32. В заповеднике Адирондак
32. В заповеднике Адирондак
Тася Удадовская, придя на работу пораньше, привычно сняла бигуди, слегка взбила волосы, полюбовалась на себя в зеркале и спустилась со второго этажа в офис доктора де Пуаза. Игривой походкой она подошла к его кабинету, будто ненароком заглянула в дверь и почти пропела:
— Здравствуйте, доктор. О, как вы прекрасно выглядите сегодня — ну совсем молодой человек.
Старику за восемьдесят, конечно, приятна похвала молодой женщины, он улыбнулся:
— Спасибо. Вы действительно находите, что я выгляжу не очень старым?
— О, доктор, да вы же очень интересный мужчина!
— Ну, если вы так считаете… Как вам работается на втором этаже?
— Не знаю, как вам сказать, доктор… — Тася потупила глаза, замялась.
— Говорите как есть.
— Знаете, доктор, для моей квалификации там немного… — как бы сказать? — скучно.
— Скучно? Что ж, надо будет придумать для вас что-нибудь получше.
— О, я буду вам так благодарна, так благодарна! — опять запела Тася.
В лаборатории она нашла склонившуюся над микроскопом Лилю, подкралась сзади, обняла ее:
— Кисанька — лапушка, а вы все работаете… Завидую вашей работоспособности. Хочу вот напроситься к вам в гости, посмотреть, как вы устроились в новой квартире.
Она пришла вечером, прямо с порога стала любезничать, нахваливая Лилю Алеше:
— Ваша жена просто кисанька — лапушка! На работе доктор так ею доволен, так доволен, прямо души в ней не чает, всем рассказывает, какой она хороший работник.
Потом Тася долго ходила, выглядывала в окна, трогала мебель, спрашивала, что сколько стоит.
— У вас все так хорошо, вы вдвоем, счастливые. Я так рада за вас, кисаньки — лапушки!
Лилю она раздражала. Когда она наконец ушла, Лиля сказала ворчливо:
— Хитрит и врет. Никогда я не слышала, чтобы доктор меня хвалил. Она работает массажисткой у жены доктора, на этаж выше. С недавних пор повадилась бегать к нам и то и дело попадаться доктору на глаза. Что-то у нее на уме есть.
Через несколько дней Алеша, придя с радиостанции, застал Лилю безвольно сидящую с опущенной головой и вздрагивающими плечами.
— Ты уже дома? — удивился он. — Что случилось?
Не поворачивая головы, охрипшим от слез голосом Лиля сказала:
— Я уволена.
— Уволена? Но что произошло?
— Ничего. Просто доктор сказал: «Вы слишком квалифицированы для этой работы» и выгнал, заплатив за две недели вперед. Но я знаю, я просто уверена, что это интриги Таси, этой «кисаньки — лапушки». Она точно наговорила ему что-то про меня. Наглая, хитрая, паршивая дрянь! — закричала вдруг Лиля. — Прикидывалась другом, а сама заняла мое место, всадила мне нож в спину, гадюка!
Алеша впервые видел Лилю в таком состоянии, он обнял ее, прижал к себе.
— Да наплюй ты на эту Тасю и на эту работу! Тебе нужно отдохнуть.
— Как отдохнуть?! Я зарабатывала почти семьсот долларов в месяц, это же был наш единственный постоянный доход…
— У нас еще остались деньги, и я тоже немного подрабатываю — мы продержимся.
Лиля задыхалась от обиды и никак не могла успокоиться. Тяготы жизни истощили ее нервную систему, а этот удар окончательно подорвал ослабевшее здоровье. Она впала в депрессию и еле двигалась. Алеша забеспокоился и решил, что ей необходим полный отдых. Надо срочно хоть на пару недель увезти ее из города, сменить обстановку. Но на поездку не было денег.
* * *
Он спросил своего нового приятеля Илью Мусина:
— Как думаешь, где нам с женой лучше отдохнуть? Чтобы недорого, недалеко и спокойно.
— Проще и дешевле всего взять в рент машину и поехать на север штата Нью — Йорк, к горному хребту Адирондак — с лесами и озерами. Считается, что самый чистый воздух. Всего шесть — семь часов езды на машине. Кстати, Горький в 1906 году написал там свой роман «Мать». Может, и ты что-нибудь сочинишь, — пошутил он.
Лиля безразлично отнеслась к этой идее, она была не в состоянии ни радоваться, ни возражать.
Алеша пошел взять машину напрокат. Эта сфера услуг была пока непривычной для него: в Союзе о прокате машин не слышали, а здесь были сотни гаражей rent-a — car — машин в прокат.
— Дайте вашу кредитную карточку, — сказали ему.
Кредитные карточки тогда только входили в обиход, у Алеши ее пока не было.
— Я заплачу наличными, вперед.
— Мы наличные не принимаем. Нам нужно знать кредитоспособность клиента на случай, если что-нибудь случится с машиной.
Какая у них может быть кредитоспособность?.. Ни он, ни Лиля не работали. Выручил опять Мусин: взял машину на свое имя и записал Алешу шофером.
Алеша тщательно изучил дорожную карту, которую выдали в конторе проката, оставил Лешке деньги на две — три недели самостоятельного проживания, и вот в первый раз они с Лилей выехали на американские дороги на недорогом голубом «шевроле — сайтэйшен». Как только выехали из города, настроение у Лили улучшилось, оба думали: «Кто знает, что будет завтра? Будем хоть сегодня жить без забот, будто никакого завтра нет».
Непривычный к американским скоростным трассам со сложной системой выездов и въездов, Алеша напряженно всматривался в дорожные знаки и не раз по ошибке сворачивал не в ту сторону. Все, что они видели по пути, казалось им картинками из американских кинофильмов: большие заправочные станции, множество мотелей, Макдоналдсы, отели Говарда Джонсона, высокие силосные башни вдали. И они чувствовали себя как настоящие американцы — мчались параллельно с другими машинами и ничем от них не отличались.
Алеша рассказывал Лиле, что он прочитал про Адирондак:
— Это самый большой заповедник в Америке, в нем три тысячи озер и три тысячи двести километров пешеходных дорожек для туристов. Раньше там жили ирокезы, но заражались от европейцев их болезнями и стали постепенно вымирать, а после 1720 года их оттуда вытеснили. В 1864–м всю эту территорию объявили заповедником.
Лиля слушала, устало откинувшись на сиденье и полузакрыв глаза. Начало смеркаться, надо было где-то остановиться на ночлег, но они не заказали заранее по телефону комнату ни в одном мотеле — оплошность неопытных путешественников. И теперь куда ни подъезжали, везде обнаруживали надпись No vacancy — свободных мест нет. И тут Алеша увидел старый двухэтажный бревенчатый дом на берегу озера. На нем висела покосившаяся вывеска Motel.
— Есть у вас свободная комната? А сколько стоит?
Комната была, и с прекрасным видом на озеро и горы вдали, всего 15 долларов в день.
— Будем здесь отдыхать, все-таки нам повезло! — радостно сказал Алеша.
Воздух в Адирондаке был действительно изумительной чистоты и свежести, и место очень подходило для прогулок. Но Лиля была так слаба, что еле передвигала ноги. Они сидели возле двери своей комнаты, выходившей прямо на озеро, глубоко вдыхали воздух и любовались видом. Лиля виновато объясняла Алеше:
— Ты извини меня, но я не в силах даже заниматься любовью. Дай мне отдохнуть сначала.
Алеша не беспокоил ее, но тосковал по творческой работе. Уже давно он ничего не писал, занимался обустройством жизни. И вот ему наконец опять захотелось сочинять. Они гуляли, и он на ходу делал записи на клочках бумаги, а поздно вечером, когда Лиля спала, составлял из них эпизоды будущей книги.
На свежем воздухе Лиля быстро окрепла, и через несколько дней они стали гулять больше. И однажды ночью она сама пришла к нему…
Отдохнув, они поехали в небольшое путешествие по северной границе штата, вдоль берега реки Святого Лаврентия, у границы с Канадой. Каждый вечер они останавливались в новом месте, выбирали мотель попроще. Их приводили в восторг непривычно чистые и удобные номера: комнаты были просторные, утром давали хороший завтрак, а на больших кроватях с удобными матрасами было так сладко заниматься любовью.
Они осмотрели чудо природы — парк «Тысячу островов», расположенный там, где мощная и широкая река Святого Лаврентия впадает в озеро Онтарио. Они катались на экскурсионном катере между островками, а оттуда поехали на Пальцевые озера — пять узких и длинных водоемов, по форме напоминающих пальцы руки.
Хозяин мотеля посоветовал:
— Вы обязательно должны поехать в горы Катскилл, это недалеко отсюда. Там еврейские курортные места, их даже называют Jewish Alps — еврейские Альпы. В маленьких городках проживает множество ортодоксальных евреев, хасидов.
— А почему их много именно там? — заинтересовался Алеша.
— А почему нет? Еще Черчилль говорил: «Евреи — маленький народ, но в каждом определенном месте их почему-то всегда много». Их предки эмигрировали из царской России и поселились там в конце XIX века, устроили общины. Потом их жизнь наладилась, состоятельные евреи стали переезжать в Нью — Йорк, но построили для себя коттеджи и отели в горах. Эти места входят в так называемый Борщевой пояс.
— Откуда такое странное название?
— От борща, конечно. Евреи из России привезли с собой привычку есть борщ, которого в Америке не знали. Но кроме борща у этих евреев есть еще одна прекрасная традиция: по субботам, после целого дня молитв, они организуют музыкальные вечера. К ним приезжают с концертами еврейские певцы, музыканты и юмористы.
— Лиля, нам обязательно надо посмотреть на жизнь провинциальной Америки! Мы ведь видим все время только жизнь огромного города. — И Алеша повернулся к хозяину: — А дороги там хорошие, в этих еврейских Альпах?
— Вы смеетесь?! — улыбнулся хозяин. — Сразу видно, что не знаете Америку. По всей стране не найдете вы плохих дорог, разве только если куда-то не ступала нога человека.
* * *
Действительно, как далеко они ни заезжали в маленькие городки, деревни и на фермы, дороги, даже проселочные, были заасфальтированы и поддерживались в хорошем состоянии. Алеша с Лилей проезжали аккуратные городки с двухэтажными домами и палисадниками. Порой встречались большие и богатые особняки, в них явно жили состоятельные люди; но большинство домов были небольшими, всегда с гаражом, обязательно выкрашены светлой краской. К каждому дому вел асфальтированный съезд с дороги, на котором всегда стояло по несколько машин — на каждого взрослого.
Свои впечатления наши туристы постоянно невольно сопоставляли с Россией, горячо перебивали друг друга:
— Смотри, сколько мы ни проезжаем мест, нигде нет ни заборов, ни ворот!
— И нигде не висит стираное белье. И выносных уборных нет, и колодцев что-то не видно.
Из любопытства Алеша заезжал даже на фермы — посмотреть, как на них, поближе. На каждой ферме было всего по нескольку работников.
— Знаешь, ведь в Америке фермеры составляют всего 3 % населения, — рассказывал Алеша Лиле, — а кормят всю страну и еще продают свою продукцию во многие страны. А в России в сельском хозяйстве занято чуть ли не 30 %, а прокормить страну как следует не могут, из года в год вынуждены покупать зерно у Америки. Ведь именно в обмен на зерно кремлевские воротилы разрешили евреям эмигрировать![62]
Поразили их провинциальные супермаркеты и так называемые молы невероятных размеров, каких нет в Нью — Йорке. Скопление магазинов, кафе, ресторанов, кинотеатров и спортивных залов под одной крышей. Перед супермаркетами паркинги на сотни машин.
Интересней всего было посмотреть на людей. Жители провинции отличались от подтянутых ньюйоркцев. Мало было чернокожих, а в массе белых встречалось поразительно много толстых людей. Женщины, как правило, были в окружении 3–4 детей, толкали перед собой загруженные до верха тележки для покупок, в которые сажали и младенцев.
* * *
В каждом городке Алеша с Лилей видели и церкви, и много синагог — больших и маленьких. И повсюду им встречались ортодоксальные евреи. Провинциальные хасиды тоже ходили с пейсами, в черных лапсердаках и шляпах, женщины — в строгих длинных платьях и в париках на стриженых головах. Алеша с интересом к ним приглядывался:
— Какая громадная разница по сравнению с жизнью в России! Открытая религиозность этих евреев означает их полную свободу. Здесь они хозяева своей жизни и убеждений.
К Нью — Йорку они подъезжали в субботу и, остановившись в городе Монро, нашли мотель «Розмарин». Любознательный Алеша услышал, что рядом есть местечко Кирьяс — Джоэль (Kiryas Joel), поселение хасидов, и поехал посмотреть, что это за люди. В красивой зеленой местности стояли дома с двухэтажными секциями для каждой семьи, своя школа и большая синагога. Все надписи были на иврите. На улице играли дети разного возраста: мальчики уже с пейсами, девочки в длинных платьях. Алеша ехал медленно, высматривая место для парковки, но не успел проехать и два квартала, как в машину полетели камни. Он решил, что хулиганят дети, но тут же увидел, что камни бросали разъяренные взрослые хасиды. Сначала он не понял, в чем дело, но они продолжали кричать что-то и махать кулаками, и Алеша наконец догадался: они протестовали против того, что он в субботу ездит на машине по их местечку.
Обескураженный, он вернулся в мотель.
— Хасиды забросали меня камнями, — сказал он хозяину, а тот, неверующий еврей, стал злобно объяснять:
— Эти хасиды — потомки сатмарской династии, выходцы из Венгрии и Румынии. Живут они автономно, ни с кем не общаются, говорят и учат детей в своих школах не на английском, а на идиш и иврите. Они не признают евреями никого, кроме членов своей секты, и даже не признают Израиль. Мужчины заняты изучением Торы, а женщины плодят детей. Они получают от государства деньги и страховки на себя и детей, живут на средства налогоплательщиков. Мы их ненавидим и побаиваемся, а поделать ничего не можем.
Алешу это объяснение поразило.
— При всей моей снисходительности к религиозным убеждениям, — сказал он Лиле, — я не могу понять такого фанатизма в XX веке и в прогрессивной Америке, — говорил он Лиле. — Признание права на такую отсталую жизнь говорит уже не о свободе. Свобода не должна становиться вакуумом для заполнения чем угодно.
* * *
Вечером в их мотеле состоялся концерт. Выступал знаменитый комик Джеки Мейсон. Он смешил всех еврейскими хохмами из репертуара Менделя Моранца, и публика слушала его с удовольствием.
— Ха, вы знаете, кто такой Мендель Моранц? Это еврей — философ. Ну конечно, все евреи любят пофилософствовать, но Мендель Моранц был еще и изобретатель. Почему? У него, как у всякого еврея, была жена, и она мешала ему философствовать, всё жаловалась и жаловалась, как ей трудно вести хозяйство. Своими жалобами она отвлекала его от размышлений. Так что вы себе думаете сделал Мендель Моранц? Он изобрел кучу новшеств в домашнем хозяйстве, чтобы жена не приставала к нему с жалобами.
Потом выступала знаменитая певица сопрано Беверли Силлс, всеобщая любимца. Ее встретили бурей аплодисментов, она мило улыбнулась и сказала:
— Моя мама из Одессы. Она умеет готовить чудесный борщ на курином бульоне. Поэтому я всегда рада, когда меня приглашают выступать в залах Борщевого пояса.
Пела она изумительно, и ее долго не отпускали. Потом заиграли танцевальные мелодии, и вся аудитория пустилась в пляс, даже старики и старухи. Лиле тоже захотелось потанцевать, и они провели чудесный вечер перед возвращением домой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.