XIX

XIX

Трактат Петра Степановича продвигался не очень быстро, он все время вынужден был отвлекаться на разные хозяйственные и прочие дела, да и переписка с сыновьями отбирала немало времени. Она тоже носила отчасти деловой характер. Ну вот, например.

Когда-то давно, задолго до войны, в ту пору, когда Петр Степанович постоянно менял места службы, переезжая из одного районного центра в другой, в одном из них он внес в сберкассу деньги на имя своих, тогда еще двоих, малолетних детей. С тех пор он их и не трогал, иногда только думал: интересно, сколько процентов набежало – за тридцать с лишним лет?

Петр Степанович и сейчас не собирался снимать эти деньги с книжки, но, выйдя на пенсию, решил перевести их поближе к детям: мало ли что может случиться, потом езжай, разыскивай их в этом Золочеве, где ни одного знакомого уже не осталось. Стал узнавать, как это сделать, оказывается надо послать заявление в Москву. Послал и через некоторое время получил ответ – ну, просто обухом по голове! Не ожидал Петр Степанович такого, не ожидал… Он не то чтобы жаловался, когда писал об этом старшему сыну, ему надо было отвести душу.

В 1928 году я вложил в Золочевскую сберкассу вклад 25 руб. на твое имя, и 25 руб. на имя твоего брата. Недавно, проконсультировавшись с заведующей нашей сберкассой, написал просьбу Главному управлению гострудсберкасс и госкредита СССР (в Москву), чтобы эти 50 руб. с набежавшими процентами перевели на твое и на его имя соответственно в Харьковскую и Краматорскую сберкассы. 24 февраля получил отказ: «Поскольку в указанной вами сберегательной кассе, по обстоятельствам военного времени, не сохранились необходимые документы по довоенным вкладам, удовлетворить Вашу просьбу о выдаче довоенного вклада не представляется возможным».

Я написал письмо в «Правду» о том, что присланный мне отказ юридически не обоснован. Он, может, имел бы смысл, если бы 1 февраля 1928 года, когда я делал вклад, была не советская власть, а, скажем, старый строй. Но ведь в 1928 году мы все праздновали 11-летие Октября!

Я должен был бы получить не отказ в переоформлении вклада, а благодарность за то, что предоставил государству возможность пользоваться в оборотах моими деньгами (38 лет!). Но, оказывается, так как сберкассовская документация у них не сохранилась, то и мои сберкнижки, из которых видно, что деньги в Золочевскую кассу на сбережение внесены, я могу выбросить.

Выходит, нам, гражданам СССР, нельзя хранить деньги в государственных кассах вообще: вдруг сгорит вместе со своими документами какая-нибудь Золочевская или Валковская сберкасса, а когда вы предъявите свои сберкнижки, вам откажут в выдаче денег, хотя деньги-то не сгорели, они ведь не лежали в этой сгоревшей сберкассе, а давно уже были где-то в банковских оборотах.

«Правда» уведомила меня, что мое письмо она отправила в Госбанк СССР, откуда я и получу ответ. Но ответ получен не из Госбанка, а от того же Госуправления трудовых сберкасс и госкредита СССР, и в нем снова сообщается, что вернуть мне мои вклады «на основании одних лишь сберегательных книжек не представляется возможным». Я бы, будучи на месте этого Управления, дописал бы еще: «Больше и не гавкайте! Подумаешь, документ – сберкнижка!».

Если тебе приходится встречаться с юрисконсультом вашего института, или в другом каком-нибудь месте, – спроси этих юристов: правилен ли, с точки зрения юридической, полученный мною отказ. Может быть, мне надо написать воззвание к вкладчикам денег на хранение в госсберкассах, чтобы они немедленно выбрали свои вклады, имея в виду, что сберкнижки не являются юридическим документом, подтверждающим, что ты внес деньги в сберкассу? Меня, как ты понимаешь, не так интересуют эти 50 рублей, как сам принцип.

Как твое здоровье? Я здоров. Ехать к вам пока не собираюсь, так как буду заниматься огородо-садоводством. Уже посеял морковь, редис, и после XXIII съезда посажу лук, начну садить картофель, открывать виноград.

А ты ко мне приезжай, но делай это не с позиций «жалости», а из соображений «хотения», если такое появится. Также и письма, – пиши только тогда, когда будет желание, но не с позиций что мол, «давно уже не писал и неловко».

Хотел написать «папа», а подписался нечаянно фамилией – чертова привычка писать в разные учреждения!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.