XII

XII

Вы, вероятно, уже заметили, что среди имен людей, которых Петр Степанович мог бы превзойти, если бы ему удалось превратить свою потенциальную энергию в кинетическую, наряду с Пушкиным, Дарвиным и другими, в мыслях своих он частенько-таки упоминал и имя вождя мирового пролетариата т. Ленина. Не удивительно, что смерть т. Ленина произвела на него впечатление освободившейся вакансии, тут уж точно надо было садиться за стол, брать в руки перо… И никакой Макар теперь бы ему не помешал. Но в ту зиму как раз пришлось Петру Степановичу заниматься своей женитьбой, а после женитьбы началась семейная жизнь, пошли всякие заботы, перемены во времяпрепровождении, один раз даже ездили в Харьков и там ходили в театр «Березиль». Ведь хаживал когда-то Петр Степанович в студенческие годы в театр, хаживал, пьесы писал, вы помните?.. А потом вообще пошли дети. Раньше можно было хоть в выходной день заняться, даже столик под яблоней думал установить для этого… Сейчас не то, сейчас только видит тебя этот подлец, так сразу в рев, и пока не возьмешь его на руки, не успокоится. Согласитесь, что в таких условиях нелегко было Петру Степановичу переплюнуть бездетного т. Ленина.

Да. И тут еще эта проверяющая комиссия. А как же не проверять? Что с того, что ты – хороший хозяин? Даже и подозрительно, когда все другие – плохие. Т. Гордиенку это еще и раньше стало подозрительно, когда Петр Степанович захотел снять его кобылу со специальной диеты. А что лошадей давал служащим для религиозных обрядов без разрешения правления? А что вмешивался в распоряжения правления, а председателя вообще называл малограмотным? И рабочие недовольны: ведет себя в хозяйстве как настоящий царь, по пять раз одно и то же заставляет переделывать. Ну, ничего. Партийная комиссия во всем разберется.

Здесь мы должны предупредить нашего читателя, особенно бывшего партийного, и рассеять могущее возникнуть недоумение: «неужели же у партийцев и в партии вообще не было ничего положительного, что в данном повествовании выставлены партийцы отрицательного порядка»? Мы хотим уверить всех читателей, и партийных, и беспартийных, что в дальнейшем ходе нашего повествования мы рассчитываем встретить очень положительных партийных товарищей, – таких людей, что сам Джек Лондон позавидует, что выпало счастье нам их описать, а не ему, Джеку Лондону. На нашем пути, возможно, еще попадется такой партийный герой, что Джек Лондон написал бы целый роман про него и озаглавил бы его, например, «Зов металла». Но пока не попался. Ведь пока действие происходит в двадцатые годы, когда нигде и ни в чем не проведена стабилизация, когда только один кучер Кузьма вернулся на свое старое место, а многие, кто мешал партии бодро шагать вперед, еще держатся крепко комьями сырой, тяжелой, липкой грязи за сапоги партии, и ей, партии, приходится сильно напрягать мускулы, прежде чем сделать еще один шаг вперед. Мы этим не хотим сказать, что все четыре партийца из нынешнего Правления в последующие годы будут выброшены из партии, но некоторые из них – да, выскочат и займутся другой работой, соответствующей их духовному уровню и физической силе. Впрочем, сейчас об этом еще рано говорить, извините, что отвлек вас немного в сторону.

Партийная комиссия все проверила досконально и пришла к неутешительным выводам. Да, конечно, отдельные успехи были, но общая атмосфера в хозяйстве тяжелая, партизанщина какая-то куркульская. Всем правит один Петр Степанович, делает, что хочет, без оглядки на партийное руководство. Надо собирать общее собрание рабочих, комиссия представит им свои выводы, посмотрим, что они скажут. Рабочий класс все очень правильно понимает.

Петр Степанович уже знал по некоторым наблюдениям, что если ты попал на обсуждение общего собрания, то тебе крышка. Что ты там ни будешь говорить, – все рано провалят и прокатят. У них в райпотребсоюзе как-то был случай в одном совхозе, что уволили магазинера Моргуна со службы, а он, дуралей, возьми и подай заявление на общее собрание рабочих, чтобы, видишь, его реабилитировали. Теперь Моргун и внукам закажет обращаться к общему собранию! Ну, собрались рабочие, начали обсуждать. Председатель, как всегда, начинает демократически: «Кто по этому вопросу желает взять слово?» Мнутся люди, но нехотя один просит слова и говорит: «Оно, конечно, мне не нужно, но скажу пару слов и о Моргуне. Моргун, конечно, паренек славный, но иногда видишь – несет через парк ящичек из магазина. Может быть, в этом ящичке и ничего нет, может быть, он и пустой, а подозрения есть». «Кто еще желает?» – спрашивает председатель. Выступает, тоже нехотя, еще один и говорит: «Я за Моргуном никогда, можно сказать, ничего не примечал, но скажу, что ежели зайдет в магазин к Моргуну какая-нибудь женщина, то обязательно закрывается дверь, и там он, Моргун, начинает с женщиной амуриться, бо слышно, что женщина смеется». Так этого Моргуна не то что не восстановили на работе, но еще и жена не хотела домой пускать.

Устроили собрание и в хозяйстве Петра Степановича. Выбрали председателя – Афанасия, а от комиссии выступал т. Гордиенко. Он доложил, что так и так, спочатку здавалося, що Петро Степанович… Може воно так i було спочатку… А потім він втратив пильність… Не розуміє требованій моменту… Якась політична близорукість… Комісія вважає, що він не може більше очолювати господарство…[2]

Афанасий никогда еще не был председателем собрания, но он не растерялся и постарался, чтобы все шло, как и на других собраниях, на которых ему случалось бывать. Он важно надулся и произнес, как если бы он это делал каждый день:

– Кто по этому вопросу желает взять слово?

Сначала никто не желал, но потом все-таки Григорий Васильевич вспомнил, что до приезда Петра Степановича он выполнял обязанности заведующего, и решил, что ему непременно надо выступить.

– Конечно, у Петра Степановича образование, но они думают, что они только одни что-то понимают, а мы ведь тоже учились в садовой школе и знаем, как окулировку делать…

Т. Гордиенко сочувственно кивнул, и тогда Жовтобрюх, Николай Захарьевич, возбужденно выкрикнул:

– У нас здесь не крепостное право, чтобы командовать! Я, значит, сеялки, ремонтирую, а Петр Степанович подходит – и то ему не так, и другое не так; и новую доску выстругай, и сошники переставь… наговорил такого, что…

– А це треба було робити?[3] – строго спросил т. Гордиенко.

– Конечно, надо, да разве все это переделаешь: и доску перемени, и сошники сдвинь, и оси подкатай… Тут и так досадно, а он – со своими командами…

Сторож Макар, как бывший городовой, лучше разбирался в политике, и его выступление было более дипломатичным.

– У меня сейчас по посевам никто не ездит, как раньше было! А если комиссия находит, что надо снять Петра Степановича, дай ему бог здоровья, так ей виднее.

Одним словом, поговорили, все припомнили Петру Степановичу, и только дед Демид сказал, что он Петра Степановича уважает, но что царей нам здесь не надо.

В конце Афанасий, как ему разъяснили перед собранием, поставил на голосование решение комиссии: одобрить или не одобрять.

Не одобрять было как-то неудобно, да и не все понимали, что это за решение, так что все подняли руки за одобрение.

Через два дня Петра Степановича вызвали на заседание правления, и т. Гордиенко сделал доклад о результатах работы комиссии и о решении собрания. Шатунов сокрушенно качал головой, давая всем своим видом понять, что не ожидал он такого от Петра Степановича, не ожидал, что все это для него – полнейшая неожиданность, но вообще был настроен миролюбиво. Выступая, он вспомнил лозунг партии «Коммунисты в кооперацию и на все командные высоты!», подчеркнул, что руководить хозяйством должен, конечно, кто-нибудь партийный, но и разбрасываться ценными агрономическими кадрами партия не велит. А Петр Степанович К. – человек с высшим агрономическим образованием и, несмотря на промахи на руководящей работе, может еще принести пользу. В данный момент, больше всего пользы он мог бы принести в Куземенском совхозе, где как раз не было старшего агронома.

Петр Степанович знал этот совхоз. Там действительно не было старшего агронома, но там вообще ничего не было, потому что все было разворовано и пропито его предыдущим заведующим, бывшим революционным матросом из здешних по фамилии Коваленко, и его помощниками. Сейчас как проверенный участник революции и гражданской войны Коваленко был приглашен на работу в ГПУ, а заведующим был назначен Корчак, до недавнего времени возглавлявший горкомхоз, чем-то проштрафившийся на этой работе, но все же партийный. Так что Шатунову позарез нужен был в Куземинах хоть один человек, разбиравшийся в хозяйстве. Такие вот обстоятельства и привели Петра Степановича в Куземины.

Вы спросите: почему Петр Степанович не стукнул кулаком по столу, не написал, на манер Ивана Григорьевича, заявления об уходе, не отказался от нового назначения?

Да все из-за женитьбы. Из-за нее он теперь – степенный человек, семейный, у него растет сын и, между нами говоря, жена его, Катя, снова ждет ребенка. Две комнаты его в главном доме – совхозные, в них теперь новый заведующий будет жить, еще пока не назначенный. А в Куземинах есть дом для агронома, реквизированный у бывшего владельца еще тогда, когда враги оказывали бешеное сопротивление советской власти. Вот и вся арифметика.

И не забудьте, что Петр Степанович – человек философского склада, он никогда не забывает о своем высоком призвании, еще надеется удивить человечество новыми откровениями. Листок с аккуратно выведенными словами «В омуте жизненной лжи» лежит среди его бумаг, как маршальский жезл, а агрономство, Куземины – это все временное, преходящее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.