пробраться ко мне в спальню, расположенную, к счастью, на первом этаже. Он заранее договорился со своим кузеном Насруддином, и тот в назначенное время открыл, а рано утром опять запер входную дверь. Таким образом, вся остальная семья оставалась в неведении относительно такого вопиющего нарушения приличий. Довольно скоро я поняла, что, по сути, всех беспокоит только их видимое соблюдение.

И вот наконец наступила решающая минута. Вновь облачившись в парадный костюм, в сопровождении Бахрина я шла на встречу с его матерью через сад, разделяющий два дома.

В шестидесятые годы дед Бахрина решил построить особняки для своих любимых детей. Он выделил для этого большой участок земли, прилегающей к дворцу, проложил дорожки между будущими строениями, провел электричество и канализацию. Каждый из его детей и внуков получил в подарок небольшой кирпичный дом с тремя спальнями и помещениями для слуг, расположенный на участке в полгектара. Все дома были выкрашены в белый колониальный цвет и со всех сторон окружены террасами для защиты от проливных муссонных дождей.

По мере того как благосостояние осчастливленных потомков росло благодаря концессиям на экспорт драгоценной тропической древесины или открытиям новых нефтяных и газовых скважин, росли и их жилища. Некоторые из скромных пригородных особняков довольно скоро превратились в настоящие дворцы с десятками спален.

Пока мы с Бахрином шли к дому Тенку Залии, он рассказал мне, что весь этот участок, где проживает семья, принято называть Кампунг Истана, что в переводе означает «дворцовая деревня». Надо сказать, то, что я видела вокруг, ничуть не напоминало деревню.

Тенку Залия жила в простом и относительно новом кирпичном доме, ослепительно белом, если не считать выкрашенных в ярко-зеленый цвет оконных рам, и гораздо более скромном, чем особняк ее брата. По сигналу Бахрина я как можно более элегантно скинула туфли и вошла в тускло освещенный, аскетично обставленный дом.

Мать Бахрина, чопорно выпрямив спину, сидела на самом краешке кушетки у себя в гостиной, при моем появлении улыбнулась одними губами и, не вставая, протянула мне руку. В Малайзии женщины, как правило, не обмениваются крепкими рукопожатиями: они только слегка касаются ладонями и чуть-чуть сжимают пальцы друг друга. К счастью, Бахрин успел заранее проинструктировать меня, и я, взяв правую руку принцессы, быстро прикоснулась к ней губами и носом, изобразив при этом нечто среднее между поклоном и реверансом – все, как он меня учил. Лицо Тенку Залии при этом немного оттаяло, и, с видимым облегчением вздохнув, она любезно мне кивнула. Уже много лет спустя свекровь призналась, что очень нервничала перед нашей первой встречей и немного успокоилась, только поняв, что я, во-первых, умею прилично себя вести, а во-вторых, не оказалась «ужасной блондинкой», как она опасалась. Уже тогда мне показалось, что Тенку Залия, босая, одетая в шелковый розовый баджу-курунг, с белым муслиновым платком на голове и розовой перламутровой помадой на губах, живет не в реальном, а каком-то своем мире; позже она всегда напоминала мне стареющую английскую герцогиню, которая никак не хочет поверить в то, что эти новые повозки могут ездить без помощи лошадей.

Языковой барьер оказался серьезным препятствием нашему общению. В молодости Тенку Залия неплохо владела английским, но с тех пор успела его забыть и, хотя почти все понимала, была слишком горда и застенчива, чтобы говорить с ошибками. Естественно, непринужденной беседы у нас не получилось, и мы все – Бахрин, его мать, тетя Розита, пара кузенов и кузин и я – сидели, обмениваясь кивками, улыбками и редкими фразами. «Откуда вы родом?» – при помощи тети Розиты спросила меня принцесса. «Вы работаете или учитесь?» – перевела следующий вопрос кузина Алина. Потом Тенку Залия поинтересовалась, сколько мне в лет, но тут в разговор довольно резко вмешался Бахрин, поспешно спросив у своей матери, говорил ли он ей о том, что мой отец родом из Пенанга.

Меня немного раздражало откровенное желание Бахрина скрыть мой истинный возраст, хотя он заранее и предупредил меня о нем. Он объяснил, что как старший среди своих двоюродных братьев и сестер он носит почетный титул абанг, означающий «старший брат», и окажется в неловком положении, если выяснится, что он состоит в близких отношениях с немусульманкой, которую к тому же официально еще нельзя считать взрослой. Поэтому он и попросил меня не говорить никому, что мне всего семнадцать лет, добавив, что это никого, кроме нас с ним, не касается.

Тем временем неловкая беседа в гостиной продолжалась. Либо Тенку Залия, либо я произносили какую-нибудь фразу, и ее тут же подхватывал один из добровольных переводчиков. Больше всего это напоминало партию в теннис, во время которой головы зрителей все время поворачиваются то вправо, то влево и слова перелетают через комнату, как мячики. Обстановка в гостиной была далека от непринужденной; скорее вся церемония походила на пытку чаем и пирожными.

Лед растаял, только когда я преподнесла матери Бахрина привезенную из Австралии огромную коробку шоколада «Кэдбери». Ее заблестевшие глаза и счастливая улыбка не нуждались в переводе – я и так поняла, что вижу перед собой товарища-шоколадоголика, и с этого момента мы с Тенку Залией стали друзьями.

Покончив с официальным визитом, мы с Бахрином и с одним из его кузенов в качестве дуэньи отправились прогуляться по Куала-Тренгану. Вечером того же дня в доме своего дяди Бахрин поздравил меня с тем, как хорошо я справилась. Он говорил о моем успехе так, словно я выполнила опасную миссию в тылу врага и мне вот-вот должны вручить за это медаль. Однако медали не последовало, и я только недоуменно улыбнулась ему в ответ, делая вид, что не понимаю, что он имеет в виду.

Гораздо позже, получше познакомившись с исламскими обычаями, я поняла, что мужчина-мусульманин знакомит женщину со своей семьей, и особенно с матерью, только если у него самые серьезные намерения. Юноши и девушки просто так не заглядывают в гости друг к другу. Бедняжка Залия, конечно, понимала планы Бахрина гораздо лучше, чем я, но скорее всего не сознавала, что мне о них в тот момент еще не было известно.

Я часто мысленно перебираю воспоминания о своей первой поездке в Тренгану. Кое-какие эпизоды я помню с удивительной точностью, другие, менее значительные, совершенно стерлись из моей памяти. Возможно, это случилось потому, что в тот раз я позволила себе подпасть под очарование семьи Бахрина и если видела что-то непонятное или неприятное мне, то предпочитала поскорее забыть об этом или найти какое-нибудь удобное объяснение. В семнадцать лет я еще боялась идти против течения. В тридцать, если потребуется, меня не остановит и цунами.

Две первые недели 1981 года прошли в непрерывных разъездах между Тренгану, Куала-Лумпуром и Сингапуром, так что в конце концов у меня начала кружиться голова. В Тренгану мы осматривали памятники и любовались пейзажами, в Куала-Лумпуре развлекались, а в Сингапуре ходили по магазинам.

Именно в Сингапуре я познакомилась с правителем султаната Тренгану, дядей Бахрина по материнской линии, и его второй женой, матерью наследного принца Мизана Шарифой Нонг и с остальными их детьми. Мизана, веселого, скромного и немного застенчивого парня, я знала и любила еще в Австралии. У него было красивое, строгое лицо, в котором сочетались арабские и малайские черты, и задумчивые черные глаза, а для меня всегда имелась в запасе теплая, немного неуверенная улыбка. В отличие от Бахрина, он не имел ничего против домашней работы и, навещая нас в Мельбурне, нередко подметал пол или стряпал что-то несложное на нашей кухне. Мне всегда было немного жалко его, потому что он терпеть не мог частную школу Джилонг, в которой он в то время учился и которую раньше закончил и Бахрин. Учение давалось Мизану с трудом, а кроме того, он очень скучал по семье и дому. Однако жизнь наследного принца, который когда-нибудь может стать королем всей Малайзии, не принадлежит ему. Все решения о его карьере, месте жизни и даже будущей официальной жене принимаются на высшем уровне и без всякого его участия.

С другими детьми султана я тоже успела немного познакомиться в Тренгану. Среди них были три девочки, Фарах, Анна и Има, от пятнадцати до двадцати одного года. Старшая, Фарах, тоненькая как тростинка, с изящным личиком в форме сердечка и пухлыми губками, была такой же болтушкой, как и ее мать, обожала сплетничать, всегда навешивала на себя гирлянды драгоценностей и была очень щедра на преувеличенные комплименты, что немного смущало меня.

Анна, напротив, предпочитала молчать и, сидя где-нибудь в уголке, наблюдать и слушать. Она была настоящей красавицей – сексапильной, с длинными черными волосами и изящной, как у сестры, фигурой, но за ее видимой хрупкостью скрывался весьма сильный и довольно вздорный характер.

В семье единодушно считали, что младшей дочери султана Име стоило родиться мальчиком. Внешне она была очень похожа на Мизана: те же точеные черты и черные глаза. Она коротко стригла волосы и, в отличие от сестер, совсем не казалась хрупкой. Джинсы явно нравились ей гораздо больше, чем традиционные малайские наряды, которые ей приходилось носить на публике или в присутствии своего отца – султана, а все официальные церемонии она охотно бы променяла на один хороший футбольный матч. Позже мне нередко приходилось наблюдать, как во время таких церемоний Има быстро опускает веки, пытаясь скрыть мятежный огонек в глазах.

Воспитанием двух младших сыновей султана, похоже, немного пренебрегали в пользу их старших братьев и сестер, поэтому мальчики росли настоящим наказанием божьим. Драки, проказы и розыгрыши, иногда довольно жестокие, были их любимым и главным занятием. Особенно отличался десятилетний Тенку «Беби», как все его называли, – совершенно невыносимый ребенок, один из тех, которые заставляют с благодарностью вспоминать о противозачаточных средствах. Он постоянно мучил домашних животных, кривлялся, врал и уже тогда был умелым манипулятором. Больше всего Беби нравилось издеваться над своим младшим сводным братом Тенку Адиком – он вечно щипал его, бил или чем-нибудь колол его, а потом безудержно хохотал.

Моя первая встреча с правителем Тренгану, Его Королевским Высочеством Султаном Махмудом состоялась в пятизвездочном отеле «Гудвуд-Парк», принадлежащем самому богатому человеку в мире, султану Брунея. В этом лучшем отеле Сингапура султан Махмуд с семьей и свитой остановился на несколько дней, расположившись по приглашению владельца в его личных апартаментах.

Миновав вестибюль, поражающий изысканной и сдержанной элегантностью, способной удовлетворить самый взыскательный вкус, мы с Бахрином прошли по широкому, устланному шелковым ковром коридору и оказались в просторном холле, обстановка в котором больше всего напоминала первый день распродажи где-нибудь в универмаге «Харродс», «Блумингдейл» или «Харви Николз». На полу валялась масса пакетов с логотипами Кристиана Диора, Джорджа Армани и Ив Сен Лорана, друг на друге громоздились бесчисленные коробки с женской обувью и веджвудским фарфором, тут же стояли два или три велосипеда и детский электромобиль – члены королевской семьи Брунея явно походили по магазинам. Я была потрясена. Мне еще никогда не доводилось видеть подобной оргии потребления. А ведь, будучи мусульманами, они даже не праздновали Рождества.

По дороге в помещения, отведенные дяде Бахрина, мы миновали несколько великолепных комнат, некоторые из них были шестиугольными, с огромными окнами, от пола до потолка. Нас сопровождал вышколенный лакей, одетый в обычную форму дворцовых слуг: белый пиджак и брюки, сампин – мужской саронг, завязанный на талии поверх брюк, и черный бархатный сонкок – овальную, похожую на феску шапочку без полей, украшенную королевским вензелем.

Лакей удалился, и несколько минут мы с Бахрином ждали Его Высочество в одиночестве, а потом к нам присоединились Мизан и Фарах. Они держались естественно и вполне непринужденно, а Фарах без умолку болтала о прелестях шопинга в Сингапуре.

Вдруг все оживление мгновенно испарилось, и в комнате стало совершенно тихо – мы находились в присутствии султана. Он оказался довольно высоким и грузным человеком, который даже не улыбнулся, когда, приветствуя его, я присела в реверансе, совершила анкат сумпах – две сложенные ладони прикладываются ко лбу в знак почтения – и поцеловала протянутую мне руку. После этой процедуры я изо всех сил постаралась слиться с деревянной обшивкой стен. К счастью, султан почти не обращал на меня внимания. Он показался мне немного рассеянным, как будто существовал в каком-то другом измерении. Позже Бахрин рассказал, что его дядя очень изменился после того, как у него обнаружили серьезную болезнь сердца. С тех пор главным его занятием стала забота о собственном здоровье, для чего он испробовал все средства как обычной, так и нетрадиционной медицины.

Все то время, что Его Высочество провел с нами в приемной, двое его старших детей стояли нервно вытянувшись, с опущенными к полу глазами. Впрочем, султан довольно скоро удалился, а вместо него в комнату влетела его вторая жена, Шарифа Нонг. Закутанная в шелка, с глазами, подведенными сурьмой, она была так обильно увешена драгоценностями, что звенела и побрякивала при ходьбе: на каждом ее пальце красовалось по два кольца с бриллиантами, изумрудами или рубинами, а запястья украшали множество золотых браслетов и платиновые часы Пьяже с бриллиантами. На шее висела целая коллекция золотых цепочек, драгоценных кулонов и медальонов с выгравированным на них именем Аллаха. С тихим звоном она присела рядом со мной на диван и сразу же обрушила на меня нескончаемый поток слов, вопросов и сплетен. В присутствии этой женщины всем остальным оставалось только молчать, в то время как ее рот не закрывался ни на секунду. Только теперь я поняла, почему ее дочери жить не могли без сплетен – очевидно, они впитали эту страсть с молоком матери.

Она немедленно объявила, что я очень миленькая, что мне надо немного пополнеть и что кожа у меня гораздо светлее, а волосы гуще, чем у Фаузии, первой жены Бахрина, которую она совсем не любила. Все это тетя Шарифа Нонг выложила мне в первые две минуты нашего знакомства. Интересно, что она наговорила бы, если бы мы были знакомы немного подольше? В конце она пообещала, что мы обязательно станем хорошими подругами. Я стала с нетерпением ждать этого момента.

Наконец, после того как вся семья Бахрина увидела и более или менее одобрила меня, настало время возвращаться домой, в Мельбурн, к работе и нормальной жизни. Утром в день моего отъезда, как только мы с Бахрином проснулись в доме его отца, он вдруг объявил, что уже заказал для меня кольцо. Обручальное. Он не делал мне предложения. Он просто поставил меня в известность.

Все мои вопросы и сомнения Бахрин отмел одной фразой: «Не надо портить эту минуту. Просто возвращайся домой и жди меня там». Так я и сделала. Садясь в самолет, я еще не знала, что таким образом и будут строиться все наши дальнейшие отношения: он говорит – я беспрекословно подчиняюсь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.