Фенвик

Фенвик

Сейчас лето, и мы едем в Фенвик. Фенвик был и остается еще одним райским местом для меня. Он расположен в устье реки Коннектикут, километрах в шестидесяти от Хартфорда. Папа открыл его в 1913 году. Мне было пять с половиной.

В ту пору Фенвик был глухим местечком, в котором насчитывалось примерно сорок домов. Дома были большие, покрытые дранкой, обшитые досками. Трехэтажные. Немножко в викторианском стиле. Большие веранды. Очень каменистые тогда и с множеством казарок отмели; пирс — на фундаменте пирса большая, типа павильона, купальня, существующая и ныне.

Когда-то тут (на месте современной площадки для гольфа), а именно — между первой и девятой (последней) лункой, стояла огромная старая гостиница.

На северо-восточном выступе находился яхт-клуб.

Это полуостров, языком загибающийся от Сейбрука на юг. Тогда он походил на кончик носка. Фенвик фактически весь окружен водой. Он лежит напротив Лонг-Айленда, точнее — южной оконечности Лонг-Айленд-Саунда. Прямо на восток от него, через реку Коннектикут, находится Лайм. Западная его часть подходит к устью реки.

Первоначально это место именовалось Линд-Фарм. На самой южной оконечности — на кончике носка — стоит красивый старый маяк, построенный приблизительно в 1760 году. Позже, в 1860 году, построили внешний маяк, который соединялся с берегом волнорезом. Он позволял регулировать движение по реке Коннектикут.

Все знали друг друга. Большинство жителей приехало из Хартфорда с Вашингтон-стрит. Это — семьи: Брейнард и Брейнерд, Дэвис и Балкли, Бакли и Гудвин. Они были очень симпатичные люди — все республиканцы — все сторонники «Этна лайф иншурэнс компани».

В 1917 году, волею счастливого случая, старый отель и яхт-клуб дотла сгорели при жестоком западном ветре. (Случай счастливый, но случай ли?) Ветер снес два питейных заведения, которые давали незначительный доход общине. Поскольку Фенвик в большей своей части принадлежал «Этна лайф иншурэнс компани», пожар был весьма заметным событием. Все были застрахованы «Этной». Поэтому никто не хныкал. А после исчезновения баров исчезли и воскресные любители выпить.

Для детей это был поистине райский уголок. Я уже говорила, что там имелось девятилуночное поле для игры в гольф, принадлежавшее частному лицу. Детям позволялось играть на нем при одном условии: нужно было только хорошо себя вести. Было два теннисных корта. Теперь их четыре — один с цементным покрытием, остальные — с земляным. Поле для гольфа теперь уже не частное. На нем теперь новые, очень хорошие лужайки и трапы, и оно вполне рентабельно. Для меня это и в самом деле — часть моего «я». Одно слово — рай. Я всегда чувствовала себя здесь абсолютно свободной, раскрепощенной. Я здесь своя с шести лет. Вчера вечером мы посидели за рюмкой вина с человеком по имени Джек Дэвис, у которого я выиграла скачки в три ноги, когда нам было лет по десяти — тому уж семьдесят лет назад. Теперь Чарли Брейнард и я — самые пожилые из аборигенов. Картина жизни здесь такая же, как и везде.

Фенвик был для нас замечательным местом. Это была в полном смысле летняя колония, которая к началу сентября, когда начинались занятия в школе, пустела.

В детстве мы вместе с подружкой Алисой Барбур позволяли себе весьма опасные авантюры. Мы с ней были тайными взломщиками. Дверей мы не ломали, но внутрь дома нам всегда удавалось проникнуть и без этого. Однажды мы влезли в чей-то дом через окошко в подвале. Именно тогда я украла щипцы для колки орехов. Принесла их домой, спрятала у себя в спальне, а потом почувствовала себя такой виноватой, что вернула. Нас никто никогда не заставал на месте преступления. Я была исполнительницей, Али — мозговым центром.

Одной из таких наших безрассудных авантюр было проникновение в дом Ньютона Брейнарда. Дом был очень большой и высокий. Я вскарабкалась на крышу третьего этажа. Али не могла подняться так высоко. Внутрь пришлось спускаться через застекленный верх мансарды, лаз в которую по беспечности оставили незапертым. Потом, очутившись на втором этаже, я открыла окно и впустила Али. И вот — я сняла крышку лаза. Внизу была кромешная тьма. Чернота. Спрыгнула вниз. К счастью, я приземлилась на пол холла третьего этажа, чуть-чуть не угодив в пролет винтообразной лестницы, которая вела на первый этаж. Это был весьма волнующий момент. Жуткий.

Забавно, что о наших похождениях никто даже не подозревал до тех пор, пока Али не завела дружбу с парнем по имени Боб Пост. Он составил нам компанию в очередной нашей вылазке — последней, как оказалось. Нам не удалось найти никакой лазейки. «Давайте выбьем дверь — заднюю», — предложил Боб. Мы взяли двухметровый чурбан и шарахнули им по двери. Естественно, не обошлось без шума, и повар из соседнего дома увидел все происходящее.

Проникнув внутрь, мы наткнулись на коробки с пудрой и пуховками. Разодрали эти коробки и обсыпали пудрой панели на стенах. Словом, учинили настоящий погром. Нас, разумеется, застукали. Бедному Папе пришлось заплатить за причиненный нами ущерб, а мы же были опозорены. Я никогда больше не пользовалась услугами Боба Поста.

Кроме того, вместе с Али Барбур мы осуществили постановку настоящей сказки — «Красавица и Чудовище». Я изображала Чудовище, Али — Красавицу. Пьеса разыгрывалась у нее на веранде — публика сидела на лужайке между их домом и домом их соседей. Пришли все, и мы собрали семьдесят пять долларов, на которые купили потом проигрыватель для индейцев навахо. Об их проблемах мы узнали на одной из воскресных проповедей епископа Нью-Мексико. Мы были преисполнены самых благородных побуждений.

В Фенвике у нас проводились замечательные гонки на треке, а также соревнования по прыжкам в воду, эстафеты и скачки в три ноги. Это были захватывающие состязания. Да-да, именно так. Мы все были так молоды.

Наш дом стоял на восточном краю жилой застройки. С трех сторон перед нами была водная гладь, а с востока — широкое безлюдное пространство.

Спустя годы Папа устроил небольшие мостики, одним концом уходившие в воду. По ним мы сбегали на очень красивый песчаный пляж.

Во время урагана 1938 года, снесшего наш дом, дом семьи Брейнардов был разрушен — рухнула вся тыльная сторона. Морган Брейнард купил после этого дом Прентис-Пост, который стоял на относительно возвышенном месте — не очень уютный, зато там спокойнее.

Сейчас он — предмет моей головной боли. Видите ли, в настоящее время этим домом владею я. То есть вообще-то я им не владею. Надо сказать… В общем, владельцев у этого дома — куча, и каждый в принципе считает, что он хозяин этого дома. Мы въезжаем в подъездную аллею, паркуем наши машины, входим в дом, садимся, где нам нравится. То есть, не то чтобы, где нам нравится… Но… Позвольте объяснить. У нас есть большая кухня. Раньше вместо нее было две комнаты — кухня и кладовая, но моему брату Дику это было не по вкусу, и он убрал стену, и теперь… Ну, можете себе представить. Впервые увидев это нововведение в доме, я очень удивилась.

Как бы там ни было, теперь это одна большая кухня. В ней две раковины — двойные. Одна большая плита — две духовки, шесть конфорок. Это была плита, на которой готовил Ладди. Ладди — мой бывший муж.

Теперь Ладди нет — он умер, а я всегда любила его плиту. И мы рассказывали его сыну и дочери или обоим вместе, что мы любим плиту, потому что она шестиконфорочная и очень удобная по своим размерам для той площади, которой мы располагали. Однажды приехал мой брат Дик и не застал никого дома. Он демонтировал плиту, погрузил ее в свой трайлер и укатил с нею. Они, вероятно, были весьма удивлены, вернувшись домой.

Как вы понимаете, вся еда готовится на большой кухне. Дик, можно сказать, живет в кухне, и кухня, можно также сказать, соответственным образом и выглядит. Помимо двух раковин, есть еще два окна над ними, а между раковинами — плита, о которой я уже рассказывала. Над плитой ряд полок для всякой всячины. Это — с одной стороны. На стене напротив висят большие французские часы примерно около полуметра в диаметре — красивые, старинные. С кукушкой. Разные симпатичные плошки и сувениры. Красиво смотрятся на фоне белого кирпича.

Еще есть большой холодильник, установленный на массивной подставке, — это холодильник Дика. Чуть сбоку и ближе к стене стоит мой холодильник — поменьше, на такой же платформе (на случай ураганов). Холодильники эти стоят теперь по линии, где раньше была стена, разделявшая кухню и кладовую.

В моем углу кухни висят полки, на которых хранится вся фарфоровая посуда. В центре той части кухни, которая принадлежит Дику, конечно же значительно большей по размерам, стоит круглый стол, а над ним висит лампа от Тиффани. Стол этот, вокруг которого стоят четыре стула, — центр империи Дика. Уютное местечко. У него есть вкус. Здесь собираются его гости, которых медом не корми — дай поговорить. Он готовит им еду и угощает их. Его сын Тор и жена Тора, Тесс, тоже готовят и угощают. В меньшей степени функцию поваров и официантов исполняем Филлис и я. Зачастую мы вообще не общаемся с людьми, которые приходят в дом, сидят, разговаривают, выворачивают свои души наизнанку. Дик, наверно, рассказывает сюжет последней пьесы, которую он посмотрел в Уотерфорде в Центре О’Нила. Или Тор читает лекцию о ценных бумагах. Бывает, что гости задерживаются. Безусловно, территория Дика — центр дома. Конечно, мы не всегда выходим к ним, но мы их слышим. В кухне нет двери, в буфетной — тоже.

Двери как таковой нет, но есть дверной проем, через который из кухни можно попасть сразу в столовую большой дружной семьи. В былое время дверь все-таки была — со створками, на пружинах. Но она почему-то раздражала Дика, и он ее снял.

Филлис и я угощаем наших гостей либо в столовой, либо снаружи, на веранде, куда есть выход из столовой. Разумеется, мы все равно слышим нескончаемые кухонные разговоры. Атмосфера, сравнимая с ресторанной.

Потом мы спим в наших старых комнатах: я в восточном крыле, на втором этаже.

Дик и Тор — на верхнем этаже, соответственно в восточном и западном крыле.

Мы все здесь, как бы ни складывалась жизнь — к лучшему или к худшему.

Именно здесь я провожу свое свободное время.

Понимаете — это мой фамильный дом.

Чуточку странно, но это вроде бы помогает.

Дик здесь живет.

Я наезжаю — на долгие выходные.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.