28. Новые струи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

28. Новые струи

Один человек в Нью — Йорке особенно пристально следил за процессом распада Советского Союза — Израиль Глик, которого все звали Зика, хозяин популярного супермаркета «Зика» на Бродвее. Зика был уроженцем Риги, эмигрировал оттуда в начале 70–х и всегда лелеял заветную мечту — вернуться в свой город, как только Латвия освободится от русской оккупации.

И вот 21 августа 1991 года Латвия приняла конституционный закон о государственном статусе, и Россия признала независимость Латвии. Для Зики это был великий праздник.

— Мы возвращаемся в Ригу, — радостно сказал он Лене и в тот же день позвонил Алеше с Лилей: — Приходите вечером праздновать с нами освобождение Латвии.

Лена испекла свой традиционный торт, и они весь вечер обсуждали новость. Зика был в приподнятом настроении, много говорил, вспоминал:

— Да, наконец мы с Леночкой возвратимся домой. Америка нас приняла хорошо, но все эти годы мы тосковали по красавице Риге. Верно говорят: как в гостях ни хорошо, а дома лучше. С самого первого дня русской оккупации я верил, что когда-нибудь наступит освобождение моей страны.

Алеша ответил:

— Мы рады тому, что вы возвращаетесь домой. А у нас с Лилей дом здесь, в Америке, а прежнего дома в России уже не будет. Недавно мы с Лилей побывали там, но ничего знакомого уже не увидели. По — моему, Россия не только распалась, она разлагается, как труп.

Мудрый Зика сказал им:

— Разница в том, что русские отняли у меня мой дом, а у евреев в России дома по — настоящему никогда и не было.

Зике предстояло много дел — продажа магазина и квартиры. Цена недвижимости в Нью — Йорке выросла за это время в десять раз. С собой он привез 1 300 000 долларов, которые лежали в швейцарском банке, купил магазин за миллион, расширил его и сделал двухэтажным. А теперь продал его за 10 миллионов. Квартиру он купил за 83 тысячи, а теперь ее оценили в 600. Покупателей за такие деньги было мало. Хозяйка его дома, древняя и еле живая миссис Трактенберг, предложила:

— Я могу выкупить у вас квартиру, ко мне приезжает племянница из Москвы, Марьяна с детьми, и я поселю их там. Но дам вам за нее 400000.

Поторговавшись, сошлись на 475.

Лена много раз спрашивала мужа:

— Зика, что ты хочешь делать со всем этим богатством?

— Леночка, я мечтаю восстановить в Риге мой старый магазин — универмаг «Зика».

— Но это потребует много энергии. Я беспокоюсь: на этом ты можешь подорваться.

— Я выкуплю у города то, что осталось на месте моего магазина. Риге наверняка нужны деньги. Потом я найму знающих людей: архитекторов, строителей, оформителей. Пусть они работают, я буду только дирижировать.

За три дня до отъезда он позвонил Алеше:

— Приходите и выбирайте себе любую часть мебели, лампы и другие вещи. Я продал квартиру, хозяйка хочет вселить сюда свою племянницу.

Квартира выглядела нежилой, и Алеше с Лилей было как-то неловко брать вещи.

— Берите, берите все, что нравится, — говорил Зика. — Остальное я отдам в Армию спасения.

Они взяли часть мебели и вещей и перевезли в дом Лешки.

Зику с Леной провожали в аэропорту имени Кеннеди.

— Ну, дорогие наши друзья, приезжайте к нам в гости в Ригу, — попрощался с ними Зика.

С освобождением от русского гнета Латвии, Литвы и Эстонии туда стали возвращаться некоторые эмигранты из Америки и Израиля, их тянуло в привычные условия жизни. Эти маленькие страны были частью Европы, и уклад жизни в них оставался европейским. К этому и стремились те иммигранты, которые американцами так и не стали. Впрочем, не уверенные в удачном устройстве, они сохраняли американское гражданство.

* * *

Через месяц в той же квартире Марьяна Трактенберг праздновала новоселье. Уже стояла другая мебель, хотя не все комнаты еще были обставлены. Марьяна с теткой, не видевшие друг друга почти шестьдесят лет, сразу сблизились.

Марьяна говорила Лиле:

— Какое в этой вашей Америке все другое, как все поражает! А мы еще попали в тетин дом — прямо из грязи в князи. Я не привыкла жить в таких хоромах, которые она мне подарила. И я совсем не знаю, что мне делать: тетя очень слаба и хочет как можно скорей передать мне владение домом. А дом оценили в девять миллионов. Как я смогу управлять таким богатством?

* * *

Из России в Америку приезжало все больше профессионалов и образованных людей, «мозги» страны, интеллигенция, в основном еврейского происхождения. Их знания, умения и способности создавали значительную часть благосостояния страны, которую они покидали[133]. По интенсивности этот поток был сравним с массовым бегством еврейской интеллигенции из фашистской Германии в 30–х: тогда в культуру Америки влились новые струи европейской немецкой культуры. Развал Советского Союза тоже принес Америке свое благословение: инженеры, программисты, врачи, ученые, музыканты, художники вливали в реку американской жизни все новые струи.

В Интернете гуляло стихотворение «Верните евреев!»

К властям: «Проявите усилье,

Немедля, как можно скорее,

Верните евреев в Россию,

Верните России евреев!

Зовите, покуда не поздно,

На русском ли, иль на иврите.

Верните нам „жидомасонов“

И всех „сионистов“ верните.

Пусть даже они на Гаити

И сделались черными кожей.

„Космополитов“ верните,

„Врачей — отравителей“ тоже…

Верните ученых, поэтов,

Артистов, кудесников смеха.

И всем объясните при этом —

Отныне они не помеха.

Напротив, нам больше и не с кем

Россию тащить из болота.

Что им, с головой их еврейской,

На всех у нас хватит работы.

Когда же Россия воспрянет

С их помощью, станет всесильной,

Тогда сможем мы, как и ране,

Спасать от евреев Россию».

* * *

Алеша неожиданно встретил на улице знакомого — Михаила Богуславского, альтиста из знаменитого Московского камерного оркестра Рудольфа Баршая:

— Миша! Какая встреча! Ты эмигрировал?

— Конечно. Не такой я дурак, чтобы оставаться там. Весь наш оркестр распался, люди разъехались кто куда.

— Кто же теперь играет в Большом зале Московской консерватории?

— Мухи там играют… Из оркестра Радио уволили всех евреев, ансамбль Володи Спивакова уехал, ансамбль Юры Башмета уехал. Белла Давидович с сыном Димой Ситковецким тоже здесь. Приходи к ним на концерт.

Перед входом в Холл, на 57–й улице, стояла нарядная толпа и слышалась русская речь. Среди типичных одесских фраз и громкого смеха журчал мягкий московский выговор. На минуту Лиле с Алешей показалось, будто они перед Московской консерваторией. Ясно, что этих людей привлекла сюда не только музыка, но и ностальгическое желание побыть в кругу «своих», вдохнуть забытого воздуха прошлой жизни.

— Алеша, смотри — это же настоящий съезд русской интеллигенции!

— Да, тут столько народу, что в России их, наверное, уже не осталось.

К Лиле подбежала ее школьная подруга Лорочка Фрумкина:

— Лилька, как я рада видеть тебя! Только недавно узнала тут, что ты стала профессором! Поздравляю! Как многого ты достигла! Какая же ты молодец! Я очень за тебя рада.

— Лорочка, спасибо, дорогая, я собиралась позвонить тебе. Как ты живешь, как твоя дочка?

— О, теперь мы с Нинютой живем хорошо, я отучилась и работаю учительницей, денег нам хватает. А еще мне помогает много списывать с налогов наш Геннадий Лавут. Знаешь его? Он приписывает мне лишних иждивенцев. Это очень выгодно. Я уже разбираюсь в этом и потихоньку становлюсь настоящей американкой.

Лиля вспомнила, что Геннадий Лавут делал то же самое, когда составлял налоговые отчеты индусам — резидентам в Бруклинском госпитале. А Лорочка продолжала:

— Да, у нас большая радость! Моя Нинюта будет участвовать в конкурсе скрипачей. Я так мечтаю, чтобы она выиграла и дала здесь концерт. Представляешь — в самом Карнеги — Холл!

— Я желаю ей удачи и буду рада за нее и за тебя! Я знаю, как тяжело тебе было одной тянуть ее через все трудности. Сколько ты вынесла, сколько вытерпела!

— Да, много пришлось вынести, мы ведь тут совсем одни, Нинютин отец нас бросил. А мне еще приходится постоянно бороться с ее нежеланием выходить на сцену. Она ужасно робкая, на сцене теряется. Но все-таки исполняется мечта, из-за которой мы с ней выехали в Америку, — перед моей Нинютой открывается широкая дорога.

Тут Лорочка «зацепила» кого-то из знакомых и отошла, а Лиля смотрела ей вслед и думала: «Эта тихая скромница не от мира сего, одна, без мужа, сумела добиться в Америке всего, чего хотела, — получила образование, нашла хорошую работу и вывела в люди свою дочку».

Повернувшись, Лиля увидела невдалеке розовощекую Розу Штейн, а за ней, склонив голову набок, стоял высокий и очень худой молодой мужчина. Она окликнула Девушку:

— Роза!

— Аиньки? — Роза кинулась к Лиле, потянула за руку спутника, представила его: — Это Гена, мой жених.

Лиля окинула его быстрым взглядом: ага, это тот самый, о котором Роза так долго мечтала! Гена казался растерянным в этой нарядной и оживленной толпе и как будто даже подавленным.

— Поздравляем вас обоих. Когда свадьба?

Гена совсем опустил взгляд в землю, а Роза рассмеялась и подмигнула:

— Он не хочет устраивать свадьбу, боится толпы, не любит бывать в центре внимания.

Гена отвернулся и сказал как будто в сторону:

— Свадьба что?.. Беспокойство одно, и только. Лучше посидеть на берегу пруда с удочкой, половить рыбки, погулять по березовым рощам. Вот на Волге хорошо, это я понимаю…

Роза подхватила Лилю под руку и отвела ее в сторону:

— Ну, как вам мой Гена?

— По — моему, в нем сразу видна глубоко русская душа.

— Да это он просто прикидывается… Он кажется немного диковатым, старается избегать людей. Я ему говорю: тебе бы с волками и медведями жить, а не с людьми. Вот на концерт идти не хотел, еле уговорила. Галстук и тот надевать не хотел. Но ничего, постепенно я его переделаю.

— Роза, зная вашу решительность и энергию, я уверена, вам это удастся.

— Да уж, я постараюсь, — и звонко, как всегда, рассмеялась.

К своему удивлению и радости, Лиля с Алешей обнаружили в толпе еще нескольких московских знакомых, а они даже не знали, что эти люди эмигрировали. Начались объятия и радостные восклицания, вопросы и рассказы о том, кто как устроился. В антракте люди продолжали общаться. Получалось, что наиболее удачно устраивались программисты, на них был большой спрос. Меньше везло научным работникам, кандидатам и докторам наук — у них не было публикаций на английском, и их брали только лаборантами и ассистентами. Журналисты находили работу в новых, недавно открытых русских журналах и на радиостанции.

* * *

Эмигранты привозили большие суммы, вырученные от продажи квартир. Больше всего долларов было у бухарских евреев, эмигрантов из Узбекистана. На других евреев они не были похожи ни в чем — ни по поведению, ни по внешнему виду. Жили они своим изолированным кланом, соблюдали какие-то смешанные восточно — еврейские традиции, занимались ремеслами, были многодетны, малоинтеллигентны и довольно состоятельны. Как они умели провозить в Америку столько денег, никто не знал.

Лиля лечила одного такого старика по фамилии Хасанов — смуглого, скуластого, в пестрой узбекской тюбетейке. Он был глубоко религиозным, просил только кошерную еду и настаивал, чтобы к нему приходил раввин — молиться. По — русски старик не говорил, объяснялся с сыновьями на фарси. У него было три взрослых сына, они вместе владели маленьким магазином продуктов первой необходимости. Там же продавали лотерейные билеты, которые покупали многие жители их округи. Лотереи разыгрывались по всей стране, выигрыши в несколько миллионов рекламировались, и о них мечтали все, особенно эмигранты.

Когда старик поправился, его старший сын принес Лиле конверт с пятьюстами долларами. Она отказывалась, но он настоял:

— По нашему обычаю, врача за операцию полагается отблагодарить, а то удачи не будет. — А потом пригласил их с Алешей в большой кошерный ресторан «Царь Давид», популярное место сборищ бухарских евреев на бульваре Квинс: — Приходите праздновать вместе с нами. Моему сыну исполнилось три года, ему можно первый раз постричь волосы. Это большой праздник для всей семьи.

Лиля удивилась незнакомому обычаю, и он с гордостью объяснил:

— Это принято только в очень религиозных семьях. У нас в гостях будет сам главный раввин бухарской общины. Это мы, бухарцы, — настоящие евреи. Другие эмигранты не настоящие.

Они с Алешей слышали, что «бухара», как их называют американцы, живут богато. Было любопытно посмотреть, как они празднуют и что такое бухарское веселье.

— Посмотрим, а заодно поедим настоящий узбекский плов, давно не ели, — предложил Алеша.

Они приехали в Форест — Хиллс пораньше, пройтись и посмотреть. Там жили около сорока тысяч бухарских евреев. Как только вышли из сабвея, в нос им ударил запах жареной баранины. Сомнений не было — они на месте. Раньше это явно был район состоятельных американцев, но «бухара» вытеснила их, скупив всё и возведя новые большие кирпичные особняки за высокими стенами. Между особняками теснились дома поменьше и лавочки ремесленников, мелкие магазины, ресторанчики, парикмахерские, химчистки, сапожные мастерские — все с надписями на русском и фарси. Там же находилось здание редакции местной газеты, «бухара» издавала на фарси газету с забавным названием The Bukharian Times.

В центре района стояло громадное красивое здание — сефардская синагога. При синагоге имелся большой клуб, театр и бассейн. Алеша даже присвистнул:

— Как они развернулись в Америке! Их сила в их клановости.

Между богатыми домами и мелкими лавочками лениво прохаживалось множество бухарцев в пестрых халатах и тюбетейках. На босых ногах у них тоже красовались остроконечные пестрые туфли. Картина была удивительная: настоящая Бухара в Нью — Йорке!

В ресторане было несколько залов и сотни людей в них — «бухара» гуляет. Оркестр исполнял восточную, русскую и американскую музыку. В их зале собралось около сорока человек. Мужчины в хорошо сшитых костюмах и женщины в богатых платьях с блестками танцевали узбекские и русские танцы. Они изящно, по — восточному, сгибали и разгибали кисти в запястьях, отводя пальцы с ярко накрашенными ногтями.

Пришел главный раввин, толстый, важный, в пестром шелковом халате и золоченой тюбетейке. Отец поднес к нему длинноволосого трехлетнего мальчика. Он испуганно смотрел на руки раввина, в которых были ножницы. Раввин прочел молитву и отрезал первую прядь волос. Мальчик заплакал, а семья и гости взвыли от восторга. Тут же появился парикмахер и быстро и ловко постриг ребенка. И все снова принялись танцевать, по очереди нося на руках и передавая друг другу мальчика.

И вот начался обильный бухарский ужин с еще более обильными возлияниями. Принесли жареную рыбу, потом печеные острые овощи, за ними шашлыки, а потом — громадное блюдо плова, лоснящегося от жира, с резким запахом баранины. Стол ломился под тяжестью блюд, а официанты приносили еще и еще — среднеазиатские сладкие дыни, гранаты, груши.

После громадного торта оркестр объявил традиционный бухарский танец, и все встали в круг. Алеша с Лилей тоже включились в танец.

Когда они вышли из ресторана, Лиля сказала:

— Странно видеть, как в американскую жизнь вливаются такие новые и чуждые для нее струи. Как ты думаешь: бухарцы смогут когда-нибудь американизироваться?

— Может, через несколько поколений, лет через сто.

А вскоре в газетах написали, что всех троих сыновей старика Хасанова арестовали. Они обманули неграмотного простака — покупателя, купившего лотерейный билет в их магазине. Сам он не понял результата лотереи и пришел спросить у продавцов. Один из братьев увидел, что билет выиграл пятьдесят тысяч, и сказал бедняге:

— Поздравляю! Ты счастливец — выиграл пять тысяч.

Второй брат подмигнул первому и тоже сказал:

— Да, верно, ты выиграл пять тысяч! Но знаешь, с тебя возьмут налог за выигрыш, так что получишь меньше четырех. Хочешь, я дам тебе прямо сейчас пять тысяч за твой билет?

Ополоумевший от удачи «счастливчик» согласился, а братья через некоторое время предъявили билет для получения выигрыша. Об этом написали в эмигрантских газетах и передали по русскому радио, и тогда их обман выяснился.

Алеша прочитал об этом и усмехнулся:

— Ты спрашивала, когда они американизируются. Ну, в тюрьме их наверняка быстро американизируют.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.