Надпись синим карандашом

Надпись синим карандашом

Утречком ранней осенью 1983 года Некрасов в прекрасном настроении нёс под мышкой свежий багет. В подъезде столкнулся со мною.

– Ты знаешь, что такое по-французски «сапёрлипопет»? – с лёгкой ехидцей спросил В.П.

Так назывался соседний магазинчик женского белья. Что значит это слово, я не знал и чуть сконфузился. Оказалось, что так в старину говорили «чёрт возьми!». И Некрасова внезапно этим утром озарило назвать этим словом свою новую книжку.

Печатая на машинке «Сапёрлипопет», я дошёл до ночной выпивки и разговора Вики со Сталиным и поражённо насторожился. Даже не утерпел, перестал печатать и прочёл всю рукопись до конца. Обилие прямой речи и некоторые уже где-то слышанные мною фразы говорили о том, что Вика художественно фантазирует. Да и почему надо было столько времени тянуть с рассказом об этой встрече?! Никогда он об этом не заикался! Но в то же время смутно и тревожно забрезжила мыслишка: а вдруг в этом есть толика правды? И вечером я спросил его об этом. Писатель чуть ли не зарозовел от удовольствия, так ему понравилось, что даже я как бы ему поверил.

– Было или не было, Виктор Платонович? Пили со Сталиным? – спрашиваю я, кладя на диван напечатанные листы. В.П. вытирает губкой клеёнку после чая.

– А ты как считаешь? – уклоняется от ответа В.П.

На мой взгляд, рассуждаю, всё рассказывается слишком подробно, а ведь пили много. Такие длинные разговоры по пьяни если и ведутся, то не запоминаются. Да и зачем было молчать сорок лет? Значит, выдумка? А может, кое-что и вправду было? Сапёрлипопет! Хрен с ней, с прямой речью! Но сам факт-то выпивки со Сталиным? Это было?

– Откуда я знаю! Вроде да… – интригует меня В.П.

И как всегда, когда подшучивает, так чуть по-детски или как бы играя на фаготе, складывает губы и так иронично, запятыми, поднимает брови и улыбается:

– Если скажу было, ты поверишь?

– Нет! – брякнул я сдуру и спугнул откровенность.

– Ну и правильно, не верь! – вроде бы облегчённо сказал В.П. и пошёл отжимать губку.

Выйдя из кухни через минуту, он поглядывает с хитрецой и говорит, что всё он придумал, хотя детали некоторые взяты из жизни. Что за ерунда, пожимаю я плечами, так было это или не было, чего темнить? Не было, не было, иронично и почему-то с еврейским акцентом говорит В.П. Это называется псевдология, знаешь, мол, что это такое? Я не знал, да и сейчас толком не знаю.

Если уж мы заговорили о Сталине, при жизни обожествлённом всеми нами исчадия ада и аспида, остановлюсь-ка я на удивительной истории присуждения Некрасову Сталинской премии. Эту, скажем скромно, почти семейную легенду рассказывал мне ещё в Киеве сам Виктор Платонович. Мы сидели с ним на веранде второго этажа киевского ресторана «Метро». Через кроны каштанов просматривался вечерний Крещатик. Выпили мы до этого немного. В.П. перешёл на пиво, а я, по неизвестной причине, на сухое вино. Каким-то образом вспомнил он, как они на войне верили Сталину, как содрогались в ликовании в День Победы, как решил он написать книгу о Сталинграде, как повёз рукопись в Москву… Представляешь, пока писал, в рот не брал! До сих пор уважаю себя за железную волю, иронизировал Виктор Платонович.

Повесть напечатали, и вот тогда-то всё и началось! И такого поворота в судьбе этой книги никто не ожидал…

В ночь на 7 июля генеральный секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев протянул Сталину папку с двумя страничками, озаглавленными «Лауреаты Сталинской премии по литературе за 1947». Мол, на ваше утверждение, товарищ Сталин, почтительно и спокойно сказал он. Всё было уже утрясено и согласовано. Сталин обстоятельно прочёл, взял синий карандаш и приписал в конце списка – «“В окопах Сталинграда”, Виктор Некрасов. Вторая степень». И пододвинул листки слегка ошеломлённому Фадееву.

Удивление Фадеева было вполне оправданно. Виктор Некрасов был писателем начинающим, случайными судьбами сумевший напечатать свою повесть в московском журнале «Знамя» в 1946 году. Киевлянин, капитан-сапёр, с перебитым немецким снайпером предплечьем, он был демобилизован по инвалидности к концу сорок четвёртого года. До этого он лишь самую чуточку прихрамывал из-за неизвлечённого осколка в бедре. Очень милый, поговаривали об авторе в московских кругах, интеллигентный, пьющий в меру, окончил архитектурный институт…

За год до этого его первая вещь вышла отдельной книгой в «Московском рабочем» под названием «Сталинград». Критика встретила её кисловато – с таким названием надо эпопею, литературный монумент, художественное полотно, а не повесть писать. Нам ещё доморощенного Ремарка не хватало, поборника окопной правды, дальше бруствера не видящего! И во втором издании повесть вышла уже под названием «В окопах Сталинграда». Как бы извиняясь, редактор снабдил книгу предисловием «От издательства»: «В. Некрасов не ставил перед собой цели развернуть всю грандиозность Сталинградской операции в целом… Его задача была гораздо более узкой: показать глазами защитника Сталинграда один из участков этой великой битвы… Картины боя также даны глазами непосредственного участника, в некоторой “частности”, без подведения необходимых обобщающих итогов… Книга В. Некрасова имеет, безусловно, большое документальное значение и художественную ценность»… То есть хотя писатель и не лишён некого дарования, но всего лишь «показал и дал глазами», не более…

И зловещим критикам, и благосклонным читателям сразу же бросилось в глаза, что автор ни во что не ставит руководящую роль коммунистической партии. Можно сказать, намеренно замалчивает её! Есть всё: и отступление, и ночные атаки, и солдаты с офицерами, и убитые, наши и немцы, и водка, и дружба. А вот о коммунистах – как-то сквозь зубы и через губу. И не странно ли это, что имя товарища Сталина, обеспечившего гениальное политическое и военностратегическое руководство Сталинградской битвой, заметьте, упоминается один лишь раз?..

А тут Сталинская премия. Не знаешь, что думать…

Но после премии все заговорили о гражданском мужестве писателя, сумевшего без прикрас превосходно описать атмосферу героизма и самопожертвования. Почему бы и нет!

Хотя всё, на наш взгляд, проще. Виктор Платонович Некрасов был человеком честным. И писать обычную правду о том, что полковой инженер капитан Некрасов увидел и почувствовал на войне, было для него не актом гражданского мужества, а абсолютно очевидной необходимостью. Как же о войне говорить иначе, чем правдиво?!

«Именно в это – что Красная Армия принесла миру мир и свободу! – верил я, когда полупарализованными пальцами выводил на склонах Красного стадиона в Киеве в школьной тетрадке первую фразу. “Приказ об отступлении приходит неожиданно…”»

Виктор Некрасов напишет эти строки через сорок лет, в эмиграции.

А до этого ему потребуется-таки проявить мужество во времена реального социализма. Когда, как любили говорить, партийная и советская общественность законно негодовала – как же так, обласканный властями лауреат, а позволяет себе не соглашаться с мнением самого генсека! Упорствует в ошибках, подписывает сомнительные письма, сочиняет неприкрытую антисоветчину и делает несанкционированные заявления для западной печати. Ведёт себя вызывающе. Как можно докатиться до того, ужасались в ЦК Украины, чтобы на киевской партконференции, в присутствии действительно вышестоящих товарищей, в ответ на нелицеприятную критику заявить с высокой трибуны совещания по идеологии в 1962 году: «Я писал и буду писать правду, ту правду, которую мы защищали в окопах на Волге!»

Исключили из партии. Изъяли его книги из библиотек. И началось! В течение нескольких лет целые батальоны пышущих здоровьем тыловиков-соотечественников, получавших зарплату за обеспечение безопасности могущественной державы, самозабвенно тратили рабочее время на аресты друзей, запугивание знакомых, на обыски, слежки, прослушки, допросы бывшего фронтовика, пожилого уже человека, писателя Виктора Платоновича Некрасова.

В послесловии к последнему прижизненному и самому полному изданию «В окопах Сталинграда», напечатанному как бы по иронии судьбы в Германии, Некрасов растолковывал эмигрантским блюстителям канонов, теперь уже антисоветских: «Полжизни до книги, полжизни после… Три года в армии. Полюбил я её и победами её горжусь… И хотелось, чтоб все любили мою Красную Армию, армию-освободительницу. Она заслужила этого – своею кровью, потом, ранами, могилами… Вы воевали за Сталина. Вы шли в атаку, надрывая глотку: “За Родину! За Сталина!” (признаюсь, со мной это тоже случалось), вы защищали самую страшную в мире систему, может, пострашнее гитлеровской, и видите, во что это вылилось? Так говорят мне многие здесь, на Западе. Вижу, отвечаю я, – но воевали мы тогда не столько “за”, сколько “против”. В нашу страну вторгся враг, и мы должны были его прогнать, уничтожить… А во что это выльется, мы этого не знали. Никто тогда не знал».

«Победителей не судят! Увы!» – скажет он там же…

В книжку «Сталинград» 1946 года Некрасовым был вложен пожухлый листок. Карандашный, тщательно вычерченный эскиз. Чуть помпезное, с колоннами и фронтоном, но нехитрое сооруженьице. Наверное, оно понравилось однополчанам. С трудом разбирается надпись рукой архитектора: «Памятник на могиле командиров 1047 сп 284 сд, павших в боях за Мамаев курган IX.1942 – II.1943». Подпись: «ПИ 1047 ст. л-т В. Некрасов». Полковой инженер, старший лейтенант – значит, нарисовал он это ещё в Сталинграде, но после официально объявленной даты разгрома немцев – 2 февраля 1943 года. Наверное, ходил по начальству, убеждал, надо, мол, увековечить память однополчан. Конечно, надо, соглашались командиры, но сейчас не до этого. Потом, после Победы…

А после Победы Виктор Платонович напишет «В окопах Сталинграда»…