Рисунки из американских альбомов
Рисунки из американских альбомов
Прошло немало времени, прежде чем мы смогли увидеть репродукции лермонтовских рисунков из альбомов А. М. Верещагиной, отделившихся от коллекции профессора М. Винклера и ставших собственностью Колумбийского университета.
В 1973 году в Ленинград, по приглашению Пушкинского дома Академии наук СССР, приехала из США г-жа Антони Глассэ и показала лермонтоведам слайды — листы верещагинских альбомов. Пошли переговоры о совместном их изучении и публикации, продолженные в 1974 году и позже.
Тем временем в Нью-Йорке, в 1975 году в специальном издании, предпринятом Карлом Р. Проффером и Элендеа Проффер, «Russian Literature Triquarterly», посвященном публикации исследований в материалов по истории русской литературы, появилась статья американского автора Елены Михайловой, которая опубликовала краткое описание всех трех альбомов и 27 рисунков.
Прежде всего г-жа Михайлова подтверждает, что один из альбомов принадлежал матери Александрины — Елизавете Аркадьевне. Второй составлял собственность самой Верещагиной. Третий — Варвары Лопухиной. Это вносит известную ясность.
Е. Михайлова публикует 10 рисунков из альбома А. Верещагиной, 17 — из альбома Лопухиной. У меня не вызывает сомнения принадлежность Лермонтову 21 рисунка. Это определяется не только манерой, но в ряде случаев удостоверено почерком Лермонтова. Из 10 рисунков, сохранившихся в альбоме Верещагиной, шесть снабжены русскими или французскими текстами, написанными рукою Лермонтова; возле рта каждого персонажа читаем: «Я покупаю дом». Или: «Ни одной новой мысли». Или еще: «Давай кутить, а потом в школу».
Задача исследователя трудна: полтора века спустя (рисунки датируются 1830–1831 годами) нам предстоит определить, кого изобразил Лермонтов. Это потребует кропотливой работы и долгого времени. Но ведь это карикатуры на общих знакомых Лермонтова и Верещагиной — окружение поэта.
Серию лермонтовских карикатур в альбоме Верещагиной открывает фигура военного, показанного со спины, — в эполетах, в шляпе с плюмажем, со шпагой. А ноги — тонкие и кривые. Фигура так выразительна, что убежден, знакомые Верещагиной, глядя на эту спину, узнавали этого человека в лицо (рисунок 1).
Другой лист. Какой-то седовласый военный, сидя на низком диванчике (ноги подкашиваются!) в подобострастной позе перед растерянной девушкой (может быть, Верещагиной), объясняется ей в любви (рисунок 2).
Еще один лист (рисунок 3). Высокий франт в очках, с модной в ту пору бородкой, окаймляющей овал лица, гуляет (очевидно, по бульвару), горделиво закинув голову и выпятив грудь.
Он же (рисунок 4). Стоит за стулом, на котором, закинув ногу на ногу, сидит старый модник с цилиндром в руке, устремив куда-то сладострастный взгляд. С его губ срывается слово: «J’ passerai» — то есть «сойдет».
Обратим внимание на следующий рисунок (рисунок 5) — тот же субъект в цилиндре, с лорнетом, в накидке с меховым воротником, говорит по-французски стоящему перед ним толстопузому человечку в очках: «Такого я еще никогда не видел». А сверху — надпись тою же — лермонтовской — рукою, порусски: «адоратор» — слово, производное от латинского «адорация», что значит: «поклонение», «обожание», — другими словами, адоратор — «обожатель», «поклонник». Чей? Очевидно, хозяйки альбома.
Все эти рисунки вызывают в памяти лермонтовское сатирическое стихотворение 1830 года «Булевар», в котором представлена целая галерея завсегдатаев Тверского бульвара в Москве:
Подалее на креслах там другой;
Едва сидит согбенный сын земли.
Он как знаток глядит в лорнет двойной;
Власы его в серебряной пыли…
Тот же господин встречается нам еще раз в альбоме Лопухиной, в сценке, написанной акварелью (рисунок 15). Мы снова видим его с цилиндром в руке, извивающегося в поклоне. В другой руке у него афишка, извещающая о концерте приезжего музыканта де Грасси.
Очень важно — это даст нам ключ к целому ряду загадок: на трех рисунках Лермонтова изображено одно и то же лицо (рисунки 4, 5, 15). Сходство изображений несомненно. Это какой-то неизвестный нам знакомый Верещагиной, а поскольку его рисовал Лермонтов, то знакомый и Лермонтова. Два раза встречается другое лицо — офицера (рисунки 6 и 15).
С давних пор, рассматривая рисунки Лермонтова — их сотни, — мы постоянно видим на них одни и те же, словно преследующие его лица: молодой женщины со скорбным выражением лица, зловещего мужчины в очках, длинноволосого человека с усами… (рисунок 18, в окне). Нет! Это не портреты — это безотчетные очерки, беглые зарисовки, возникавшие в процессе работы над романом или за шахматами (Лермонтов любил эту игру). Такие рисунки я назвал бы невольными спутниками поэтического вдохновения. Но есть и другие — акварели, карандашные и перовые рисунки — портреты, сделанные Лермонтовым старательно. Но в какой мере передано в них сходство с «моделью»?
Рисунки в альбоме Верещагиной дают ответ на этот вопрос и тем самым приобретают значение особое. Раз три изображения одинаково передают черты этого человека, стало быть, они похожи и на «модель». Значит, Лермонтов великолепно передает сходство. Это результат важный.
Почти все рисунки Лермонтова в верещагинском альбоме представляют собой карикатуры, которые должны были напоминать о каких-то забавных случаях и вызывать в кругу Лермонтова веселый смех. Только один рисунок серьезный: горец в мохнатой бурке, с ружьем за спиной (рисунок 10). Это не портрет какого-то конкретного человека. В нем совместились воспоминания Лермонтова о горцах, которых, будучи еще ребенком, он видел на Тереке и на кавказских водах. В чертах этого человека — ум и печаль. Е. Михайлова связывает этот рисунок с работой Лермонтова над поэмой «Измаил-бей». Я бы сказал, что этот рисунок отражает постоянную мысль поэта о Кавказе и о народах Кавказа.
Совсем иной характер рисунков в альбоме Лопухиной. Карикатур, вернее бытовых сценок, здесь только две, если не считать того акварельного рисунка, о котором мы уже говорили. На семи листах альбома — акварели. Усатый мужчина в красном камзоле (рисунок 11). Горец с суровым лицом (рисунок 12). Изображение двух старых бритых людей перед развернутой книгой, похожих на служителей инквизиции, — один в черной сутане, другой — в красной (рисунок 13). Думаю, что этот рисунок связан с работой Лермонтова над «Испанцами» — его первой трагедией. Е. Михайлова считает, что на рисунке изображены кардинал и монах. Возможно.
Два мужских портрета — погрудное изображение свирепого мужчины и другого — заросшего густой бородой. И еще один персонаж — негр, точнее — гвинеец Ахилл, или Ашиль (рисунок 17), слуга в доме Лопухиных, тот самый, которому принадлежат слова о гибели Пушкина, вписанные под его диктовку Лермонтовым в другой лопухинский альбом, хранящийся в замке Вартхаузен у господина барона фон Кёнига:
Стояля в шистом поле…
Кажется, ни у одного исследователя жизни и поэзии Лермонтова не возникало сомнения в том, что образу Веры Дмитриевны в романе «Княгиня Лиговская» Лермонтов сообщил черты Варвары Александровны Лопухиной. Когда Печорин, войдя в гостиную Лиговских, впервые увидел ее после долгой разлуки: «молодая женщина в утреннем атласном капоте и блондовом чепце сидела небрежно на диване…»
В таком наряде и написана молодая печальная женщина на портрете в лопухинском альбоме (рисунок 14).
В ранней молодости, когда Лермонтов и Лопухина жили в Москве, приятели дразнили ее: «У Вареньки родинка, Варенька уродинка».
Родинку над левой бровью мы видим и на портрете. П. А. Висковатов, сто лет назад державший этот альбом в руках и заказавший копию этой акварели, определил ее как портрет Варвары Александровны Лопухиной. Теперь, когда опубликована более совершенная репродукция, с ним следует согласиться.
На шестнадцатой странице альбома рисунок пером «Свадьба» — молодая девушка и седой господин с черными усами преклонили колена перед толстым попом в очках, читающим текст из Евангелия. За священником — дьячок и дьякон с кадилом, за спиной жениха и невесты — самодовольный пожилой барин со взбитым коком, в высоких воротничках и старуха в чепце — шарж, в котором, кроме острой характеристики всех действующих лиц, есть нечто печальное. Особенно в фигуре и выражении лица невесты.
Может возникнуть вопрос: когда Варвара Александровна Лопухина венчалась с Н. Ф. Бахметевым, Лермонтова в Москве не было. Если этот рисунок имеет отношение к ее свадьбе, то как он мог внести в альбом этот рисунок? Объясню: почти все рисунки в этом альбоме вклеены. И Лермонтов мог послать этот подарок ко дню ее свадьбы.
Из 17 рисунков в альбоме Лопухиной г-жа Е. Михайлова три рисунка считает не лермонтовскими. И справедливо. Фигуры, вырезанные из черной бумаги и вклеенные в альбом, лермонтовскими ни в коем случае считаться не могут. То же относится к фигуре мужчины, из кармана которого торчит голова петуха. И к носатому господину со взбитым коком и с цилиндром в руке, — под рисунком инициалы какого-то неизвестного нам приятеля Верещагиной. В этом с Е. Михайловой следует согласиться. Очень хороша сценка, которую она назвала «Кадриль». Несомненно, сопоставление этой картинки с портретами московской молодежи тех лет могут привести к новым уточнениям. Но я полагаю, что и этот рисунок не лермонтовский — другая рука. И еще один рисунок не Лермонтова: виолончелист. Слишком приглаженный, слишком спокойный штрих. Правда, в нижнем правом углу рисунка латинскими буквами написано имя Лермонтова. И почерк дочери Верещагиной — графини Берольдинген. Но я решаюсь оспорить ее указания: фамилию Лермонтова она пишет неправильно: Лерментов. И не один раз. Среди работ, привезенных в Москву из ФРГ, я уже встречал ее атрибуции: Лерментов!
Автографы Лермонтова — восемь стихотворений 1830–1831 годов — были, как уже сказано, скопированы П. А. Висковатовым и вскоре вошли в собрания сочинений поэта. Кроме лермонтовских, в альбоме Александрины Верещагиной есть стихи Пушкина, Козлова, Баратынского. Но все это тексты, выписанные из журналов или из книг другими лицами. Из числа авторов этого альбома Е. Михайлова приводит имена: князья Василий и Алексей Хованские, Офросимов, Быстрем, Карлгоф. Не будем пренебрегать попыткой выяснить, кто это такие. Кем бы они ни оказались — это знакомые Лермонтова.
Итак, альбомы в 1950-х годах, ушедшие за океан, хотя бы не в подлинниках, а в репродукциях, стали доступны для изучения. Но и тут не обошлось без помощи дипломата — советника посольства СССР в США Каменева Валентина Михайловича.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.