Глава четвертая. МИНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ
Глава четвертая. МИНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ
В самый неподходящий для Блаватской момент на ее голову свалились Эмма и ее муж. Французский консул в Галле и другие сердобольные люди собрали для них деньги на билеты пароходом до Бомбея. Они приехали прямо к ней, в «Кроуз нест», «Воронье гнездо», в уже насиженное бомбейское гнездышко.
Новое появление Эммы в ближайшем окружении Блаватской не предвещало ничего хорошего.
Непоправимую ошибку совершают те люди, которые, заявив о себе в общественном мнении, привлекают к своей деятельности неудачливых друзей и знакомых из далекого прошлого, из совершенно другой жизни и делают их своими доверенными лицами. Чувство зависти всегда сильнее у таких людей чувства благодарности. По правде говоря, Эмма Куломб и ее муж не производили впечатления шантажистов, они выглядели забитыми и несчастными людьми, и сердце Елены Петровны растаяло. Она была не злой женщиной, пока ее не трогали и ей подчинялись. Блаватская поселила чету Куломбов у себя. Олкотт устроил Алексиса механиком на хлопковой фабрике. Однако муж Эммы оказался строптивым, неуживчивым человеком. Он не поладил с хозяином фабрики и был уволен. Теперь Елене Петровне пришлось позаботиться об устройстве еще двух взрослых людей. Блаватская не могла предположить, что, допустив близко к себе Эмму и ее мужа, она закладывает под Теософическое общество и самое себя мину замедленного действия.
Годы состарили Эмму. Они иссушили, согнули и скособочили ее тело, однако отступили перед живостью ее натуры. В душе она все еще ощущала себя молодой женщиной. Если можно так сказать, Блаватская телесно опиралась на Эмму Куломб и надеялась, что взамен та, усмирив свою гордыню, положится на ее духовный опыт, с ее помощью как-то устроит жизнь. В то же время Блаватскую смущала психическая неустойчивость характера старой подруги. Видать, многое та перетерпела в жизни. По любому поводу Эмма пускалась в слезы. Истерических рыданий становилось все больше и все меньше понимания того, каким серьезным делом занимается Елена Петровна. Ведь, по существу, Блаватская была искусным лекарем, причем лечила она не физические травмы, а душевные.
Эмма Куломб, я думаю, изначально не собирала на нее компромат. Просто она ненавидела помощников Блаватской, как индийских, так и западных, а особенно ее раздражала Роза Бейтс. К тому же она больше всего боялась, что кто-то из сотрудников Теософического общества догадается о технической стороне того, как создаются Еленой Петровной с ее помощью феномены. Ведь Эмма была соучастницей обмана. Вероятно, при этом ее успокаивала единственная мысль, что она также способна распорядиться в какой-то определенный момент судьбой Блаватской, как та ежедневно распоряжается ее жизнью.
Какая-нибудь другая женщина, но только не Блаватская, по всяким бытовым мелочам обязательно почувствовала бы, что отношение к ней меняется в худшую сторону. Она конечно же знала, что Эмма подворовывает, не раз ловила ее за руку, но разборок не устраивала. Знала ведь, что левантийская подруга у нее на крючке. Никто из двух женщин, однако, не учел того обстоятельства, что Теософическое общество незаметно набрало силу и уже существовало само по себе. Блаватская, обладая огромным творческим потенциалом, титанической энергией и новыми идеями, была сердцевиной этой оккультной глыбы, ее брендом. Теперь что бы она ни совершила — все сошло бы ей с рук. Самое любопытное и парадоксальное заключалось в том, что Блаватская тогда даже не догадывалась об этой возможности.
В самом конце марта 1880 года она вновь привязалась к Эмме, с которой могла не церемониться. Эмма выполняла, как и в Каире, ее деликатные поручения. На этот раз, например, оповестила Олкотта о странной фигуре в белом, увиденной ею в саду, и была искренне удивлена, когда полковник объяснил, что это был, по-видимому, один из членов Гималайского братства. Или по просьбе Блаватской вышивала инициалы Синнетта на носовых платках, которые плавно падали на его же доверчивую голову. Или принимала участие в материализации нового феномена для приехавшего в гости к Олкотту и Блаватской какого-нибудь махараджи. Не брезговала Елена Петровна и мелочовкой. Например, в Аллахабаде купила симпатичную белую кепку в подарок Дамодару, но решила преподнести ее таким образом, чтобы юноша подумал, что этот дар исходит от кого-то из Учителей. И в этом ей тоже помогла Эмма[401]. Подобные непритязательные штучки приводили Блаватскую в наилучшее расположение духа.
Хитроумные уловки Блаватской не пропадали даром.
Олкотт находился в плену навязанных ею представлений о существовании махатм. Она неспроста брала надушу этот грех. Вера зарождается не на пустом месте, а на совмещении миража и яви. Кто-то должен в таком случае сидеть за волшебным фонарем!
Блаватская наблюдала со стороны за результатами своих действий, следила за Олкоттом и другими своими подданными, словно восточная владычица, сидящая за ажурной сквозной решеткой на троне. Она доходила до совершенства в этой сложной игре, искусно блефовала, тасовала колоду с краплеными картами, делала вид, что проигрывает. Блаватская наслаждалась этими шалостями и была убеждена, что не поступай она так, постоянно впадающий в депрессию Олкотт пустил бы себе пулю в лоб. Не по какой-то серьезной причине, а просто из-за охватившей его хандры. Совсем как маленький ребенок, радовался происходящим феноменам Дамодар. А ее британские друзья Хьюм и Синнетт, хотя и подозревали во всем этом иллюзионистские трюки, в большинстве своем приходили от них в неподдельный восторг и рекомендовали посмотреть другим. Эти необъяснимые здравым смыслом чудеса вдохновили Синнетта на написание книги «Оккультный мир», главы из которой он печатал в «Пайонире», а затем выпустил отдельным изданием в 1881 году в бостонском издательстве. Конечно, книга вышла в США по рекомендации «старой леди».
Елена Петровна обладала недюжинной душевной силой, что позволяло ей деликатно, но настойчиво душить своих врагов в жарких объятиях. Однако она же с неудовольствием вздрагивала при их предсмертных, в фигуральном смысле, разумеется, всхлипах.
Со дня на день Блаватская и Олкотт откладывали свою поездку на Цейлон, куда их пригласили буддийские монахи.
Первые месяцы 1880 года Блаватская, как я уже писал, была занята работой над очерками об Индии для русского издателя Михаила Каткова, который платил ей за каждую написанную страницу щедрый гонорар — 50 рублей (по тем временам пять фунтов стерлингов). Кроме того, она взялась за перевод на английский язык для «Пайонира» книги русского генерала от инфантерии, участника Хивинского похода Николая Гродекова «Через Афганистан».
Олкотт тоже не сидел сложа руки, читал лекции и занимался насущными делами расширяющегося общества. В мае 1880 года он и Блаватская наконец-то отправились с лекциями по Цейлону. Их сопровождала большая компания. Помимо Уимбриджа, Дамодара и Бабулы к ним присоединились пятеро индийцев, членов общества. Розу Бейтс и Эмму Куломб решили оставить в Бомбее — кто-то должен был присматривать за домом. На хозяйстве в Адьяре за главную распорядительницу Блаватская оставила Эмму, а не Розу[402]. Это был первый серьезный просчет Елены Петровны, но что ей оставалось делать — ее каирская подруга много о ней знала и все ее распоряжения неукоснительно выполняла.
На Цейлоне они были встречены «на ура» сингальскими буддистами. Аудитории, в которых выступали Блаватская и Олкотт, не вмещали всех желающих их послушать. Иногда набивалось до четырех тысяч человек, чему в немалой степени способствовало миниатюрное телосложение местных жителей. В конце мая Блаватская и Олкотт получили в одном из буддийских храмов посвящение. Теперь они с полным правом могли называть себя буддистами. Они вернулись в Индию, создав на Цейлоне семь филиалов Теософического общества. Это был успех, да еще какой![403]
Пока они успешно укрепляли на Цейлоне связи с местными буддистами и даже перешли в их «желтую веру», между Розой Бейтс и Эммой Куломб разгорелась настоящая война. Роза Бейтс не считала себя мелкой сошкой среди других официальных лиц Теософического общества. Она пыталась вмешиваться в издание журнала «Теософист». Конфликт дошел до того, что Роза обвинила Эмму в попытке ее отравить и требовала немедленного изгнания из дома четы Куломбов. По мнению Розы Бейтс, Эмма совала свой нос куда не следует.
Блаватская приняла сторону своей старой подруги и попыталась урезонить Розу Бейтс, поставить ее на место. Розу поддерживал Уимбридж. Олкотт же этой ссорой был захвачен врасплох, он напомнил, что изначально высказывался против того, чтобы брать Розу Бейтс с собой в Индию, но пошел на поводу у Блаватской, которая представляла ее чуть ли не оккультной провидицей.
Чтобы выйти из создавшегося двусмысленного положения, Олкотт предложил купить Розе Бейтс за счет Теософического общества билет до Нью-Йорка.
Роза Бейтс сначала согласилась с этим предложением, но затем заупрямилась.
С каждым днем атмосфера в доме сгущалась. Роза Бейтс и Уимбридж ни с кем не разговаривали, совершенно отдалились от своих прежних друзей. Наконец 12 августа 1880 года они покинули «Кроуз нест» — Блаватская и Олкотт с облегчением вздохнули. Впрочем, Уимбридж не успокоился и превратился из друга в смертельного врага Блаватской и Теософического общества. Со страниц индийской газеты «Индиан миррор» он обвинял ее в автократическом управлении, иронизировал над лозунгом общества «братство и справедливость». Уимбридж утверждал, что сотрудники общества разбегаются кто куда и скоро никого не останется. Вот это уже была с его стороны бессовестная ложь. Он нашел себе в Индии прибыльное дело, основал мебельную фабрику, которая существует по настоящее время[404].
По приезде в Бомбей их ожидала скорбная весть: скоропостижно скончался Мулджи Такерсей.
По приглашению Синнетта они в тот же день, когда от них съехали Уимбридж и Роза Бейтс, отправились в горы, в Симлу, куда на время жары перемещалась часть британской колониальной администрации. После этой поездки Блаватская полюбила этот городок на подступах к Малому Тибету — пограничному пространству между Индией и Тибетским плоскогорьем. Она останавливалась там либо у Синнеттов, либо у Хьюмов. Дом Хьюмов назывался «Замком Ротни», он располагался на крутом склоне горы и из него открывалась захватывающей красоты панорама снежных пиков.
Елена Петровна наслаждалась путешествием по Индии. В сопровождении супругов Синнетт Блаватская и Олкотт посетили Бенарес, город индусских святынь и святых. Ей надо было окончательно определиться в отношениях со Свами Даянандом Сарасвати. Блаватская попросила Олкотта сказать что-то в ее защиту. Ей безумно надоело безразличие к себе высокомерного индуса. Он поглядывал на нее с неудовольствием и настороженностью, точно от нее исходила опасность. Елена Петровна предприняла последнюю попытку примирения — не хотела она никакой вражды, не в том была ее миссия на земле.
Свами Даянанда в белом дхоти важно сидел в позе лотоса. Наружностью он походил на зажиточного русского крестьянина. Даянанда холодно ответил на их приветствие и кивком головы предложил присесть. Олкотт, почтительно сложив ладони лодочкой, затянул канитель о йогах. Блаватская сначала не поняла, к чему клонит ее друг.
— Свами-джи, — говорил Олкотт, преданно смотря на Даянанду, — как вы считаете, сила у йогов появляется в ходе длительных упражнений или возникает спонтанно, как Божий дар?
Он явно имел в виду Блаватскую, но был настолько предусмотрителен, что ни разу во время разговора не назвал ее имени, опасаясь колкостей со стороны индуса.
— Ну, вот, например, возможен ли такой случай, когда появляется некто, обладающий немыслимой оккультной энергией, и творит чудеса, — продолжал Генри С. Олкотт растолковывать свой вопрос. — И мы вдруг узнаем, что этот человек нигде и ни у кого не учился и никаких йоговских упражнений не делал.
Свами Даянанда неторопливо обдумывал свой ответ. Разумеется, его раздражала и пугала настырная манера разговора Олкотта. Однако он держал себя в руках, его лицо ничего не выражало, было бесстрастным.
— Это будет возможным лишь в том случае, если эти люди практиковали йогу в предыдущих рождениях, — осторожно ответил он Олкотту.
Олкотт, удовлетворенный услышанным, переменил тему разговора, начал спрашивать о буддизме и буддийской литературе.
— Представления, которые западные ученые составили о восточной религии, — охладил его пыл Даянанда, — абсолютно искаженные, это какие-то маловразумительные, не соединенные друг с другом отрывки из священных книг.
И чтобы окончательно их добить, Свами Даянанда заключил свои рассуждения тем, что иностранцы, чужаки, «млечха» вообще ничего не смыслят в восточной мудрости, не ведают о ней, как сказали бы в России, ни ухом, ни рылом и долго еще будут пребывать в таком состоянии полного невежества, абсолютно непросветленными.
— Вообще-то древние источники, — сказал он назидательным тоном, — недоступны миру, они тщательно спрятаны в Гималаях, в потаенных местах[405].
К сожалению, попытка Елены Петровны переломить ситуацию и расположить к себе Сарасвати Даянанду успехом не увенчалась.
Она поняла, что со Свами Даянандом каши не сваришь, он очень низко ее ставит и не намерен поддерживать Теософическое общество.
Симла расширила круг ее друзей и поклонников среди проживающих в Индии англичан, шотландцев и ирландцев. Синнетт познакомил ее с влиятельными британскими чиновниками, в том числе с отцом Редьярда Киплинга, который сотрудничал с его газетой «Пайонир».
Вполне возможно, что Елена Петровна на время исчезала из поля зрения своей свиты, удалялась куда-то в горы, подальше от шумных городов и экзальтированных знакомых. Ее маршруты не пролегали в безлюдных местах среди дикой природы. Она обычно попадала в курортные городки, в которых имперское величие проглядывало в каждом кирпиче, но размеры строений в сравнении со сходными зданиями в метрополии были сильно уменьшены, отчего церквушки, муниципальные учреждения, особняки и дворцы знати на фоне гор выглядели почти игрушечными. Типичные образцы английской колониальной архитектуры в далекой восточной провинции. Как только приходила жара, британская администрация переезжала в горы. Кто служил на севере Индии, отправлялся в Гималаи, в Симлу или Дарджилинг, кто на юге — в Голубые горы, в Кодайканал, а кто в центре — выбирал место своего пребывания по воле начальства, но обязательно там, где было прохладно.
Она любила останавливаться в особняках с потемневшими от времени стенами, с полами, выстланными мраморными плитами, с просторными гостиными, верандами и верхними галереями. Они напоминали ей дома деда в Саратове и Тифлисе.
Блаватская из Симлы совершила ознакомительную поездку в долину Спити, которая расположена в Малом Тибете на высоте около четырех тысяч метров над уровнем моря. В долине Спити находятся средневековые буддийские монастыри, которые стоят на скалистых утесах. Для нее было настоящим удовольствием медленно передвигаться верхом на низкорослой лошадке по узкой горной тропе. Находясь в седле, она молодела.
С политической точки зрения появление в Индии Блаватской, американской гражданки, русской по происхождению, было событием неординарным и не могло быть незамеченным британскими властями.
Блаватская заявила без обиняков, что приехала в Индию по совету Учителей специально для того, чтобы обогатить свои эзотерические знания новыми разысканиями.
Иными словами, это было ее настоящее паломничество на духовную родину. Она не собиралась во время своего путешествия набраться побольше внешних впечатлений. Ее интересовало другое — обретение духовной истины.
В марте 1882 года, однако, прекраснодушие, которое среди них воцарилось, было нарушено суровым письмом Свами Даянанды Сарасвати, который возвращал свой диплом Теософического общества и требовал от них в дальнейшем нигде не упоминать своего имени как теософа[406]. Конфликт между теософами и индусами из «Арья Самадж» входил в фазу открытого противостояния. Индусским радикалам не пришлись по душе печатающиеся в «Теософисте» статьи. Они посчитали их эклектичными и вульгарными. Вместе с тем в Индии существовали индусские умеренные круги, в которых деятельность Блаватской и Олкотта рассматривалась как своевременная поддержка начавшемуся духовному возрождению Индии. Широким жестом со стороны реалистически настроенных брахманов стало символическое приобщение Олкотта к брахманской варне. Весной 1883 года он прошел через обряд повязывания на шею священного шнура «упавита».
В Индии Блаватская и Олкотт купили в 1882 году на пожертвования теософов и на доходы от «Теософиста» землю на окраине Мадраса для штаб-квартиры Теософического общества. Деньги собирали всем миром чуть-ли не целый год. Место это называется Адьяр. Елена Петровна выбрала этот кусок индийской суши для столицы своей оккультной империи не случайно. Она была убеждена, что именно там сохранилось кое-что от легендарной Лемурии. Там же, как она полагала, уцелел осколочек от гигантского сверхконтинента Гондваны, который в доисторические времена объединял Индию, Южную Америку, Австралию, Африку и Антарктиду. На индийской земле она надеялась обнаружить следы Атлантиды. Ее особое внимание привлекло племя Голубых гор — тодда. В людях этого племени, в их глубоких познаниях законов природы она видела отблеск величия исчезнувшей цивилизации атлантов. Она не раз посещала Кодайканал — курортное местечко в Тамилнаду, на юго-востоке Индии. В Голубых горах Нильгири она познакомилась с жизнью, обычаями и верованиями племен тодда, ку-румба и баддага. Печатавшаяся в 1883 году в журнале М. И. Каткова «Русский вестник» вслед за путевыми очерками «Из пещер и дебрей Индостана» новая книга Блаватской «Загадочные племена на „Голубых горах“» закрепила ее славу талантливой беллетристки.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.