II

II

Еще до того, как Петра Степановича арестовали, неприятель неожиданно быстро придвинулся к нашим местам, и старший сын Петра Степановича ушел в ополчение. Ему исполнилось 16 лет, и он решил, не исключено, что по подсказке старших товарищей, укрепить своим присутствием нашу редеющую военную силу. Возможно, к этому времени и относится приведенное выше недоставленное письмо Кати. К сожалению, даже несмотря на присутствие старшего сына Петра Степановича на полях боев, под Лозовой, куда привела его судьба, удача явно была на стороне противника. Дошло до того, что командиры стали спарывать свои петлички, дружески советуя своим подчиненным, чтобы они спасались, кто как может. Стал пробираться домой и старший сын Петра Степановича.

Не получая долгое время никаких известий от старшего сына и опасаясь за судьбу двоих младших, Катя и после того, как Петра Степановича забрали и увезли куда-то из Задонецка, пыталась эвакуироваться. За нее обещала похлопотать одна старая знакомая, жена председателя райисполкома, правда, она не знала, станет ли муж помогать, когда узнает, что Катерина – жена арестованного. Ждали, когда председатель возвратится – он уже неделю как мотался по району, пытаясь организовать хоть какую-то эвакуацию вверенных ему предприятий и учреждений. Но, к сожалению, вернуться в Задонецк он так и не успел. Вдруг ни с того, ни с сего нагрянули немцы и захватили его прямо в конторе совхоза, эвакуацию которого он организовывал. Кто да что? Им некогда было разбираться. Добрые люди сказали, что это – председатель райисполкома, немцы расстреляли его и пошли дальше.

Так Катя с детьми и не уехала из Задонецка в более безопасные места, и потом восемь месяцев они жили под немцами, заодно с которыми в Задонецке побывали также румыны и итальянцы.

Когда эти немцы вошли в Задонецк, Катя, уже больная и измученная, сказала в сердцах: «Слава Богу. Теперь никого не арестуют». Она, конечно, не должна была так говорить, тем более что, в их семье и арестовывать-то больше некого было, как она думала. Но слово сорвалось, теперь его из песни не выкинешь, правды же в нем оказалось немного. В декабре 1941 года немцы стали высылать оставшееся мужское население Задонецка в свои тылы, а с их точки зрения, к мужскому населению уже относились не только 16-летний старший сын Петра Степановича, но и его 14-летний средний сын.

Мужское население погнали пешком, в каком-то селе они переночевали, утром погнали дальше, и прошел слух, что конечным пунктом будет лагерь военнопленных. Такая перспектива мало кого привлекала, и по дороге мужское население стало разбегаться, надо сказать, при легкомысленном попустительстве со стороны немецкого, а, может быть, и румынского, – сейчас этого уже не выяснить – конвоя. При первой возможности, дали деру и сыновья Петра Степановича. На какое-то время они нашли приют в селе Большая Камышеваха, у одного неробкого хозяина, который уже приютил у себя семерых таких же беглецов. Теперь их стало девять. Хозяин был старостой этого села и довольно ловко лавировал между назначившими его немцами и своими односельчанами. Для немцев главным было обеспечить своих солдат провиантом, с каковой целью они периодически наведывались в село. Накануне староста ходил по дворам и предупреждал людей, чтобы те прятали живность и продукты, оставляя лишь немного: ведро картошки, пару кур… Подвода с немцами останавливалась около каждого двора, староста напускал на себя лютый вид, чуть ли не ногой открывая калитки, и грубо требовал продукты. Люди выносили заранее приготовленное.

Пряча у себя девятерых беглецов, староста немало рисковал, но и проявлял дальновидность. Он помогал им, как мог. Спали они покатом на полу, в доме. В поле оставались неубранные кукуруза и сахарная свекла, беглецы могли пользоваться печью, а хозяин даже делился с ними хлебом. Все это зачлось ему впоследствии, когда немцев прогнали. Его даже не стали арестовывать, а сразу мобилизовали в Красную Армию, так же, как и его сына. Что стало со старостой впоследствии, нам неизвестно, а сын его числится в довольно длинном списке жителей села Большая Камышеваха, отдавших жизнь за Родину.

Катя осталась в Задонецке с шестилетним младшим сыном в полном неведении о судьбе двоих старших, мучилась от этого неведения и просто таяла на глазах. Никакой медицины не было, только Люба, жившая неподалеку знакомая медицинская сестра, иногда навещала ее. Муж Любы, Николай, командир Красной Армии, не вернулся еще с финской войны, говорили, замерз где-то раненый. Катя тогда ей очень сочувствовала, утешала, как могла. Так они и сдружились. Люба работала в районной больнице, больные ее очень уважали, называли Любовью Петровной, считали, что она умеет лечить не хуже докторов. Но сейчас что она могла сделать без лекарств и прочих медикаментов? Только банки ставить?

Однажды Люба пришла проведать Катю и нашла ее в полном отчаянии: куда-то исчез младший сын. Надо было идти его искать, но куда? И сил совсем не было. Люба сказала, что она пойдет, поищет, но младший сын Петра Степановича нашелся сам. Он вернулся в румынской каске, с котелком, полным еще не остывшей похлебки. Оказывается, он ходил к церкви, возле которой стояли румыны, и глазел там на их полевую кухню. Котелок он нес с гордостью, ожидал похвалы, а мама расплакалась, стала кричать, чтобы он не смел уходить без разрешения, тетя Люба стала ее успокаивать, в общем, все получилось не так, как он ожидал.

Конечно, от таких переживаний можно было еще больше заболеть. Кате становилось хуже и хуже, и когда Задонецк освободили, она была уже очень слаба.

Старший и средний сыновья Петра Степановича возвратились домой в конце февраля 1943 года, когда немцы отступили. Отступить-то они отступили, но пока не очень далеко, так что Задонецк все еще был, можно сказать, на линии фронта. Чего же удивляться, что неподалеку от дома, старшего сына задержали, посчитав его по возрасту подходящим для военной службы и заподозрив в дезертирстве? А среднего сына отпустили.

Средний сын Петра Степановича добрался до своего дома, нашел его полуразрушенным – без двери, без окон, без галереи. Он стоял перед домом в полной растерянности, когда его окликнула проходившая соседка: «Живы они. Живы!..» Мама с младшим братом нашлись в подвале совхозной конторы, где, кроме них, пряталось от обстрелов человек тридцать. Средний сын вошел туда, мать бросилась к нему: «А где старший?» Средний сын внезапно заплакал, страшно стыдясь при этом своих слез, ведь кругом было столько народу. Но он не мог сдержаться, видно, сказалось напряжение последних дней. Мама и люди, находящиеся в подвале, подумали, что старшего брата уже нет в живых. Подвал затих, некоторые тоже утирали слезы.

Катя пошла в город с документами, нашла комендатуру, и вернулась со старшим сыном. Но сил не оставалось никаких, она слегла. Через неделю старшего сына официально мобилизовали в армию – он достиг, наконец, призывного возраста. Катя не смогла даже пойти его проводить, только с большим трудом собрала для него сумку с продуктами на дорогу и ждала, когда он зайдет попрощаться. Он успел заскочить домой, уже в солдатской форме, поцеловал мать, постоял возле нее минутку и побежал садиться на какой-то грузовик, правда, без приготовленной для него сумки с продуктами. Еще до его прихода в дом попросились трое красноармейцев – погреться. Уходя, они решили незаметно прихватить эту сумку с собой – мало ли какие превратности военного времени их ожидали.

Мартовское солнце пригревало, снег сходил, и Катя надеялась, что весной она станет поправляться. Но 24 марта ей стало совсем худо, она стала бредить, звала старшего сына, просила его не умирать, как будто это он умирал… Средний сын сбегал за Любовью Петровной, при ней Катерина и скончалась. Лекарств ведь все равно никаких не было.

Может быть, не случайно последние мысли Кати были о старшем сыне. Его пехотный батальон в этот день двигался по длинному лесному оврагу в направлении, указанном начальством, которое еще не знало, что все они находятся в окружении. Так мало того, над ними еще все время кружил самолет – «Рама» и все высматривал, а у немцев знаете, какая была оптика! Одним словом, внезапно с двух сторон этого оврага появились немецкие танки, а в таких обстоятельствах обычно у танков большие преимущества перед пехотой. Красноармейцы инстинктивно бросились в стороны, под защиту деревьев. Бросился и старший сын Петра Степановича. Стоял страшный грохот, и он как будто даже приближался, немцы стреляли по бегущим из пулеметов. Бежавший сзади красноармеец Кулаков, из-за фамилии, а возможно также и из-за плотного телосложения носивший прозвище Куркуль, крикнул «Ложись!» Старший сын Петра Степановича вжался в покрытую снегом землю и в туже минуту Куркуль рухнул на него, придавив своим немалым весом, и тем спас. Сам-то он получил пулю в спину, и ему уже ничто не могло помочь.

Немецкие танки еще немного постреляли и, видимо, не желая больше расходовать боеприпасы, поползли из оврага. Старший сын Петра Степановича переждал какое-то время, а когда урчание моторов сделалось почти неслышным, выкарабкался из-под коченевшего трупа Кулакова, распрямился, укрывшись за нетолстым стволом осины, осторожно огляделся и, не рискнув расстаться с винтовкой, стал пробираться наверх. Так же, видимо, поступили и другие выжившие, потому что, когда старший сын Петра Степановича добрался до верхнего уровня, там уже поджидали немцы, которые отобрав оружие, присоединили его к небольшой группе выбравшихся из оврага красноармейцев. Среди них оказался раненный в руку и стонавший от боли недавний одноклассник старшего сына Петра Степановича Дмитро. Немцы подождали немного, присоединили к группе еще двоих выкарабкавшихся из оврага, привели всех – человек двенадцать – к большой брезентовой палатке, и велели ждать под присмотром одного фрица с автоматом.

Возле палатки два немца играли в шахматы. Один из них проиграли старший сын Петра Степановича, решив проверить свои знания немецкого языка, предложил победителю сыграть партию. Тот согласился и довольно быстро получил мат.

Все было тихо и мирно, и, почувствовав себя победителем, по крайней мере, в шахматах, старший сын Петра Степановича спросил, нельзя ли перебинтовать руку его раненому товарищу. Немцы заулыбались, принесли аптечку, и сделали ему перевязку по всем правилам своей немецкой науки. Видно, они тоже чувствовали себя победителями.

Но ближе к вечеру приехал грузовик с какими-то другими немцами, они грубо приказали пленным лезть в кузов, в котором уже было несколько красноармейцев, стали кричать «шнелль!» и чуть ли не подталкивать прикладами, все произошло буквально за одну минуту, грузовик укатил, и с этого момента следы старшего сына Петра Степановича надолго теряются.

После смерти Кати в Задонецке осталось двое детей – одному было 14 лет, другому шел восьмой год. Что с ними было делать в обстоятельствах военного времени? Где-то в Змиеве у них жила бабушка, мать Петра Степановича, но адреса ее никто не знал, да и жива ли она еще, было неизвестно.

Пока среднего сына Петра Степановича приютила семья Маруси, но там он сразу почувствовал себя нежеланным нахлебником. Пошел к директору совхоза, знакомому отца, просить какой-нибудь работы. По неопытности он боялся, что директор даже не станет с ним разговаривать, а тот, наоборот, обрадовался – паренек возник прямо-таки вовремя.

Директору еще на той неделе пришла разнарядка из райкома партии – выделить одну девушку для работы на военном заводе – на Урале или, может, в другом месте, где людей не хватало. Парни-то все были на фронте. Но кого он ни выберет, сразу прибегают матери – и ни в какую! Да еще подарки приносят по дружбе! А тут – сирота.

– Хорошо, что ты непризывного возраста, – размышлял директор вслух. – Мы скажем, что тебе 16 лет, должно пройти. Получишь там специальность.

Так средний сын Петра Степановича оказался в Куйбышеве.

А младшего взяла к себе, не видя другого выхода, тетя Люба, хотя жившая при ней ее мать была недовольна, опасаясь, что втроем они не прокормятся. Люба же всегда хотела иметь сына, но не получилось. И она сказала матери:

– Если бы свой был, мы бы его не выгнали, прокормили бы. Прокормим и этого.

Вернется или не вернется Петр Степанович или кто-то из его сыновей, она тогда не думала. Хорошо еще, что советская власть вернулась. Но зимой 1944 года неожиданно появился и Петр Степанович.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.