1
1
Тревожное слово «эвакуация» прозвучало как набат в конце июля.
Когда Лихачевы приехали на вокзал, на огромной привокзальной площади негде было ногу поставить. Народ стекался сюда гигантскими потоками и располагался со всем своим скарбом на горячем пыльном асфальте. Наспех связанные вещи загромождали площадь.
Старики спали на своих узлах, укрывшись от солнца газетами. Над площадью висел густой шум, как на восточном базаре. Было так душно, точно люди выпили весь воздух, так же как и всю воду в киосках и на тележках. Лихачеву казалось невероятным, что в Москве так много беспомощных людей — стариков, женщин, детей.
Что ни говори, а это было тяжелой нагрузкой для заводских людей. Им было бы легче «на казарменном положении».
Вот и Лихачев должен был теперь расстаться с семьей — со своей обожаемой дочкой Валей и внучкой Наташей, но эта разлука при всей ее жестокости несла с собой явное облегчение — не нужно было каждый день думать об их безопасности, просыпаться с этой мыслью и во время воздушной тревоги вспоминать вдруг о чердаке, где сидела Анна Николаевна, дежурная по корпусу.
Семья Байдукова тоже должна была эвакуироваться. Женщины решили ехать вместе.
Егора Байдукова уже не было в Москве. Перед отъездом, верней, перед отлетом на фронт, он сказал скупо: «Я только на Ивана Алексеевича и надеюсь».
Лихачев тогда поднял руку, отстраняя, успокаивая, словно говоря: «Можешь надеяться, не ошибешься».
В самом деле он к этому привык. На заводе тысячи людей говорили именно так — в случае болезни, домашней ссоры, даже непослушания детей. Он мирил, уговаривал, устраивал в больницу и не забывал назавтра после операции позвонить, узнать, в каком состоянии больной. Если нужно, он ехал к врачу, чтоб поговорить с глазу на глаз. Успокаивал родных. Ездил в МВТУ узнать, как учится какой-нибудь «ставленник» завода. Не сдал экзамена, вызывал к себе, драил. Если муж пил, а жена приходила жаловаться, то принимал меры, а какие меры он принимал, об этом ходили потом целые легенды по заводу.
Не всегда Лихачев был добр и благостен. Не всегда принимал сторону слабейшего — жены. Иную он вызывал, выслушивал, спрашивал:
— Сколько лет он с вами жил?
— Пятнадцать, товарищ Лихачев.
— Так это золотой человек! Я с вами пятнадцать минут сижу, и то мне муторно. Вы ни о ком хорошего слова не сказали. С вами и трезвенник сопьется. Извините, конечно. Пришлите его ко мне. Я с ним поговорю.
— На вас только и надежда, Иван Алексеевич, — всхлипывала жена, не обижаясь.
На него не обижались. Он был справедлив. И никогда не обманул ничьих надежд.
Хотя Егор Байдуков был Героем Советского Союза и о его семье позаботились бы, он тоже надеялся только на Ивана Алексеевича — по душевному, доброму, товарищескому расположению человека к человеку.
Теперь, когда вышло уже второе строгое постановление ГКО об эвакуации женщин и детей из Москвы, Лихачев решил отправить семью Байдукова вместе со своей семьей в Челябинск.
На Челябинском тракторном бывшего наркома среднего машиностроения — Ивана Алексеевича Лихачева хорошо помнили. Да и он хорошо знал множество людей, называя стариков по имени-отчеству.
В Челябинск должен был эвакуироваться и Наркомат среднего машиностроения во главе с Акоповым.
Лихачев собирался часто «наезжать» в Челябинск, обещал это матери и жене.
Конечно, никаких сомнений в том, что война будет выиграна, ни у кого не было, но «наезжать» — это были все же весьма далекой перспективой.
Эта перспектива обрела реальность только значительно позже, когда выявилась необходимость создать в Челябинске Управление автозаводами.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.