Бартини, Туполев и другие
Бартини, Туполев и другие
Новосибирск: завод… КБ… Сиб НИА.
Кратковременная командировка.
Неожиданная и такая ненужная встреча. Яковлев даже приостановился.
Его нельзя было не узнать. Черные глаза южанина, непокорная шевелюра, какая-то особая (гордая, отметил про себя Яковлев) посадка большой головы.
«Это же Бартини, – мелькнула тревожная мысль. – Наверное, надо подойти».
Наверное, что-то подобное пронеслось и в голове у Бартини.
«Это же Яковлев, новый заместитель наркома. Подойдет к врагу народа или нет?»
После секундного замешательства Яковлев изобразил на лице приятную улыбку и, протянув руки для приветствия, направился к Бартини:
– Роберт Людвигович! Рад видеть вас в добром здравии!
– И я рад, Александр Сергеевич.
В большой комнате, где за столами сгрудились эвакуированные сотрудники ЦАГИ (они впоследствии составят костяк СибНИА) царило глубокое молчание. И, нарушая его, Яковлев после нескольких малозначащих фраз произнес:
– Роберт Людвигович, был бы рад, если бы вы зашли сегодня вечером на завод, в директорский кабинет. Я там обосновался. Это можно?
Бартини усмехнулся:
– Думаю, что можно.
– Можно-можно, – закивал головой директор завода В.Н. Лисицын, который сопровождал заместителя наркома.
Уже за дверями комнаты к Яковлеву подошел начальник режима и великодушно, словно делая подарок высокому гостю, сказал:
– Они у нас почти все расконвоированные. Да и какие они враги народа, тут все понимают, что к чему. Так что мы доставим вам этого самого Бартини.
Рад или не рад был Яковлев этой нежданной встрече? Конечно же, он знал о той беде, которая свалилась на авиапром в конце тридцатых годов, когда в одночасье в разряд врагов, вредителей, шпионов, троцкистов и двурушников попали десятки, если не сотни конструкторов, инженеров, ученых, специалистов самых разных направлений, которые были славой и гордостью отечественной авиации. В Омске сейчас вместе со своим коллективом заключенных трудится на 166-м заводе А.Н. Туполев, делает пикировщик Ту-2. Там же в Омске В.М. Мясищев работает над дальним бомбардировщиком. В Казани В.М. Петляков клепает свою «пешку». Талантливейший Бартини, сделавший дальний бомбардировщик ДБ-240, вот он, в Новосибирске отбывает свой срок; главный конструктор А.И. Путилов тоже где-то сидит. И конструктор дизельных двигателей А.Д. Чаромский. Где-то тоже в шарашке работает Б.С. Стечкин. И десятки, десятки тех людей, которых он знал в «той» жизни и которые напрочь исчезли из нее, словно их и не было.
И вот нежданно из глубин «той» жизни вынырнул Роберт Людвигович Бартини.
О нем в тридцатых в Москве ходили легенды. Сын какого-то важного сановника Итальянского королевства «заболел» в юности революцией, примкнул к боевым отрядам коммунистов, был объявлен врагом Италии, и поэтому ему пришлось бежать в Советский Союз. Здесь он быстро выдвинулся в число ведущих авиаконструкторов, создал свое КБ, строил гидросамолеты, потом делал что-то для Аэрофлота, а перед самым арестом создал дальний бомбардировщик ДБ-240. Трудно представить себе, с каким чувством он узнает про то, что этот его самолет только уже под индексом Ер-2 летает на бомбежку Берлина. Был врагом Италии, теперь снова попал в разряд врагов уже на новой родине, которая вот так неласково с ним обошлась.
Вечером Яковлев попросил накрыть ему в комнатушке для отдыха за кабинетом небольшой стол к приходу Бартини, а сам с некоторым беспокойством думал о предстоящей встрече. Ситуация складывалась несколько щекотливая. По выработанной им необходимой в советское время осторожности Александр Сергеевич избегал не только встреч с людьми, заподозренными в нелояльности к строю, но и разговоров о них. Впрочем, делать это было несложно, поскольку арестованные обычно уходили в небытие (возвращаться стали только после 1956 года, да и то не все), а говорить о том, справедливо или несправедливо арестован тот или иной человек, опасались все. «Раз забрали, было за что. Органы не ошибаются, а будешь высовываться, сам загремишь по 58-й». От этих самых Органов не был застрахован никто. Уж на что Николай Иванович Ежов был любимцем Сталина, каналы для него рыл, лагерями обустроил тундру, а и его самого ликвидировали. Да чего там далеко ходить – Михаил Моисеевич Каганович, бывший нарком авиапромышленности какими, делами заправлял, всей оборонной промышленностью руководил, и где он теперь?
Раскрылась дверь и, придерживая створки, Лисицын пропустил вперед себя гостя, которого он никак не ожидал принимать в своем кабинете. Тут только до Яковлева дошло, что невольно он подставил под удар и директора завода: если дело обернется плохим концом, то и ему несдобровать, причем директор-то погорит ни за что. Но следом за Бартини вошел и начальник режима, и все стало на свои места, теперь встреча проходила под присмотром Органов, и могло именоваться теперь «мероприятием».
Начальник режима (фамилию его Яковлев не запамятовал, а просто не знал) достал откуда-то бутылку коньяка, быстро разлил теплую жидкость по стаканам и со словами: «Ну, будем!» выпил до дна. Остальные только пригубили целебный напиток.
Разговор взял в свои руки Бартини (ай, молодец, Роберт Людвигович!) и повел его по самому безопасному руслу:
– Я имел возможность, уважаемый Александр Сергеевич, довольно детально ознакомиться с вашим детищем, истребителем, что строится здесь на заводе, и готов сказать вам свое восхищение.
– Спасибо, Роберт Людвигович, за добрые слова, я их больше жду от летчиков, которые на них воюют.
– Уверен, что и летчики хвалят ваши истребители. Не знаю, как мотор ведет себя, но аэродинамика вашей машины выше всяких похвал. Ну, и, конечно, технологичность. Ведь кто на линии стоит – подростки, женщины, а каждый день из цеха один за другим выкатываются истребители.
– Мне, наверное, помогло то, что я начал с легких самолетов свой путь в авиации, вот отсюда и тяга к простоте конструкции. – Яковлев был рад, что разговор пошел о технике, а не о людях, там почва для разговоров могла быть очень скользкой.
– А как там наш ДБ-240 работает?
– Насколько я знаю, отзывы о самолете хорошие, а вот на дизеля нарекания есть.
– Двигатели у Чаромского очень перспективные. Их только надо было доводить, но времени не хватило.
– Всем нам времени не хватило. Видите, куда война нас занесла – в Сибирь.
– Я в Сибири, между прочим, второй уже раз оказываюсь, – засмеялся Бартини.
– Как это?
– А в первый раз я через Сибирь возвращался домой из русского плена. Я же принимал участие еще в первой империалистической, как сейчас говорят, войне. В австро-венгерской армии. Ну, и попал в плен. А возвращались мы домой через Сибирь, Владивосток, Шанхай, через Тихий океан. Кругосветное путешествие, одним словом. Александр Сергеевич, как там Володя работает? – вдруг переменил тему Бартини.
– Простите?
– Владимир Григорьевич. Ермолаев, то есть. Ему ведь 28 лет было, когда его поставили у руля, – тут Бартини чуточку замялся и продолжил: – конструкторского КБ.
Яковлев понял причину заминки, Бартини явно хотел произнести «моего конструкторского бюро».
– По-моему, вполне вписался в ритм работы. Очень энергичный конструктор и, несмотря на молодость, волевой и настойчивый. Как я знаю, в его, – Яковлев нарочно произнес это слово, – бюро идет глубокая модернизация Ер-2 с тем, чтобы увеличить дальность полета, повысить бомбовую нагрузку, сделать бомбардировщик более живучим.
– Конечно, там нужна серьезная модернизация, ведь этот самолет проектировался как пассажирский. Потом уже пришлось менять ему профессию, но, надеюсь, Володя, простите, Владимир Григорьевич справится. Кстати, многое из того, что я передавал своим молодым коллегам, так и повисло в воздухе. Не приняли советские конструкторы идею велосипедного шасси. Почему? Ведь очевиден выигрыш в весе, в управляемости и прочем. Я рад, что могу высказать это настоящему конструктору, который может это оценить. Ах, как жаль, что война прервала циркуляцию научной мысли в самолетостроении. Нет борьбы идей, нет всплеска достижений… Есть столько замыслов… Вы подумайте, Александр Сергеевич, над идеей велосипедного шасси. Мне ведь некому больше этого сказать…
– Какие здесь условия для вашей работы, Роберт Людвигович?
– О, для работы тут все условия! Как говорил Владимир Михайлович Мясищев, мне довелось трудиться какое-то время бок о бок с ним, говорил, что в нашем положении ничто не отвлекает нас от работы, даже свобода.
Яковлев тотчас поднял недопитый стакан:
– Давайте выпьем за нашу победу!
Все встали. Яковлев продолжал:
– Как говорил товарищ Молотов в своем обращении к народу: «Наше дело правое, победа будет за нами!»
Все выпили до дна и стали прощаться.
Сделав необходимые звонки в Москву, Александр Сергеевич стал укладываться спать.
Но сон не шел. Ему не давала покоя последняя фраза, произнесенная неистовым итальянцем: «Ничто не мешает творчеству (или он сказал «работе»?), даже свобода». Сукин сын, ввернул все-таки про свое. А тем, кто на этой самой свободе, намного лучше? Сидящих хоть не мучит страх, у них уже все свершилось, а у тех, других, как?
И он, замнаркома, и фэзэушник, стоящий за токарным станком на деревянном ящике, трудятся по 16–18 часов без выходных и отпусков. Война? А что, не знали, что она придет в наш дом? Знали все – и он, замнаркома, и тот же фэзэушник – все знали и пели «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов». Или что-то вроде этого.
Почему откатились до Волги, почему законопатили заводы в Сибирь, на Урал и даже на Дальний Восток?
Александр Сергеевич встал и прошелся по покрытому ковром холодному полу. Окна гостиничного номера были покрыты корочкой льда, в черноте ночи не мелькало ни одного огонька.
Яковлев включил радио, и черная тарелка, словно заведенная, повторяла знакомое: «… отражая натиск превосходящих сил противника, наши войска, выравнивая линию фронта, сдали город Людиново. Противнику нанесен существенный ущерб».
Яковлев с досадой выдернул шнур из розетки.
«Как они оказались в Людинове? Почему они дошли до Москвы?
Может, потому, что мы вместо того, чтобы готовиться к войне с врагом, выдумали врагов среди своего народа? Какой Бартини враг? Это даже вертухаи, которым поручено его стеречь, понимают. И Туполев враг? И Петляков? Вон Баландина им с Дементьевым через Сталина пришлось вытаскивать. Это те, кто живы, а кого расстреляли, как с ними быть? Может, потому и отступаем, что военачальников всех перед самой войной сменили?»
Яковлев усмехнулся: даже в мыслях он не произнес «расстреляли», а нашел другое слово – «сменили».
«Очень я осторожный стал. Ну что ж, на том и стоим».
Проклятая бессонница! Всплыла в мозгу цифра, которую он старался запрятать куда подальше: на одном из совещаний у Сталина сотрудник Генерального штаба Антонов доложил, что за первые четыре месяца войны Красная Армия потеряла 650 тысяч человек убитыми и около миллиона бойцов попали в плен. Яковлев тогда буквально впился глазами в лицо Сталина – как тот прореагирует на эту цифру? Но у вождя не дрогнула даже бровь, хотя он, наверняка, как и большинство присутствовавших, знал, что примерно столько потеряла русская армия за первые три года империалистической войны. Сталин, прохаживавшийся по кабинету, вдруг остановился и стал внимательно смотреть на выражение лиц своих соратников: вдруг у кого-то поползет вверх бровь. Но все сидели сосредоточенные, демонстрируя своим видом понимание момента, словно потери эти были неизбежными и естественными.
И вдруг сейчас, в промерзшем гостиничном номере, Яковлев с отчетливой ясностью осознал, что потери эти были, действительно, неизбежными. Что можно было ожидать от армии, руководили которой вчерашние унтеры да прапорщики, ставшие в силу своего «правильного» происхождения генералами и даже маршалами. А страной? Потерявшие контроль мысли залетели в запретные сферы, но вернуть их оттуда было трудно. Недоучки с начальным, в лучшем случае, со средним образованием, университетами которых были тюрьмы да каторжные рудники. Яковлев почувствовал, что его прямо-таки знобит.
«Не заболеть бы!» Он выпил рюмку коньяка из початой бутылки, стоявшей на тумбочке («Молодец, Лисицын!»), и, несмотря на то, что простыни были какие-то волглые и холодные, завернулся в них и тотчас заснул. Во сне он видел, как одноклассники из страховской гимназии идут по главной улице Новосибирска – Красному проспекту – и поют во все горло: «В нашем околотке дворник был Володя. А теперь Володя – Ваше благородие!»
В неоднократно цитируемой нами книге А.С. Яковлева «Цель жизни» достаточно подробно рассказано про все стороны деятельности авиапрома в 30—60-е годы, но о той страшной трагедии, которая обрушилась на отрасль (как и на всю страну) – о репрессиях, о немотивированных арестах авиаконструкторов, которых Яковлев знал лично, о печальной судьбе двух наркомов (Кагановича и Шахурина), не сказано ничего. Этого, возможно, и не заметил рядовой читатель, а вот специалисты заметили. В книге воспоминаний академика И. Фридляндера об этом говорится так: «Утром в воскресенье на дачу ЦК заехали директор Ташкентского завода Поспелов и Олег Константинович Антонов, и мы отправились в горный курортный поселок Чимган. Поспелов и Антонов сидят сзади, я спереди рядом с водителем. Разговариваем о том, о сем. Заходит речь о книге воспоминаний А.С. Яковлева. Оба отзываются о ней неодобрительно. Главное то, что он не написал».
Фридля?ндер Иосиф Наумович (1913–2009) – российский металловед, создатель сплавов, академик Российской академии наук, сподвижник А.Н. Туполева. Установленные И.Н. Фридляндером фундаментальные закономерности изменения свойств многокомпонентных алюминиевых систем в зависимости от химического и фазового составов позволили создать многообразие конструкционных сплавов – высокопрочных, жаропрочных, коррозионностойких, свариваемых, криогенных, высокомодульных, что позволило создать в стране передовые авиационную, ракетную и ядерную промышленности. Эти результаты зафиксированы в СССР в качестве открытий. И.Н. Фридляндер развил теорию трех стадий старения алюминиевых сплавов: зонной, фазовой, коагуляционной, ? в результате такого старения материал отличается комплексом механических, усталостных, физических, коррозионных, технологических свойств и вязкостью разрушения, что позволило ввести в производственную практику соответствующие стандартные виды термообработки, отвечающие реальным требованиям конструкции и условиям эксплуатации различных самолетов и ракет. Из разработанных им алюминиевых сплавов построены все советские и российские пассажирские и военно-транспортные самолеты Ил-86, Ил-96-300, Ан-22, Ан-124 («Руслан»), стратегические бомбардировщики Ту-160, Ту-95, истребители МиГ-23, Су-30, Су-35, Су-37, твердотопливные и жидкостные ракеты ближнего радиуса действия и межконтинентальные.
В личной беседе Иосиф Наумович несколько подробнее развил эту мысль, однако осадок от того, что книга ему не понравилась, осталась.
Впрочем, тема о том, что же осталось за пределами книги, такая непростая, что, возможно, Яковлев побоялся браться за нее. И Яковлев, и другие авторы, кто в то время писал мемуары.
А потом об этом и писать было уже некому…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.