Глава 1. Вадим Черных[2]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1. Вадим Черных[2]

В первом томе, в главах «Александр Воронов» и «Александр Карасев» рассказывалось об одной из самых ярких молодежных эзотерических групп семидесятых — восьмидесятых, о ребятах, занимавшихся Кунта-йогой. Лидером группы был легендарный Тоша, о котором ходило множество удивительных историй. В восемьдесят седьмом году Тоша погиб. Погибли еще несколько членов группы, а сама группа развалилась. Александр Карасев рассказывал, что в живых осталось еще два ближайших сподвижника Тоши, которые уехали в конце восьмидесятых в Америку…

Недавно оказалось, что «Хроники» читают не только в России, но и на Западе, и в Америке. Один из канадских читателей — Илья Франкенштейн в марте 2000 года написал мне письмо с вопросом — не знаю ли я кого-либо из русских Мастеров, кто живет в Канаде. Тогда я ответил, что не знаю. Через месяц тот же Илья написал, что неожиданно встретил в Канаде Илью Беляева — одного из тех Тошиных друзей, который уехал из России. Беляев тоже, оказывается, читал «Хроники» и не только он, но и ближайший Тошин друг Джон (Вадим Черных), который жил в Нью-Йорке и у которого Илья Беляев гостил. Кроме того, оказалось, что Беляев написал книгу о Тоше и выпустил ее в Америке. Через месяц эту книгу получил по почте и я. Много вопросов появилось у меня вслед за этим и я хотел было договориться с Ильей Беляевым на интервью по интернету… Но, неожиданно для меня в июле раздался звонок — звонил Джон, который приехал в Россию. Через несколько дней мы встретились и с тех пор пересекаемся довольно часто…

Илья Беляев сейчас тоже в России. Он готовит русское издание своей книги…

Июнь 2001 г.

В.: Давай начнем с того, как ты познакомился с Тошей[3].

В.Ч.: Мы учились с ним в одной школе. Я с ним тогда был мало знаком. Учился он в параллельном классе и был очень замкнут, почти ни с кем не общался. Я не видел, чтобы он с кем-то дружил. Он был внешне замкнут, создавалось впечатление, что он всегда в себе. В школе Тоша был как бы вундеркинд, а школа — специализированная, интернат для вундеркиндов. И из всех нас учителя делали ставку на него. Я тогда мало знал его, но думаю, что способности у Тоши были всегда. Когда ты в таком возрасте — тринадцать лет — мало сам во что врубаешься, но сейчас это видно — Тоша был очень сконцентрирован. Он не смешивался никогда с толпой. Класс создает общий фон, а он не смешивался с этим фоном.

В.: Как потом все это развивалось?

В.Ч.: Когда я учился с ним в университете, я с ним более тесно контачил.

В.: Вы в университете учились вместе?

В.Ч.: В университете мы учились вместе, но он на биологическом, а я на химическом. Потом мы съездили куда-то в стройотряд вместе.

В.: Преображение у Тоши проявлялось постепенно или это щелчком произошло?

В.Ч. Конечно, это произошло щелчком. Сколько я его помню, он уже с ранних лет был личностью. Но в нем никогда не было важности. Он был простой парень, только более, чем другие погруженный в себя. В то время достаточно закрытый. А Преображение с ним произошло году в семьдесят седьмом. А я его знал с семидесятого года. Я как-то просто шел по улице Рылеева, неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Смотрю: Тоша идет навстречу, в серых джинсах. Вдруг вижу: у него глаза — яркие-яркие, серо-голубые, светятся синим огнем просто. Я был изумлен — человек стал светиться. Он спрашивает: куда идешь? Я ему, ответил, что, мол, прохожу мимо. А он рядом комнату снимал, он как раз женился тогда на Алле, и мы пошли туда, стали пить чай. Так произошел первый наш более тесный контакт.

В.: Он рассказал, что с ним произошло?

В.Ч.: Так сразу не рассказал. Он вообще не из тех людей, которые рассказывают что-то. Это потом уже, через несколько лет, он фразу-другую об этом проронил. А тогда, при той нашей встрече было очевидно, что с ним нечто произошло, это было настолько явно. На него что-то снизошло…

В.: Легенды о том как это случилось существуют?

В.Ч. Легенда существует. Легенда рассказанная им самим, гласит, что у него было желание поехать в лес. Он и поехал на реку Сестру, на Карельский перешеек, ходил по лесу, подошел к речке, и окатил себя водой. Таким образом самокрестился, что называется. Тут на него и снизошло…

Стали мы с Тошей общаться, и потихонечку он начал меня вводить в курс дела, что происходит. Не надо было ему даже что-то рассказывать, потому что он постоянно в особом внутреннем напряжении находился. У тебя состояние менялось, просто от того, что ты контачил с ним. Ты начинал слушать просто, прислушиваться, и каждый момент становился чем-то наполненным, каким-то особым качеством сознания.

Можно сказать, что Тоша явил собой очевидное доказательство существования духа.

В.: Как это ощущалось?

В.Ч.: Это яркий пример, понимаешь, ты видишь, что он весь живет духом, что происходит какое-то горение постоянное. Он был ярким доказательством того, что материализм это полное фуфло.

В.: Что дух существует, да?

В.Ч.: Да, даже просто взгляд на Тошу мог привести к такой догадке. При этом он — человек, никогда не чуравшийся каких-то физических удовольствий, — совершенно спокойно отказывал себе во всем. Хотя он был далеко не аскетом. Он был весьма и весьма эпикурейцем. Но при этом Тоша не был никогда рабом этого, он мог совершенно спокойно обходиться без еды, если это надо было, без питья. То есть тело никак его не обуславливало.

В.: Как складывалось ваше общение? Что он передавал, чему учил?

В.Ч.: В чем заключался смысл такого общения? У каждого человека, поскольку живет он на этой земле, есть какие-то внутренние проблемы серьезные, иначе бы он здесь не жил. Но, одно дело, что ты можешь со своими проблемами продолжать вести это существование, катиться по инерции, которую тебе дал социум, твои родители. А другое дело, когда ты всю жизнь сфокусируешь на этом смысле, — зачем ты живешь, и начинаешь бороться, пытаться сломать инерцию которая тобой движет. В присутствии Тоши каждый раз ты оказывался наедине с самим собой. В его присутствии было возвращение к самому себе. Ты начинал ощущать себя в этом мире, кто ты, — сразу всплывали такие вопросы. На этом и строилось общение. Таким образом ты заглядывал внутрь самого себя.

В.: Просто находясь рядом с ним?

В.Ч.: Да. Ты начинал понимать, что ты слепой котенок, а от Тоши исходило ощущение Знания.

В.: Ну вот ты вошел в контакт с ним, потом вышел и ушел домой и что — это переживание исчезало? Или Тоша давал какие-то способы, как это сохранить?

В.Ч.: Он не давал способа что-то сохранить.

В.: А все символы Кунты?

В.Ч.: Все символы Кунты он просто рисовал, и все.

В.: Но он же учил тебя?

В.Ч.: Он ничему никогда никого не учил. Он не проводил никаких занятий, семинаров, собеседований, — никогда. Он просто жил, как простой человек, вставал, натягивал джинсы, носки одевал. Если что-то он выдавал из себя, то люди могли подхватывать, те, кто воспринимал, задавали вопросы. Он по ходу дела отвечал на них, но это никогда не был организованный процесс. Потом, когда более-менее все организовалось, он просто как упражнения нам давал проводить какие-то занятия, но это уже было совсем другое.

В.: Ты сказал, что что-то организовалось, а что?

В.Ч.: Он был подобен сильному магниту, к которому притягивались люди, так что образовалось некое подобие команды.

В.: В начале восьмидесятых?

В.Ч.: Это был конец семидесятых — начало восьмидесятых.

В.: Много людей там было?

В.Ч. Нет, близкий круг составляло человек пятнадцать.

В.: При прошлой нашей встрече ты говорил, что многие не выдерживали такого накала и с ними происходили странные и часто печальные истории…

В.Ч.: Это потом обвал пошел, а вначале там просто не было таких людей, одни приходили, были впечатлены по-хорошему, другие… Нет, это как эпидемия началось, все так ух-ах! — и все. Человек фактически мог делать чудеса. А потом уже все стали его поливать дерьмом.

В.: Почему так случилось? Как ты думаешь, почему? Он перестал делать чудеса или перестал соответствовать тому, чего от него ждали?

В.Ч.: У людей всегда создается впечатление об Учителе как о каком-то продвинутом человеке, который смотрит елейными глазками, улыбается слащаво. А вот то, что там может быть суровость…. Я думаю, что люди к этому не подготовлены были. Потом, — чтобы около Тоши удержаться, требовалась огромная самоотдача, самопожертвование.

В.: А почему?

В.Ч.: Потому что там не было компромисса. В этом человеке никогда не было компромисса. Он был абсолютно самостоятельным.

Я тебе рассказывал пример с фотографией. Когда ему не понравилась своя фотография в паспорте, он выбросил свой паспорт, просто выкинул себя из социума, выкинул совершенно. Не стал фотографироваться снова.

В: А почему?

В.Ч.: Когда ему пришла пора фотографироваться на паспорт — была смена паспорта в те годы…

В.: В двадцать пять лет?

В.Ч.: Нет, не в двадцать пять, просто был обмен старых паспортов на новые. На старых паспортах были маленькие фотографии. Тоша поначалу сфотографировался на новый паспорт. Когда он пришел в паспортный стол с фотографией, с длинными волосами, ему эти тети сказали, что нехорошо так фотографироваться на паспорт, — ты, мол, должен постричься и быть как нормальный человек, — хорошим мальчиком быть, а не таким патлатым ублюдком. Они не сказали слово «ублюдок», но… Тоша был человек очень гордый. Он не был никогда важным человеком, в нем не было гордыни, была гордость какая-то, аристократизм, он знал себе цену всегда. Он никогда не мельчил, не дешевил, не мельтешил, не елозил. Он не стал вступать с ними в дебаты, он просто взял и выбросил свой паспорт, — подавитесь мол, — хлопнул дверью и ушел. Он действовал спонтанно, не думая. Вообще Тоша был очень импульсивный человек. Никогда не обдумывал, как ему поступить, то есть, если была какая-то ситуация, он реагировал мгновенно.

В.: Пребывание с ним других людей… Казалось бы, пришел, пообщался, ушел и стал жить по прежнему… Ну и что?

В.Ч.: Ты с какой целью этот вопрос задаешь?

В.: Я задаю его для того, чтобы читатели смогли лучше понять что же Тоша делал и зачем.

В.Ч.: Ты сейчас говоришь о ситуации, когда человек пришел, пообщался, пошел заниматься своей жизнью, а это элементы некого социального института. Это делают социальные институты, — те же религии, или же отдельные мистики, Учителя, которые социально адаптированы — такие процессы происходят в рамках социума. А Тоша был асоциальным. Он был кристально ясен сам в себе, что ему надо, зачем ему надо, какие должны быть отношения между людьми, что должно происходить в мире, как человек должен жить. Он себе это очень ясно представлял. И это не вписывалось в рамки социальных отношений. Социальное устройство мира было ложью по отношению к его устройству, его видению этого устройства. Оно было неправильным, неорганичным. Оно было противоестественным.

У Тоши всегда было настолько сильное духовное устремление, такое сильное духовное начало, такая сильная векторная составляющая, что он оставлял от себя ощущение стрелы. Человек-стрела. Он мог сидеть спокойно, но было видно, что он находится в каком-то безудержном устремлении. Социальная жизнь сама по себе достаточно болотистая структура, удобная для прозябания, тем более, по сравнению с Тошиными задачами это было, конечно, полнейшее прозябание. Кроме того, что он сам являлся доказательством существования духа, он не то что требовал, он их потенциировал, была индукция на то, что есть другая жизнь, другой мир, другая действительность. Может быть, это настоящая действительность, потому что то, как живет большинство людей, — это самообман, кошмар, ложь, иллюзия. Потому что вся эта структура создана лишь для удобства. Люди лгут друг другу, занимаются самообманом. А когда один раз я Тошу спросил, уже много после: «Тоша, а что ты в этом мире ненавидишь больше всего?» — он так не задумываясь, сразу ответил: «Вранье. Больше всего ненавижу вранье». И когда в тебе зажигался тоже какой-то огонь от общения с ним, потому что ты тоже был притянут к нему, перед тобой тоже вставал вопрос, ты уже тоже не мог раздваиваться. Если ты раздваивался, ты уже не мог быть вместе с Тошей. Тебе надо было собраться, должен был быть выбор какой-то, и этот выбор стоял постоянно, потому что мы родились в этом социуме, мы впитали его с молоком матери.

В.: Внешне как это выглядело? Какие реально выборы делали люди?

В.Ч.: Люди, которые были вокруг Тоши, бросали работы, — это в те-то годы, когда за это арестовывали. Люди просто меняли свою жизнь. Они хотели жить в другом, они хотели жить в той энергии, в том мироощущении, о котором давал представление Тоша.

Если человек бросал работу по собственной воле, у него сразу возникала масса проблем. Поэтому Тоша, при этом никогда не уча и ничего особенно не поясняя, создавал массу проблем людям. Но самая большая проблема в человеке это то, что он рождается с проблемой, живет с этой проблемой и умирает. Тоша создавал массу других проблем, но выкристализовывал эту главную проблему и обращал на нее внимание. Что человек — что ему вообще мешает в его личном освобождении, какая цель у него в жизни?

В.: А что с тобой было?

В.Ч.: Слишком длинная история, — в другой раз. Это сама по себе энергоемкая история, и сейчас мне ее не осилить в данный момент.

В.: Не про себя, может быть, какой-то пример, который демонстративен?

В.Ч.: Я когда его тогда встретил с горящими глазами на улице, мы пошли к нему домой. Я помню тогда один случай. Я какую-то вещь держал в руках, не помню какую, которая то ли сломалась, то ли порвалась. А я как раз купил такой клей — раньше был — суперцемент. И я подумал об этом клее, но ничего не сказал. А Тоша вдруг говорит: «Нет, нет, суперцемент не подойдет». Я сказать ничего не успел. Я говорю: ну не подойдет так не подойдет. Такой момент, простой, но очень характерный для Тоши…

В.: Ты говорил, что кому-то он показал его проблему без слов…

В.Ч.: Так он не показывал проблему, он мог ничего не говорить, и человек мог ничего не говорить, люди просто вдруг начинали врубаться. Тоша был таким ярким воплощением того, что существует еще другой мир, другое измерение, кроме нашего, в котором он жил, к которому он привык. Я помню, насколько это было иногда поразительно. Почему люди именно к Тоше подключались и были заинтригованы, почему они шли к нему? Если в нас было интуитивное ощущение, присутствие — телепатия та же самая, мы о чем-то догадывались, но рядом с ним это было настолько явно, это было постоянное сконцентрированное ощущение, мы что-то знали, чувствовали, а этот человек просто жил в этом. Я думаю, что это требовало от него чудовищного напряжения всех его сил.

В.: Ты говорил, что рядом с ним происходили чудеса.

В.Ч.: Смотря что подразумевать под чудесами. То, что для обывателя чудеса, потому что там тарелки не летали, ложки не летали, но буквально было чудо, когда от простого жеста, когда, к примеру, ложка кладется на стол, а у человека менялась жизнь. Не производил Тоша руками какие-то пассы, не делал какие-то движения, не левитировал, а то, что у людей менялось состояние сознания, это и было постоянное проявление чудесного. Люди наполнялись каким-то проявлением сознания, какой-то радостью, появлялась осмысленность во взгляде, в глазах появлялся какой-то свет, исчезали внутренний диалог и раздвоение… Наверняка были явления сверхъестественные. Чудеса в плане лечения он, конечно, делал. Это были поразительные вещи.

В.: Он часто брался лечить?

В.Ч.: Поначалу часто.

В.: Про символы расскажи…

В.Ч.: Он никогда не объяснял, как он их использует, но я частенько присутствовал, когда приходил какой-то больной. Тоша на кухне сидел. Он все время сидел на кухне, из дома выходил редко, только ночью, он очень не любил толпу. Вот конкретная история. Я был в большой комнате. Пришел какой-то больной человек. Положили его. Тоша выходит, загасив сигарету. А в Тоше было какое-то изящество, именно не кошки даже, а скорее крупного хищника, у него движения были такие четкие, крадущиеся, отточенные. Он никогда не обливался, не капал себе едой на одежду, никогда не промахивался. Так вот, подошел Тоша к больному, положил на него руки руки. И вдруг — ощущение какой-то немыслимой, фантастической энергии, как фонтан… Огромная сила. Тоша предельно сосредотачивался. Эта энергия была настолько сильной, как будто тебе по щекам надавали, это не больно было, скорее, приятные ощущения. Пространство как бы сжималось вокруг него. Это было визуально видно, даже в воздухе что-то…

В.: Как появились символы Кунты?

В.Ч.: Сколько помню, Тоша все время писал символы, объяснял их значение.

В.: Он все время что-то рисовал?

В.Ч.: Он постоянно рисовал, да.

В.: Среди этих рисунков были…

В.Ч.: Символы, да. Он объяснил это в «Кунта-йоге»[4] все, вся символика, как они работают, для чего это.

В.: Мало кто читал это, поэтому поясни, хотя бы вкратце, что это за символы?

В.Ч.: Кунта-йога это йога магических символов, где каждый символ несет определенную вибрацию. Это портал в определенное измерение, какой-то ключик к определенным энергиям. Символами, я думаю, могут быть сотни, даже тысячи различных действий, рисунков, исходящих из иероглифов — китайских, корейских, японских — там десятки тысяч этих символов. Но символы Кунты сильно отличались от иероглифов…

Скорее всего, эти символы удобны для людей, у которых есть способность к визуализации, которые могут заниматься именно практикой концентрации на символах. Грубо говоря, везде есть своя символика, в каждой религии. В Тошиной системе символы были более тщательно, чем где либо еще разработаны. Он мне говорил, например, что любой символ может быть производной от креста. Были лечебные символы, символы для защиты, для определенных случаев жизни, для определенных ситуаций. Иногда у человека была какая-то ситуация жизненная, которую надо было разрешить, он рисовал ему конкретный символ, визуализация на котором давала какое-то разрешение. То есть он просто рисовал иногда символы для конкретного человека на конкретное время. Это был такой момент практики.

В.: Какая-то система из этого создалась?

В.Ч.: Да, он создал систему, про которую написал книжку.

В.: Этой системе можно научиться?

В.Ч.: Системе можно научиться.

В.: Ты ей владеешь? Можешь научить?

В.Ч.: Всей системой я, конечно, не владею, я владею частью системы. У меня есть подход к этой системе.

В.: То есть какие-то рабочие моменты…

В.Ч.: Какие-то рабочие моменты могу…

В.: Тогда можно пару фраз — на чем основан механизм воздействия этой системы? Казалось бы, смотришь ты на символ, представляешь его — вдруг начала меняться ситуация в жизни…

В.Ч.: Когда ты смотришь просто на картину, написанную хорошим мастером, она тоже также воздействует на тебя. Она также может помочь тебе поменяться. Возникает эмоциональный контакт, вплоть до физических ощущений. Символы — это ключики. Весь вопрос в знании — что, когда, какому человеку. Потому что человек не такой простой, как, допустим, всем нам внушали. Он совершенно другой. Человек является богом созданной единицей с определенным набором характеристик. Это, что от нас тогда скрывалось, и те люди, которые во времена совдепии пытались пролить на это свет, тщательно отслеживались и сажались. Вот здесь наступает момент знания: что есть, какие силы человеком управляют, что за силой потенциально владеет человек что в нем сокрыто того, что мы по своему недомыслию не знаем. Символы Кунты являются ключиками к состоянию человека, заложенному по факту рождения. Он рожден с этим, это в нем есть, он просто не знает этого, потому что эта информация была закрыта для него. Символ — ключик, который в тебе что-то открывает, что ты прячешь в своем мозге, и ты понимаешь, что вот так оно и есть, и никак иначе. И внутреннее ощущения ясности. При грамотной работе с символом ты открываешь какую-то очередную ячейку. И ты понимаешь взаимосвязи в своем теле, какие механизмы, что у тебя где происходит, что вообще с людьми в жизни происходит. Некоторым людям я показываю символы, — особенно женщинам, — они более сенситивны, так из них восклицание вырывается: вот это оно! Вот это ощущение. Такая простая штучка нарисованная, но ее просто так не нарисуешь. Символ, чтобы быть правильным, он должен рисоваться в совершенно определенном состоянии ясности сознания.

В.: Как ты это делаешь?

В.Ч.: Я беру лист бумаги и начинаю искать. Я с детства занимался рисованием. Я никогда не был художником, но много рисовал, и картинки мои мне нравились. И вот, происходит творческий процесс поиска. Будто ты разматываешь нить энергии, ищешь какой-то момент силы. Внимание здесь как антенны, и ты эти антенны выпускаешь, и ты настраиваешься на определенные вибрации. Есть такие понятия, как ясновидение, яснослышание, это все из этой серии, то есть рисуя ты концентрируешься, и рисуя ты инициируешь эти свои способности. Ясновидение часто идет вместе со звуком. Или пустота, молчание, но пустота наполненная. В чем еще характерность символа — всегда возникает ощущение красоты. Символы всегда разные, и в этом нескучность, — никогда не возникает повторения. Я два раза один и тот же символ никогда не буду рисовать.

В.: Ты говоришь, каждый символ предназначен для определенной ситуации, состояния?

В.Ч.: Да. И сам смысл в том, что те символы, которые даются в «Кунта-йоге», — их там немного, может быть, несколько десятков, — это как учебные пособия. Сонастраиваясь с ними, начинаешь понимать как они могут выглядеть, какие от них могут быть ощущения. Потому что человек смотрит на символ в книжке, и он видит, что каждый символ может нести в себе очень сильную энергию, хотя он нарисован двумя-тремя линиями. А сама работа с символами заключается не в том, чтобы работать с двумя десятками символов, которые в книжке, а в том, чтобы человек мог сам включиться в этот процесс рисования, видения, процесс созидания этих ключиков.

В.: Можно сказать, что каждый раз, когда ты это создаешь, ты гармонизируешь себя и пространство, входишь в определенный резонанс с ситуацией, с пространством.

В.Ч.: Да.

В.: Какова цель этой практики?

В.Ч.: Цель этой практики — быть в практике.

В.: Подойти к тому состоянию устремленности, которое нужно.

В.Ч.: Да.

В.: Символы этому способствуют?

В.Ч.: Символы как часть этого приближения, да. Упражнения, — можно сказать.

В.: Давай теперь перейдем к тому, что привело тогда к развалу группы.

В.Ч.: Начиналось все хорошо очень, все были радостны, довольны и счастливы. Все побросали свои работы и поехали искать Шамбалу. Для тренировки вначале поехали на Кавказ. В Армению поехали. В Армении было все очень хорошо, была замечательная природа. Было нас человек пятнадцать. Но в книжке[5] там про это написано много и достаточно подробно все. А развал команды начался в Армении с Ильи. С самого Ильи. Илья — автор книжки про Тошу, современный, так сказать, писатель. Илья в то время был у Тоши учеником, бил себя кулаком в грудь и был ярым его сопричастником и поклонником и поддерживал идею бунта Тоши, как никто другой, в общем, был готов на себе разорвать рубашку. В Илье всегда было очень много интересного. Сидел, например, вперив взор куда-нибудь, а взор у Ильюши был орлиный. Огнем каким-то сияет. До сих пор, кстати. Сядет куда-нибудь на камень по-орлиному. Иногда он подходил к людям и говорил: — «У меня есть папа». Как бы не тот папа, который его родил, а настоящий папа. Кто ж твой папа? — «Я сын Амон Ра» — говорил он. Он считал себя тогда сыном солнца, он пришел с солнца, и папа его наказал за то, что он провинился, и вот он теперь с нами мудаками, а сам-то вообще из другой тусовки парень. А вообще все стали замечать в Илье что-то демоническое, — во взгляде. В Америке говорили, что он на Распутина похож. Один раз сидим: Тоша пристально смотрит на облако. Я спрашиваю: — «Что ты там видишь?». Тоша: — «Смотри — дня через два-три будет большая измена». Действительно, дня через два-три Илья стал подговаривать команду, — просто подходил и говорил каждому отдельно, что ему стало ясно видно, что Тоша это младший брат сатаны, что тот приходит к нему общаться. Илья, дескать, видел, когда вчера все сидели у костра, как сатана к Тоше приходил, как они общались. В общем, Илья предрекал, что всем нам конец, потому что задача нас всех тут просто погубить-зарыть… И люди начали ломаться, пугаться, и вроде даже все согласились с ним уехать, а ко мне и к Сереже он не подходил, потому что он понимал, что с этими идиотами бесполезно. Таким образом он сгоношил кучу народа. А он это делал тайно, но все тайное становится явным. Когда уже было невозможно скрывать, потому что все стали говорить: — «Тоша, что происходит, ты что — младший брат Сатаны, зачем ты нас сюда привез и все это делаешь?» Тоша просто пожимал плечами: — «Я про это ничего не знаю». Ребята почти все уже с Илюшей согласились, что они уже завтра сворачивают лагерь и сваливают из Армении обратно в Питер в свои конуры. Потом что-то всех заломало ехать, а Илюша уже все собрал с Нелей, со своей женой и с ее дочкой. Вид у него был неважнецкий, когда все провалилось — такой тотальный развал. А люди внутри хоть и испугались, но там так красиво, да и влом было куда-то идти, и хрен с ним со всем. И никто не пошел за Ильей. У нас была общая касса, кто сколько мог складывался. Илья подошел и говорит: — «Я уезжаю, мне нужны деньги. У тебя касса, дай мне часть». Тоша говорит: — «Да не буду я тем, кто делит». Делит — разделяет. Фразы у него были все значимые и лаконичные. Илюша пришел, взял какую-то сумму и они с Нелей пошли вниз, быстро-быстро…

В.: А остальные что?

В.Ч.: Остальные остались, все утряслось потихонечку.

В.: Илья с тех пор прекратил контакт с Тошей.

В.Ч.: Нет, это Тоша с ним прекратил контакт. Илья потом как-то пытался закидывать удочки. На самом деле это все описано в книге. Илюша все потом описал.

В.: Там он тоже написал о себе?

В.Ч.: Ну конечно. Я тебе это описал с долей юмора, Илюша это описал со своей позиции, что он видел, что Тоша младший брат Сатаны.

В.: Он до сих пор так считает?

В.Ч.: Я не думаю, что он до сих пор так считает. То есть, может действительно это и так, но не Илюше про это судить.

Потом мы ездили на Белое море, потом мы долго стояли лагерем на Карельском перешейке. Но Тоша стал потихоньку удаляться от команды. Уже на Белое море не поехал.

В.: После этого случая?

В.Ч.: Я думаю, что Илюша посеял таким образом зерно раздора, и после этого случая что-то изменилось. Я так понимаю, что Тоша просто разуверился в людях, он сказал: — «я не хочу никого спасать». До этого — мы ездили в Армению, затем собирались идти в Индию, искать Шамбалу, переходить границы, и все в это верили. Мы благоговели перед всем этим, мы этим жили, это была такая энергия, которая захватывала все существо.

Потом уже, когда мы на Карельском перешейке стояли, Тоша приезжал туда все реже и реже. Затем он плавно самоудалился.

Группа распалась, и те люди, которые были в группе, — подавляющее большинство из них — стали уничтожать Тошины произведения. Он рисовал, писал в квартире. Он приходил в какую-то квартиру и мог расписать всю стену.

В.: Почему стали уничтожать его произведения?

В.Ч.: У людей злость появилась на него. Явная злость, потому что они же за ним последовали и думали: — «Ну, сейчас нам вообще, посыпется манна небесная и все такое».

В.: А он взял и вас всех оставил…

В.Ч.: Да, он как бы оставил. То есть он остался со своими ближайшими людьми. Мы что-то продолжали там делать. А что касается основной массы, то он, как я понял, просто перестал в них верить.

В.: Правильно ли говорит Карасев[6], что почти все — кто погиб, кто с ума сошел, кто на наркотики подсел?

В.Ч.: Очень многие действительно потом «съехали тыквой» и попали в психушки.

То, что в присутствии Тоши было возможно, вдруг закрылось… Некоторые люди уже сделали шаг в том направлении самостоятельно, но дальше — мозгов не хватало. Дверцу в другой мир открыли, а самостоятельно с этим управляться никто не умел. Ну и «тыквой-то съезжали», конечно. Ты читал такую книжку «Блистающий мир» Грина? Это про человека, который умел летать. Тоша мне очень напоминает этого парня из «Блистающего мира». Человек, который умел летать и который своим полетом доказывал, что что-то другое есть, он, как Тоша, как бы был человек с колокольчиком. У каждого свой колокольчик. Вот этот умел летать, Тоша — просто какой-то был феномен творческой энергии. И он искал такие маленькие островки, людей, себе подобных, которые соединялись таким образом, в устремлении, отличном от социальной направленности. И за Тошей, как за парнем из книги Грина, шла охота, сгущалось какое-то поле черное, и конце концов этот человек погиб. Его пытались найти, за ним спецслужбы разных стран охотились, его хотели уничтожить и никак не могли и, в конце концов, обнаружили его разбившимся на мостовой. Когда я спросил у Тоши: — «Как ты думаешь, что случилось? Все было так хорошо, и вдруг внезапно рассыпалось»… Он ответил, что поле той энергии было настолько сильное, он не мог противодействовать, у не было больше сил выдерживать внешнее давление, его разбили. Так вот в Тошиной тусовке внешнее давление действительно было чудовищным. Давление социума…

В.: В чем это выражалось?

В.Ч.: Выражалось в том, что милиционер мог тебя вычленить из толпы и схватить, хотя у тебя тоже два глаза, два уха, две ноздри в носу…непонятно к чему было придираться, но причины находились. Была удивительная враждебность, ни на чем объективном не основанная. Какие-то люди, — просто люди из толпы на тебя реагировали очень агрессивно. Какой-то был сгусток агрессии вокруг нас. Мы были проводниками враждебного социуму поля. Это чувствовалось. Чувствовалось физически. Находимся мы, к примеру, где-то в квартире, — вроде бы все нормально. А вот когда ты выходил, то сразу чувствовалось, что над тобой сгущается тьма. На фоне этого все было очень напряжено в команде, люди просто иногда не понимали, что происходит, — вот почему Илюше было легко всех в Армении расшатать. Вокруг Тоши было много энергии всякой, всего много происходило. А люди — они же из своей среды сюда перемещались, и адаптироваться к этому — это надо было, во-первых, быть подготовленными, и время надо было. И, насколько я понял, Тоша разуверился в том, что люди не могут сами самостоятельно что-то делать, что они будут к нему как-то, как к мамке телята… Сами они не способны делать никаких усилий. Поэтому Тоша сам потихонечку это дело отрубил. Но потом и сам не выдержал давления. И все кончилось очень плачевно.

В.: Потом было КГБ?

В.Ч.: Да, КГБ было, а еще до того Сережа повесился — близкий ученик. Тут-то Тошу и взяли…

В.: За что его взяли?

В.Ч.: Предлог был — создание религиозной группы с доведением в ней до самоубийства. Ну и наркотики еще. Уже Горбачев был у власти. Если бы его взяли чуть пораньше то совсем бы плохо было… А я скрывался тоже. Потому что нас уже везде искали. Люди на улице заводились, менты заводились… Мент уже не знает, к чему прицепиться, вот он стоит злой со своей портупеей с наганом и не знает, за что тебя схватить, — он чувствует, что тебя нужно схватить, а формально предлога нет.

После смерти Сережи появился уже формальный предлог и началась охота, — целая команда в КГБ занималась отловом нас. Методически. Горбачев потом издал указ таких как мы не сажать, а парой месяцев раньше по этапу бы пошли… Мы сумели отсидеться каким-то образом. Тоша в изоляторе просидел месяца полтора, а потом его просто запихнули в дурку.

В.: А что же с Сережей произошло?

В.Ч.: Это тоже отдельная история.

В.: Но Сережа был ближайший друг?

В.Ч.: И Илюша был ближайший, — мы были трое. Илюша откололся, Сережа повесился…

В.: По хронологии сначала Илья откололся, потом Сережа повесился, потом КГБ взялось.

В.Ч.: Да. А я откололся до повешения Сережи, но уже много позже Ильи.

В.: А ты откололся по какой причине?

В.Ч.: А тоже, наверное, не выдержал. Тоже из-за внешнего напряжения. Я так думаю сейчас. Тяжело было.

В.: Карасев писал, что Тоша подсел на наркотики?

В.Ч.: Он сидел на наркотиках до всего, потом он их перестал употреблять, когда на него снизошло… Студентами многие были подкуривающими, подкалывающимися. Потому что люди искали новые психологические пространства. Героина тогда вообще не было.

Затем Тоша совершенно отошел от наркотиков на несколько лет. А потом, когда стало все сгущаться, когда чернота стала темнее ночи, он опять стал их употреблять.

В.: Зачем ему, — человеку такой целеустремленности и кристальной ясности, понадобились наркотики?

В.Ч.: Это загадка, которую невозможно понять умом. Можно только догадываться, что испытывает человек, когда теряет ясность и благодать. Тут волком завоешь и подсядешь на все что угодно…

В.: Поток пропадал, да?

В.Ч.: Я не знаю, насколько пропал поток, потому что мне уже трудно судить о том, что действительно было у Тоши в душе. Это мое видение. Реальность — она другая. Это мое, сугубо личное преломление событий через призму моих архисубъективных ощущений…

Эта история… я от нее отошел уже. Я года два был в глубокой депрессии, мне даже рассказывать не хочется, потому что… Тоша вернулся. Но, — в каком смысле вернулся? Просидел я пару лет в депрессии — Тоша умер, физически умер. Но потом стало возникать ощущение присутствия, контакта, то, что он при жизни не сделал, не смог сделать, по каким-то причинам. Возможно, ошибка его, где-то он слетел. Безудержно агрессивный социум и все такое… Где-нибудь в Америке или в Индии такая ситуация была бы невозможна. Непонятная агрессия, непонятная злоба социальная, которая в нашем государстве присутствовала, да я и думаю, присутствует. Просто это под другим лицом сейчас. Эта вот темнота русского народа… Почему говорят «страшен русский бунт», — это агрессия, злоба, тупость какая-то, темнота.

В.: Слепая?

В.Ч.: Да нет, слепая ярость — она другая. Тут именно темнота. Нажрутся люди, наблюют… Вот был праздник города, так потом вся площадь была усеяна осколками бутылок. Идешь по щиколотку в пластике и бутылках. Зассанные подъезды… Вот это та же самая энергия, которая создает эту грязь, бескультурье и бардак, и эта аура русского народа в этом всем и проявляется. Это дает возможность происходить таким вещам, что были с нами. Тошина вина в том, что он просто не смог это вынести, потому что он был слишком яркий. Если свечка горит, ее не ставят под стол. А он настолько горел, настолько был светел, что на него все силы были ополчены.

В.: Как он погиб?

В.Ч.: Он умер в лесу. Его просто нашли мертвым в лесу, — остановка сердца. Он потом большую часть времени проводил в лесах. Он больше всего любил лес в своей жизни. Очень много красивых картин написал. Официальной церковью он не признается, вся его жизнь считается дьявольщиной. Его учение считают ортодоксальным. Но, очень многие люди после него обратились в Православие. Так что церковь должна быть ему благодарна. Люди не знали, куда себя приткнуть, где правая нога, а где левая, — Тоша дал толчок, после которого люди стали обращаться к каким-то религиям, к буддизму, христианству, стали на какие-то более безопасные ортодоксальные пути становиться. Где все камерное, елейное, ступенечки есть какие-то, по которым можно ступать.

А Тоша любил фразу — я помню, мы сидели у него дома на улице Верности, в пятницу вечером, — публика какая-то горлопанила во дворе… Тоша подошел, глянул в окно, стоит, как Ленин, смотрит на происходящее: — «Да, — прочувствованно, — великий русский и рабский народ». Фраза мне очень хорошо запомнилась. Он, как мне кажется, просто разлюбил людей, устал очень сильно. Трудно представить себе то напряжение, в котором он на самом деле жил. Ты говоришь: — «Человек, который был такой ясности и вдруг наркотики…». Но пойми ты, что ясность — одно дело, ты сидишь в горах, у тебя эта ясность, или ты сидишь в Индии, в Америке, где социум по отношению к тебе гораздо более положителен и дружелюбен, чем у нас. А здесь на тебя идет такая безудержная атака. Человек устает. Тоша это человек, который не сломался, он просто умер. Он никогда не сгибался.

В.: Как сейчас ты его чувствуешь?

В.Ч: Контакт с ним это как контакт с самим собой. Остановка какой-то суеты. Возникает какое-то понимание, какое-то чувство освобождения, ясности. Я всегда чувствую контакт с Тошей.

Если говорить об Илье, то он мне очень близкий человек, был и остается. Хотя мы совершенно разные, абсолютно. Через Тошу мы очень сильно связались и продолжали оставаться связанными. Вот Илья до сих пор говорит, что год или полтора, когда он находился с Тошей, были самыми яркими переживаниями его жизни. Короткая встреча с ним могла поменять все в человеческой жизни. У Тоши, кроме того, что какие-то духовные ученики остались, я, Илья, как выяснилось, — Карась, еще жена официальная осталась, Алла, с которой он жил достаточно мало, на самом деле. Она его забирала потом из дурки, и в последние два года жизни он жил у нее. И дочка Ася, она сейчас студентка биофака, она родила внука. Вот такая история. Но они православные христиане. Когда они вспоминают Тошу, они крестятся. Дочка его любит, конечно.

Еще лет десять назад я бы тебе эту историю рассказал в красках, и она могла бы послужить основой для романа — история душещипательная, трагическая, поучительная. Сейчас у меня все это уже заросло, я с юмором на это смотрю. Единственное, мне не совсем это нравится вспоминать, — когда я вспоминаю, происходит какой-то разрыв в сознании, просто какие-то наплывы возникают, воспоминания каких-то ситуаций иногда — вот это есть. А вот само ощущение беды, которую Тоша оставил после себя, после того как все закончилось той трагедией, оно исчезло. Полностью. Заросло все.