Стихи Н. М. Языкова, посвященные Киреевским и Елагиным

Стихи Н. М. Языкова, посвященные Киреевским и Елагиным

М. В. Киреевской

Ее светлости главноуправляющей отделением народного продовольствия по части чайных обстоятельств от благодарных членов Троице-Сергиевской экспедиции

В те дни, как путь богоугодный

От места, где теперь стоим,

Мы совершали пешеходно

К местам и славным и святым;

В те дни, как сладостного мая

Любезно-свежая пора,

Тиха от утра до утра,

Сияла нам, благословляя

Наш подвиг веры и добра;

И в те часы, как дождь холодный

Ненастье нам предвозвестил

И труд наш мило-пешеходный

Ездою тряской заменил;

Там, где рука императрицы,

Которой имя в род и род

Сей белокаменной столицы

Как драгоценность перейдет,

Своею властию державной

Соорудила православно

Живым струям водопровод[143];

Потом в селе, на бреге Учи,

Там, где в досадном холодке,

При входе в избу на доске,

В шинели, в белом колпаке,

Лежал дрожащий и дремучий

Историк нашего пути[144], —

Его жестоко утомили

Часы хожденья и усилий

И скучный страх вперед идти;

Потом в избе деревни Талиц,

Где дует хлад со всех сторон,

Где в ночь усталый постоялец

Дрожать и жаться принужден;

Потом в местах, где казни плаха

Смиряла пламенных стрельцов,

Где не нашли б мы и следов

Их достопамятного праха;

Там, где полудня в знойный час

Уныл и жаждущий подушки

На улице один из нас

Лежал — под ним лежали стружки!

Потом в виду святых ворот,

Бойниц, соборов, колоколен,

Там, где недаром богомолен

Христолюбивый наш народ;

Обратно, в день дождя и скуки,

Когда мы съехалися в дом

Жены, которой белы руки

Играли будущим царем, —

Всегда и всюду благосклонно

Вы чаем угощали нас,

Вы прогоняли омрак сонный

От наших дум, от наших глаз.

Итак, да знаменье оставим

На память будущим векам

И свой великий долг исправим

Святой признательностью к вам.

Мы все с поклоном вам подносим

И купно молим вас и просим

Принять с улыбкою наш дар,

Лишь с виду малый и убогий,

Как принимают наши боги

Кадил благоговейный пар.

Постельничий и походный виршеписец Н. Языков.

И. В. Киреевскому

Молод ты! Ну что, что молод?

Размышленьем и трудом

Твой талант уж перемолот

И просеян: сила в нем!

Ты для мерзкого нахала,

И жида, и пришлеца,

И для пылкого глупца,

И невежды-самохвала,

И огромного враля —

Остротой его заквасишь,

Да наукою подкрасишь,

И задашь им киселя!

П. В. Киреевскому

Щеки нежно пурпур?вы

У прелестницы моей;

Золотисты и шелковы

Пряди легкие кудрей;

Взор приветливо сияет,

Разговорчивы уста;

В ней красуется, играет

Юной жизни полнота!

Но ее на ложе ночи,

Мой товарищ, не зови!

Не целуй в лазурны очи

Поцелуями любви:

В них огонь очарований

Носит дева-красота;

Упоительных лобзаний

Не впивай в свои уста:

Ими негу в сердце вдует,

Мглу на разум наведет,

Зацелует, околдует

И далеко унесет!

В. А. Елагину

Светло блестит на глади неба ясной

Живая ткань лазури и огня,

Симв?л души, проснувшейся прекрасно,

Заря безоблачного дня;

Так ты мечту мне сладкую внушаешь;

Пленителен, завиден твой удел:

Среди наук ты гордо возмужаешь

Для стройных дум и светлых дел;

От ранних лет полюбишь наслажденья,

Привольные и добрые всегда:

Деятельный покой уединенья

И независимость труда;

Младая грудь надежно укрепится

Волненьем чувств свободных и святых,

И весело, высоко разгорится

Отвага помыслов твоих,

И, гражданин торжественного мира,

Где не слышна земная суета,

Где ни оков, ни злата, ни кумира,

Душа открыта и чиста;

Где в тишине растут ее созданья,

Которым нет простора меж людей, —

Ты совершишь заветные желанья

Счастливой юности твоей.

О! вспомни ты в те сладостные лета,

Что я твою судьбу предугадал,

И слепо верь в пророчества поэта

И в правоту его похвал!

А. П. Елагиной

При поднесении ей своего портрета

Таков я был в минувши лета

В той знаменитой стороне,

Где развивалися во мне

Две добродетели поэта:

Хмель и свобода. Слава им!

Их чудотворной благодати,

Их вдохновеньям удалым

Обязан я житьем лихим

Среди товарищей и братий,

И неподкупностью трудов,

И независимостью лени,

И чистым буйством помышлений,

И молодечеством стихов.

Как шум и звон пирушки вольной,

Как про любовь счастливый сон,

Волшебный шум, волшебный звон,

Сон упоительно-раздольный, —

Моя беспечная весна

Промчалась. Чувствую и знаю,

Не целомудренна она

Была — и радостно встречаю

Мои другие времена!

Но святы мне лета былые!

Доселе блещут силой их

Мои восторги веселые,

Звучит заносчивый мой стих

И вот на память и храненье,

В виду России и Москвы —

Я вам дарю изображенье

Моей студентской головы!

П. В. Киреевскому

Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где я

Живу и движусь? Как поэзия моя,

Моя любезная, скучает иль играет,

Бездействует иль нет, молчит иль распевает?

Ты должен знать, каков теперешний мой день?

По-прежнему ль его одолевает лень,

И вял он и сердит, влачащийся уныло?

Иль радостен и свеж, блистает бодрой силой,

Подобно жениху, идущему на брак?

Отпел я молодость и бросил кое-как

Потехи жизни той шутливой, беззаботной,

Удалой, ветреной, хмельной и быстролетной.

Бог с ними! Лучшего теперь добился я:

Уединенного и мирного житья!

Передо мной моя наследная картина:

Вот горы, подле них широкая долина

И речка, сад, пруды, поля, дорога, лес,

И бледная лазурь отеческих небес!

Здесь благодатное убежище поэта

От пошлости градской и треволнений света.

Моя поэзия — хвала и слава ей!

Когда-то гордая свободою своей,

Когда-то резвая, гулявшая небрежно

И загулявшаясь едва не безнадежно,

Теперь она не та, теперь она тиха:

Не буйная мечта, не резкий звон стиха

И не заносчивость и удаль выраженья

Ей нравятся — о нет! пиры и песнопень,

Какие некогда любила всей душой,

Теперь несносны ей, степенно-молодой,

И жизнь спокойную гульбе предпочитая,

Смиренно-мудрая и дельно-занятая,

Она готовится явить в ученый свет

Не сотни две стихов во славу юных лет,

Произведение таланта миговое —

Элегию, сонет, а что-нибудь большое!

И то сказать: ужель судьбой присуждено

Ей весь свой век хвалить и прославлять вино

И шалости любви нескромной? Два предмета,

Не спорю, милые, — да что в них? Солнце лета,

Лучами ранними гоня ночную тень,

Находит весело проснувшимся мой день;

Живу, со мною мир великий, чуждый скуки,

Неистощимые сокровища науки,

Запасы чистого привольного труда

И мыслей творческих, не тяжких никогда!

Как сладостно душе свободно-одинокой

Героя своего обдумывать! Глубоко,

Решительно в него влюбленная, она

Цветет, гордится им, им дышит, им полна;

Везде ему черты родные собирает;

Как нежно, пламенно, как искренно желает,

Да выйдет он, ее любимец, пред людей

В достоинстве своем и в красоте своей,

Таков, как должен быть он весь душой и телом,

И ростом, и лицом; тот самый словом, делом,

Осанкой, поступью, и с тем копьем в руке,

И в том же панцире, и в том же шишаке!

Короток мой обед; нехитрых сельских брашен

Здоровой прелестью мой скромный стол украшен

И не качается от пьяного вина;

Не долог, не спесив мой отдых, тень одна,

И тень стигийская бывалой крепкой лени,

Я просыпаюся для тех же упражнений

Иль, предан легкому раздумью и мечтам,

Гуляю наобум по долам и горам.

Но где же ты, мой Петр, скажи? Ужели снова

Оставил тишину родительского крова

И снова на чужих, далеких берегах

Один, у мыслящей Германии в гостях,

Сидишь, препогружен своей послушной думой

Во глубь премудрости туманной и угрюмой?

Или спешишь в Карлсбад — здоровье освежать

Бездельем, воздухом, движеньем? Иль опять,

Своенародности подвижник просвещенный,

С ученым фонарем истории, смиренно

Ты древлерусские обходишь города,

Деятелен, и мил, и одинак всегда?

О! дозовусь ли я тебя, мой несравненный,

В мои края и в мой приют благословенный?

Со мною ждут тебя свобода и покой —

Две добродетели судьбы моей простой,

Уединение, ленивки пуховые,

Халат, рабочий стол и книги выписные.

Ты здесь найдешь пруды, болота и леса,

Ружье и умного охотничьего пса.

Здесь благодатное убежище поэта

От пошлости градской и треволнений света:

Мы будем чувствовать и мыслить, и мечтать,

Былые, светлые надежды пробуждать,

И, обновленные еще живей и краше,

Они воспламенят воображенье наше,

И снова будет мир пленительный готов

Для розысков твоих и для моих стихов!

А. А. Елагину

Была прекрасная, весела

Та живописная картина

Свободной жизни, та година

Достойно-празднична была,

Когда остатки вдохновений

Студентской юности моей

Я допивал в кругу друзей,

В Москве, и, полон песнопений,

Стихом блистая удалым,

Восторжен, выше всякой прозы,

Гулял у вас — и девы-розы

Любили хмель мой, слава им!

А ныне где, каков я ныне?

О! знаю, чувствую: тому

Душецветенью моему,

Той исторической картине

Не повториться никогда;

Но ежели мои печали

Минуют так, как миновали

Мои златые дни, тогда

Грешно бы, право, на досуге

Не помянуть нам за вином

О том гулянии моем,

Как о минувшем, милом друге.

Не так ли? Я почти готов,

Я рад сердечно, я чужбину,

Мою тоску легко покину,

И прямо с майнских берегов

В Москву. Вы ждете — еду, еду,

Скачу, лечу, и вот как раз

Я к вам, сажуся подле вас —

И наливай сосед соседу!

А. П. Елагиной

Я знаю, в дни мои былые,

В дни жизни радостной и песен удалых

Вам нравились мои восторги молодые

И мой разгульный, звонкий стих;

И знаю я, что вы и ныне,

Когда та жизнь моя давно уже прошла, —

О ней же у меня осталось лишь в помине,

Как хороша она была

И, приголубленная вами

И принятая в ваш благословенный круг,

Полна залетными, веселыми мечтами,

Любя студентский свой досуг, —

И ныне вы, как той порою,

Добры, приветливы и ласковы ко мне,

Так я и думаю, надеюсь всей душою,

Так и уверен я вполне,

Что вы и ныне доброхотно

Принос мой примете, и сердцу моему

То будет сладостно, отрадно и вольготно.

И потому, и потому

Вам подношу и посвящаю

Я новую свою поэзию[145], цветы

Суровой, сумрачной годины; в них, я знаю,

Нет достодолжной красоты:

Ни бодрой, юношеской силы,

Ни блеска свежести пленительной; но мне

Они и дороги и несказанно милы;

Но в чужедальной стороне

Волшебно ими оживлялось

Мне одиночество туманное мое;

Но, ими скрашено, сноснее мне казалось

Мое печальное житье.

П. В. Киреевскому

Ты крепкий, праведный стоятель

За Русь и славу праотцов,

Почтенный старец-собиратель

Старинных песен и стихов!

Да будет тих и беспечален

И полон счастливых забот

И благодатно достохвален,

И мил тебе твой новый год!

В твоем спасительном приюте

Да процветет ученый труд

И недоступен всякой смуте

Да будет он; да не войдут

К тебе ни раб царя Додона,

Ни добросовестный шпион,

Ни проповедник Вавилона[146],

Ни вредоносный ихневмон[147],

Ни горделивый и ничтожный

И пошло-чопорный папист[148],

Ни чужемыслитель безбожный

И ни поганый коммунист[149];

И да созреет безопасно

Твой чистый труд, и принесет

Он плод здоровый и прекрасный,

И будет сладок этот плод

Всему Востоку, всем крещеным;

А немцам, нашим господам,

Богопротивным и мудреным,

И всем иным твоим врагам

Будь он противен; будь им тошно

С него, мути он душу им!

А ты, наш Петр, ты неоплошно

Трудись и будь неутомим!