II

II

В других документах, более ранних, Петр Степанович К. обозначается как «сынъ крестьянина Харьковской губерніи Валковского у?зда, хутора Водопоя Валковской волости», но, как вы, вероятно, уже поняли, жизнеописание нашего героя мы начинаем не с его детства, в котором не находим ничего примечательного. Нет, мы сразу расскажем читателю об учебе Петра Степановича в Харьковском Ново-Александрийском институте сельского хозяйства и лесоводства, ибо именно этот институт снабдил Петра Степановича профессией агронома.

Хотя, по правде говоря, что это была за учеба? Вода в лаборатории замерзала, трубы лопались, реактивов не было, профессорские жены торговали пирожками, холод, голод, очереди, анкеты… Это были те времена, когда на Благбазе валялись дохлые лошади, куры, навоз, старые тряпки, куски жести, сплющенные эмалированные горшки, чайники, а иногда можно было встретить среди этого хлама человеческий труп, неизвестно как сюда попавший. Петр Степанович учился в институте в то время, когда на улице вечерами раздевали, убивали, люди от голода умирали, разбирали на топливо заборы, чтобы согреться, жгли в печках– в знаменитых чугунках из 20 кирпичей и с трубой прямо в окно – пианино, буфеты и другую мебель. Это было тогда, когда горели дома, не действовали водопроводы, потухало электричество, когда власти нервничали, а со всех сторон наступали враги. Это были времена, когда старое похерили, новое только-только намечалось, а материальных благ не было вовсе. Тяжелые были времена!

С приходом советской власти Петр Степанович каким-то образом поселился в кабинете известного доктора медицины. Кабинет был обставлен с роскошью: мягкие кресла, диваны, большие шкафы с книгами, великолепные кафельные печи. Но теперь дров и еды не было, а из-за холода и голода и роскошь теряла всякий смысл. Пока в кабинете жил доктор, кресла, диваны, шкафы и статуэтки стояли на своих местах, был порядок, а паркеты, вероятно, натирались воском. Теперь же вместо кафельной Петр Степанович собственноручно смастерил печку из сорока трех кирпичей, вытащив их из угла докторского дома, труба сначала была проведена в пробоину кафельной печи, но когда в эту дырку дым не пошел, пришлось трубе дать направление в окно. Труб тоже в те времена не делали, но было достаточно в городе разных водосточных труб, и они вполне подходили к печкам, а сами выглядывали из окон так грозно, что неопытному человеку могло показаться черт знает что! Неопытный человек мог бы подумать: каждый дом вооружен десятками пушек разных калибров.

В креслах и диванах откуда-то появились клопы. Петр Степанович одно время был уверен, что клопы здесь были и при докторе, но со временем он пересмотрел свои взгляды и пришел к выводу, что клопы пришли после того, как многочисленные докторские покои стали заниматься, по ордерам и без ордеров, лицами неопределенного происхождения. Кожа на креслах постепенно стала обдираться, паркетные же полы при Петре Степановиче не только не натирались воском, но даже не мылись и не подметались.

В некоторых комнатах обитали знакомые доктора, тогда как сам доктор еще в девятнадцатом году отбыл в Крым, оповестив всех, кого мог, о скором своем возвращении в Харьков. Жильцы, знакомые доктора, сберегали, как могли, докторское имущество, огрызались при бесконечных обысках и при предъявлении мандатов на комнаты, и даже Петра Степановича вовлекли в это дело. Петру Степановичу поручили сберегать докторское пианино, а так как в те времена пианино конфисковывали, то Петр Степанович зарегистрировался в губнаробразе пианистом, из-за чего докторское пианино на какое-то время и сбереглось. Петр Степанович на пианино играл две вещи: «Чижик, пыжик, где ты был» и «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечорниці», а чтобы быть точным и справедливым, надо отметить: Петр Степанович обе вещи играл одним пальцем, а педалями, за ненадобностью их, совсем не пользовался. Вот на балалайке он играл, начиная со «Светит месяц, светит ясный» и кончая таким сложным вальсом, как «На сопках Маньчжурии». Курьез случился, когда Петра Степановича специальной повесткой пригласили в губнаробраз играть на пианино, вероятно, для проверки. Пришлось долго упрашивать своего играющего приятеля сходить за него!

Но все это нам не интересно. Нам интересны тогдашние политические убеждения Петра Степановича, точнее, его отношение к советской власти, не очень для нас ясное.

Нам от самого Петра Степановича известно, что довольно скоро после того, как он, окончив реальное училище, поступил в университет, начались и пошли февральские, октябрьские, петлюровские, немецкие, гетманские, белогвардейские, большевистские, махновские, просто бандитские и др. революции и контрреволюции. Петр Степанович долго не мог разобраться, какая из властей восторжествует, но сам участия ни в революциях, ни в контрреволюциях не принимал.

Впрочем, об этом после, а нам важно знать, в самом начале, социальное происхождение Петра Степановича! Мало ли что, Петр Степанович писал в анкетах «крестьянин», – крестьяне были разные! Не все же крестьяне могли учить при старом режиме своих детей в реальных училищах. Кто учился в реальном училище? Дворяне, дети чиновников, учителей, околоточных надзирателей, прасолов, кулацкие дети и редко бедняки. Как мы ни старались добиться от самого Петра Степановича и побочно о количестве десятин у его папаши, но это не удалось: сам Петр Степанович что-то путал и рассказывал, как говорят, не в одно, а побочные расспросы… Разве вы не знаете, что наговорят на человека? В общем, из всего видно, что папаша Петра Степановича был чем-то среднеарифметическим всех тех папаш, которые могли учить своих детей в реальных училищах. Более точно можно предполагать, что папаша Петра Степановича непосредственно сельским хозяйством не занимался, но, примерно, зарабатывал в месяц рублей сорок– сорок пять, может быть, не больше. Зато нам, например, известно, что родители Петра Степановича были людьми набожными, царя чтили, исправника боялись и очень любили в табельные дни смотреть солдатские парады, а когда пели «Боже, царя храни», то не знали: креститься, брать ли под козырек или снимать головной убор.

Братья Петра Степановича, – а их было два – и сестра, а также сам Петр Степанович, до пятнадцати лет тоже были религиозными, от пятнадцати до семнадцати проходил перелом, но стоило познакомиться молодежи с химией, физикой и вообще биологией, как резко все они становились безбожниками, даже сестра. Бог из головы вылетал постепенно: сначала у старшего брата, потом у Петра Степановича, у младшего, и, наконец, у сестры, ноу каждого вылетал бог так, как буква ять из русского языка. Еще в шестом классе Петру Степановичу попался «Капитал», но тогда впечатления на него «Капитал» не произвел, а как было в дальнейшем, мы еще узнаем. До февраля и марта, когда цари начали писать манифесты об отречении, Петр Степанович, извините за выражение, жил и рос каким-то аполитичным бурьяном. Он знал, что существуют на земле социалисты, монархисты, анархисты, однако все они существовали как-то вне черты его, Петра Степановича, насущных интересов, не более, как, скажем, египетские пирамиды или, где-то на Сандвичевых, извините, на Гавайских островах, вулкан, Мауна-Лоа.

Убеждений Петр Степанович не имел никаких. Правда, в кругу товарищей, а особенно когда прогуливался по дощатым тротуарам с гимназистками, Петр Степанович логично говорил о материализме. Петр Степанович затрагивал, главным образом, вопросы из области атомов, его интересовало, так сказать, начало начал. Кроме атомов его интересовала космография. На базе логики доказывал отсутствие в природе случайностей, а в седьмом классе, то есть перед окончанием реального училища, пришел, к выводу, что в природе нет ничего живого, а есть мертвая природа, постоянно находящаяся в движении. Петра Степановича даже приглашали в какой-то тайный, радикального направления кружок, однако Петр Степанович отказался от этого дела. Он один раз пошел на собрание кружка, там разбирали в тот день запрещенную брошюру, Петру Степановичу показалось скучно, и больше он кружка не посещал.

В общем, в политическом отношении Петр Степанович был ни рыба ни мясо. Может быть, скажут, что у Петра Степановича было притуплено классовое чутье, но и этого нельзя сказать, на что в нашем распоряжении имеются доказательства. Как только Николай Кровавый отказался от престола, весь город, а в том числе и Петр Степанович, пошли к земской управе митинговать. На митинге стали выступать всякие демократы, и Петр Степанович почувствовал в себе тоже таланты демократизма, ибо ему захотелось вылезти на возвышение и произнести речь, которая затмила бы все речи, на этом митинге произнесенные. Но из-за тех, кому еще больше хотелось произносить речи, Петру Степановичу так и не удалось осчастливить митинг своим выступлением. Надо отметить, Петр Степанович внимательно слушал ораторов, и его симпатии были на стороне тех, которые восхищались революцией, но жаль было и председателя земской управы, тоже выступившего на митинге и освистанного почему-то.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.