1

1

Лихачев попросил Тарасова вызвать Демьянюка в райком партии и поговорить с ним.

— Мы его изуродуем, — говорил Лихачев. — А тут надо совсем особо подойти. Я очень уж погорячился. Ты, наверное, знаешь, что он из крестьян. Я всю его семью знаю. И отец у него плотник. Крестьянская закваска. Все к себе в ящичек. Но умен, талантлив. Этакая силища вахлацкая. И жаль мне его, по совести говоря.

— А ты как с ним говорил? — спросил Тарасов.

— Я-то с ним по-европейски вежливо говорил, — вздохнул Лихачев. — А он заявляет: «Я завод перерос… Меня здесь не уважают». В общем, вот так.

— Да-а, — протянул Тарасов. — История.

— Боюсь я все-таки. Изуродуют его, — сказал Лихачев.

— И в самом деле изуродуют, — заметил Тарасов. — Понимаешь! И нет желания изуродовать, а как раскрутят маховик, начнут прорабатывать на всех рабочих собраниях — не остановишь. Пропала тогда репутация у человека, а восстановить ой как будет трудно.

Вспоминая этот недавний разговор с Лихачевым, Тарасов тяжело, напряженно молчал.

Демьянюк, непривычно строгий, сидел напротив него в кресле и барабанил пальцами по своему портфелю.

— Я ухожу на другой завод, — говорил он непримиримо. — И никакой вины за собой не вижу. Мне было поручено сложнейшее проектирование. Я работу выполнил. Не нравится, не дают условий для осуществления моего проекта — пожалуйста. Пусть делают как хотят…

— Тем более что все равно у них без меня ничего не получится, — неожиданно для самого себя вставил Тарасов.

Демьянюк пошевелил широкими плечами. Это движение Тарасов истолковал так: «Какое мне дело, получится у них или нет».

И все же каким-то шестым чувством, знакомым каждому партийному организатору, Тарасов уловил фальшь в этом движении.

— А вам, товарищ Демьянюк, я вижу, все-таки тяжело, — сказал он.

Демьянюк с некоторым удивлением посмотрел на Тарасова.

— Да! Мне очень тяжело, — сказал наконец Демьянюк сквозь зубы.

— Значит, тяжело все-таки расставаться с заводом? Скажите мне по-товарищески.

Но Демьянюк молчал.

— Значит, не хотите разговаривать?.. — начал было Тарасов, но Демьянюк перебил его.

— Почему не хочу, — сказал он с горячностью, — Но, Степан Никонович, ничего вы не понимаете. У меня словно жизнь отняли. Я не могу без завода. Я люблю завод. Я на нем вырос. Мне так тяжело, что, когда я вижу в газете заметку об автозаводе, у меня руки начинают дрожать. По ночам я просыпаюсь, бегу к телефону узнать, как обстоит дело на главном конвейере. Да что говорить об этом. Это как болезнь. Поверьте!.. Мне так тяжело, как еще никогда не бывало. Поверьте мне!

Тарасов не мог не поверить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.