Часть третья Умри, чтобы жить

Часть третья

Умри, чтобы жить

Начало 1980 года Дин встретил в работе: на киностудии «ДЕФА» он запустился с комедийным вестерном «Пой, ковбой, пой». Это была веселая и непритязательная картина о том, как двое друзей-ковбоев и восьмилетняя девочка, которая сбежала из дома и прибилась к ковбойской повозке, путешествуют по Дикому Западу. Дин в этом фильме выступал сразу в четырех ипостасях: как автор сценария, режиссер, исполнитель главной роли (ковбой Джо) и певец. Этот фильм явился на свет как нельзя кстати. Как мы помним, Дин задумал этот проект еще пару лет назад, решив взять передышку на ниве политического кинематографа. И теперь, когда он находился под сильным впечатлением от афганских событий, эта лента могла стать для него неким бальзамом на душу. Дин с огромным вдохновением работал над фильмом, вкладывая в него всю свою душу и весь запас творческой энергии.

В это же время Дин принял участие в написании своей первой и, увы, единственной прижизненной биографии под названием «Рождается в сердце». Эта идея возникла в недрах пропагандистского аппарата ГДР на седьмом году жизни Дина в этой республике и была вполне закономерным явлением: все-таки Дин много делал для прославления ГДР во всем мире, и теперь наступило время для самой Восточной Германии отдавать долги. Кроме того, в подобной книге нуждались и другие социалистические страны, где имя Дина Рида было также хорошо известно. Короче, журналисту Хансу Дитеру Брайеру было дано задание интервьюировать Дина и на основе этих интервью сделать небольшую, карманного типа, книгу, где в доступной форме живописались бы жизнь и общественная деятельность Дина Рида. Никаких сенсаций и тем паче закулисных тайн в ней не должно было быть. Поскольку помимо книги Дин был занят еще и другими делами, процесс создания биографии занял без малого полгода. В ней было 8 частей: «На родине», «Южная Америка», «Мы преодолеем!», «Знакомство со страной Ленина», «Гуд бай, брат гринго!», «Дома в другой стране», «Скандал в Миннесоте», «В гостях у Дина Рида».

В марте Дин отправился в Чехословакию, где на студии грамзаписи «Супрафон» ему предстояло записать очередной диск-гигант. Он назывался «Рок-н-ролл, кантри и романтика». Появление этого диска тоже было показательным: на нем в основном были представлены американские рок-н-роллы, которые Дин знал и любил с детства. А гражданская тематика была представлена всего двумя песнями: «БАМ» и «Вундед-Ни-73» (или «Раненный в Вундед-Ни»), да и то потому, что написаны они были в энергичном ключе, напоминающем тот же рок-н-роллл. Полный список произведений, представленных на этой пластинке, выглядел следующим образом:

«Kansas City», «Rock’n’Roll i give you the Best years of my life», «Sweet little sixteen» (в дуэте с Кати Ковач), «Sensible», «Rock’n’Roll – Medley» («Be-Bop-A-Lula», «Heartbreak Hotel», «Rock around the Clock», «Blue Suede shoes», «Let’s twist again», «Tutti Frutti»), «Leroy Brown», «You don’t bring me flowers» (в дуэте с Кати Ковач), «Fighting and Fussing», «B. A. M.», «Wounded Knee-73», «Beatles Medley» («Hard day’s night», «Yesterday», «Can’t buy me love», «Michelle», «Yellow Submarine»).

Этот диск выйдет осенью этого же года одновременно в трех странах: ЧССР, ГДР и Советском Союзе. А чуть раньше этого, в середине апреля, по советскому телевидению был показан документальный фильм о прошлогодней поездке Дина Рида на БАМ. Этой ленте тоже была уготована пропагандистская роль: она должна была показать, что не все представители западной творческой интеллигенции осудили Советский Союз за вторжение в Афганистан – американец Дин Рид по-прежнему оставался на нашей стороне. Это было сущей правдой: Дин хотя и не одобрял вторжение, однако публично об этом никогда не заявлял и продолжал числить себя другом Советского Союза.

В апреле Дин вернулся в ГДР, где продолжил работу над фильмом «Пой, ковбой, пой». Начались натурные съемки, которые проходили в Румынии. Параллельно с этим Дин вернулся к своей общественной деятельности. Так, 24–26 мая он принял участие в митинге дружбы молодежи ГДР и СССР в городе Карл-Маркс-Штадте. Этот митинг был не случайным: в свете антисоветских инициатив, предпринятых на Западе в связи с войной в Афганистане, надо было показать, что восточные немцы во всем солидарны с Советским Союзом.

Тем временем ситуация в Афганистане становилась все более напряженной. Дин с жадностью ловил любые сообщения из этой страны, причем из разных источников: читал как немецкие, так и англоязычные газеты, слушал «вражеские голоса». Именно из них он узнал, что в марте 1980 года советские войска начали широкомасштабные боевые действия в Афганистане. И хотя объяснялось это активизацией сопротивления со стороны моджахедов, которых субсидировали и вооружали американцы, это сообщение болью отозвалось в душе Дина: он понял, что его расчеты на быстротечную военную операцию не оправдываются. Война явно расширялась, что грозило самыми непредсказуемыми последствиями. Западные СМИ уже называли афганских моджахедов «борцами за свободу» и вовсю расписывали зверства советских солдат: что те убивают мирных жителей, проводя массовые зачистки в кишлаках. Читая об этом, Дин невольно ловил себя на мысли, что все это один в один напоминает ему войну во Вьетнаме. «Пройдет еще немного времени, и западные журналисты раскопают какую-нибудь афганскую Сонгми», – с грустью думал Дин.

Между тем афганская война продолжала оставаться главным козырем в руках антисоветских сил. В июле в Москве прошли Олимпийские игры, которым в Советском Союзе придавали большое значение, прежде всего как идеологическому мероприятию (кстати, Дина приглашали принять участие в культурной программе Олимпиады, но он сослался на занятость – у него в тот момент проходили съемки фильма). Москва много лет боролась за право принять у себя Олимпийские игры, и только в 1976 году ей удалось продавить это решение. Но тогда ситуация в мире была совершенно иной – более благоприятной для СССР. Четыре года спустя все резко изменилось, прежде всего из-за войны в Афганистане.

В итоге Конгресс США принял резолюцию о бойкоте Игр. Эту резолюцию поддержали еще 9 правительств: Великобритании, Канады, Чили, Саудовской Аравии, Египта, Австралии, Новой Зеландии, Пакистана и Голландии. Прямое давление Картера на Национальный олимпийский комитет США вынудило НОК принять решение просить Международный олимпийский комитет о переносе летней Олимпиады 1980 года в другое место, отложить или отменить ее вообще. Однако МОК устоял перед этим давлением. И все же Олимпиаду в Москве бойкотировали в общей сложности 57 национальных олимпийских комитетов.

Дин в те дни снимал «Пой, ковбой, пой» в Румынии и внимательно следил за всеми перипетиями этой кампании. К слову, румынские власти не одобрили ввода советских войск в Афганистан, однако Игры бойкотировать не стали. Иная ситуация сложилась в Польше, события в которой тоже привлекли внимание Дина. Нет, польские спортсмены тоже участвовали в Московской Олимпиаде, но у них на родине начались массовые забастовки рабочих, вызванные повышением цен на мясо (правительство пошло на этот шаг, запутавшись во внешних долгах – главным образом западных, в которые они влезли в последние годы). В результате забастовки железнодорожных рабочих в Люблине оказалась блокирована дорога, которая связывала Советский Союз с ГДР. Тревожная ситуация сохранялась в течение нескольких дней, после чего была разрешена в положительную сторону.

Несмотря на все эти трудности, Олимпиада-80 все-таки состоялась. В ней приняли участие спортивные делегации из 81 страны, общей численностью более 8,3 тысячи человек. На Игры прибыли 3,5 тысячи почетных гостей и официальных лиц, а также зарубежные туристы из 72 стран. Сами соревнования посетили около 5 миллионов зрителей. Кроме этого, эти Игры привлекли широкое внимание мировой общественности: на них было аккредитовано 5529 представителей средств массовой информации, в том числе 3,5 тысячи человек из-за рубежа. Телерепортажи об Играх передавались на все континенты мира, ежедневно их смотрело более 1,5 миллиарда человек. Кстати, смотрел их и Дин, который особое внимание уделял легкой атлетике, боксу и плаванию. Еще он был восхищен поступком двух английских спортсменов – Стива Оветта и Себастьяна Коэ, которые, несмотря на бойкот Игр со стороны их комитета, отправились в Москву.

Олимпиада-80 стала триумфом советских спортсменов, которые завоевали 80 золотых, 69 серебряных и 46 бронзовых медалей.

Однако вскоре после завершения Олимпийских игр ситуация в Восточном блоке ухудшилась. Катализатором этого стала Польша, в которой властям так и не удалось сбить волну забастовок. 14 августа началась забастовка на большой гданьской судоверфи имени Ленина, где бастовал весь 16-тысячный коллектив предприятия. Во главе этой акции оказался 36-летний рабочий-электрик Лех Валенса, который в ближайшем будущем станет лидером профсоюзного объединения «Солидарность». Привлеченные этим событием, в Гданьск толпами ринулись западные журналисты, чтобы уже в ближайшие дни расписать своим читателям то, что творится в одной из стран социалистического лагеря. Одна из таких заметок попалась и на глаза Дину. В ней ее автор с нескрываемой радостью сообщал, что «если бы Маркс ожил сегодня, он не поверил бы своим глазам: разгневанные рабочие в социалистической стране остановили работу портов, заводов и фабрик на всем Балтийском побережье».

Наблюдая за ситуацией в Польше, Дин в ужасе думал о том, как отреагирует на это дело Москва. «Неужели опять введет войска, как в 68-м в Чехословакии? Акция вроде бы вполне оправданная, но только не сейчас, когда советские войска воюют в Афганистане». К счастью, опасения Дина не оправдались и ситуация разрулилась мирными средствами. После того как первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Герек расписался в полном бессилии, да еще бросился за помощью к Западу (вновь принялся занимать деньги у западных банков), Москва решила отправить его в отставку. 5 сентября в Варшаве состоялся VI пленум ЦК ПОРП, который привел к власти Станислава Каню. После этого в Польше появилась шутка: «Лучше Каня, чем Ваня» (намек на возможный ввод советских войск). Ситуация в стране на какое-то время стабилизировалась.

Тем временем война в Афганистане и события в Польше активизировали антисоветские настроения на родине Дина, в США. К власти там рвался представитель крайне правого крыла республиканской партии Рональд Рейган, который в своих предвыборных речах обещал «поставить Советский Союз на место». Летом 1980 года Рейган заявил, что администрация Картера морально разоружилась перед Советским Союзом и проводит примиренческий курс на международной арене, а все администрации США предшествующего десятилетия, начиная с администрации Никсона, игнорировали необходимость перевооружения США в условиях роста коммунистической угрозы. «В поведении Картера в ходе переговоров с СССР я услышал жалкое постукивание зонтика Невилла Чемберлена по булыжным мостовым Мюнхена, – заявил Рейган. – Поэтому Договор ОСВ-2 следует положить на полку, и вообще переговоры с Советским Союзом никогда не должны превращаться в умиротворение. Не следует заблуждаться – за всеми беспорядками, происходящими в мире, стоит Советский Союз».

Рейган лукавил: например, за беспорядками в Польше стояли сами США со своими спецслужбами. Это был очередной капкан, который Запад начал расставлять для Восточного блока во второй половине 70-х. В нем было выбрано самое слабое звено – Польша, где была сильна роль католической церкви (во многом именно поэтому в 1978 году главой Римской католической церкви был выбран поляк Кароль Войтыла). Согласно хитроумному плану, Запад заманил польское руководство в долговую яму, рассчитывая таким образом убить сразу двух зайцев: сначала дестабилизировать ситуацию в Польше, а потом заставить Москву расплачиваться за ее долги (здесь Западу как нельзя кстати пришлась война в Афганистане, на которую Кремль тоже вынужден был тратить огромные денежные средства).

Между тем слова Рейгана пришлись по душе большинству американцев, которые тоже считали, что Картер капитулировал перед Москвой, нанеся имиджу такой сверхдержавы, как Америка, колоссальный урон. И это в то время, как Советский Союз захватывает все новые территории, наращивает свою военную мощь и распространяет свое влияние чуть ли не по всему миру.

Стоит отметить, что в противоположном от Рейгана лагере, демократическом, к его воинственной риторике относились без должного внимания. Когда 17 июля 1980 года на съезде республиканской партии Рейган был выдвинут кандидатом в президенты, первым ему позвонил Джимми Картер и поздравил с успехом. Позднее в своих мемуарах Картер так объяснит свой поступок:

«В то время вся группа моих политических советников считала, что Рейган является самым слабым из всех кандидатов, которые могла выдвинуть республиканская партия. Мои эксперты по анализу предвыборной кампании внимательно изучили все, что он говорил в ходе республиканских предварительных выборов, и, поскольку его позиция была хорошо известна общественности, им казалось невероятным, что он может оказаться приемлемым кандидатом в президенты. Огромное снижение налогов на богатых, чувствительные сокращения в области социального обеспечения и программ, предназначенных для бедняков и престарелых, оказание федеральной помощи частным школам, беспрецедентное повышение расходов на оборону, отказ от ОСВ, игнорирование распространения ядерного оружия, предпочтительное отношение к Тайваню в противовес Китаю, отдельные его уклончивые заявления, касающиеся гражданских прав и прав человека, и практический отказ от кэмп-дэвидских соглашений как основы мира на Ближнем Востоке служили примерами высказанных им намерений, которые, с нашей точки зрения, должны были сделать его уязвимым…»

Кстати, точно так же думали и в Москве, когда прикидывали шансы Рейгана занять президентское кресло. Большинство советских экспертов были убеждены, что Рейган не пройдет как по перечисленным выше обстоятельствам, так и по другой причине: он был достаточно стар (в феврале 1981 года ему должно было исполниться 70 лет). К тому же на определенные сомнения наводила и прошлая профессия Рейгана: он был голливудским актером, уделом которого были в основном второразрядные фильмы.

Как показали дальнейшие события, все эти расчеты оказались неверными. 4 ноября 1980 года Рональд Рейган был избран 40-м президентом США. И хотя победу его нельзя было назвать убедительной (из 160 с лишним миллионов американцев за него проголосовало всего 43,9 миллиона – менее 26,7 % избирателей, обладавших правом голоса), однако сути дела это не меняло – к власти в Белом доме пришел не просто правый политик, а махровый правый.

Не оставлял своим вниманием Дин и соседний регион – Латинскую Америку, в частности Чили, где происходили сложные процессы. Под давлением оппозиции и растущей международной изоляции режим Пиночета был вынужден в конце 70-х отказаться от курса на создание «корпоративного государства» и стал предпринимать шаги по приданию режиму атрибутов «законности», с допуском к ограниченной легальной деятельности умеренных партий. В ходе этого процесса правительство разработало проект новой конституции Чили, который был вынесен на плебисцит аккурат к 7-й годовщине путча – 11 сентября 1980 года. Оппозиционные силы, в том числе и компартия, осудили это мероприятие как попытку узаконить диктатуру. Однако плебисцит состоялся. А против конституции высказались всего 32,5 % голосовавших.

Новая конституция провозглашала восстановление институтов представительной демократии и гражданских свобод. Однако деятельность партий регламентировалась, а политические объединения, придерживающиеся классовой борьбы (типа коммунистов), по-прежнему запрещались. Учреждалась авторитарная власть президента, избиравшегося голосованием сроком на восемь лет с правом повторного избрания. Было объявлено, что новая конституция начнет действовать с марта 1981 года, но осуществление ее основных статей – о демократических свободах, о выборах, о Конгрессе и партиях – откладывалось на 8 лет. До истечения этого срока полномочия Конгресса исполняла хунта в составе четырех генералов – командующих родами войск и корпуса карабинеров. Пиночет без всяких выборов был объявлен «конституционным» президентом на ближайшие 8 лет, с правом переизбрания на последующие 8 лет. Тем самым режим диктатуры фактически был узаконен.

8 декабря 1980 года с родины Дина пришло сообщение о трагедии, которая потрясла весь мир. В Нью-Йорке был застрелен кумир миллионов людей бывший битл Джон Леннон. Мы помним, что Дин с большой симпатией относился к этому человеку, поскольку их взгляды на многие общественные проблемы совпадали. Однако в 1975 году у Леннона родился сын Шон, и экс-битл ушел не только из политики, но вообще отдалился от мирской суеты, превратившись в домашнего затворника.

Осенью 1979 года Дин узнал из англоязычной прессы, что Леннон вновь собрался вернуться к активной творческой и политической жизни. Газеты писали, что бывший битл в студии звукозаписи приступил к репетициям, а потом и к записи нового альбома. А чуть позже Леннон стал раздавать интервью, из которых явствовало, что его гражданская позиция ничуть не изменилась – он по-прежнему был радикалом в своих политических воззрениях. Так, он заявил, что собирается часть сборов от своего нового альбома передать в пользу неимущих, а также объявил, что примет участие в демонстрации рабочих-иммигрантов, требовавших равной оплаты труда.

Но Дина особенно поразили не эти заявления Леннона, а другие: где он назвал Пентагон «гигантским публичным домом агрессии», а генералов, одержимых манией «советской угрозы», заурядными «вышибалами, которым платит военно-промышленный комплекс». На фоне той антисоветской истерии, которая бушевала в США в связи со вторжением советских войск в Афганистан, подобные заявления можно было смело назвать гражданским подвигом. Всем своим поведением Леннон ясно давал понять, что те люди, кто пять лет назад списали его со счетов, явно поторопились. Леннон явно хотел вновь вернуться в активное творчество и политику, но предательские пули поставили крест на этих мечтах.

Практически сразу весь мир узнал имя того, кто разрядил револьвер в Джона Леннона, – 25-летний уроженец Атланты, бывший битломан и член «Ассоциации молодых христиан» Марк Чэпмен. Газеты писали, что он убил Леннона по причинам сугубо личным – дескать, хотел таким образом прославиться, однако Дин считал иначе. Он вспомнил свою встречу четырехлетней давности с сотрудниками «Штази», когда ему показали фотокопию документа ЦРУ об операции «Хаос», которая была направлена против участников антивоенного движения. В этом списке фигурировало и имя Леннона. Поэтому Дин имел все основания полагать, что смерть экс-битла могла быть отнюдь не случайной. Слишком подозрительно все было: как только Леннон вновь заявил о своем возвращении из затворничества и стал раздавать политически острые интервью, как тут же объявился киллер.

Читая комментарии западных газет об этой трагедии, Дин ловил себя на мысли, что журналисты лукавят. Они писали о Чэпмене как об убийце-одиночке, этаком исключении из общего правила. На самом деле это преступление для той же Америки было вполне закономерным – насилие там было возведено в абсолют. А убийство Леннона с особой очевидностью высветило новую проблему, встававшую во весь рост в капиталистическом обществе: что для маньяков, будь они одиночки или агенты спецслужб, уже не осталось ничего святого – они готовы убивать даже национальных кумиров. И чуть позже, давая интервью советским газетам, Дин озвучил эти мысли следующим образом: «Буржуазная пресса очень много писала об убийстве Джона Леннона. Это, конечно, трагедия, но та же буржуазная статистика предпочитает умалчивать о том, что лишь за один прошлый год на улицах Нью-Йорка было убито 1800 человек, подавляющее большинство которых чернокожие или цветные. Это настоящая война».

Не оставлял своим вниманием Дин и Польшу, где, как мы помним, обстановка была крайне тревожной. Несмотря на то что волна забастовок там сошла на нет, оппозиция в лице профобъединения «Солидарность» не собиралась успокаиваться. Судя по всему, она просто накапливала силы для нового броска. А пока 16 декабря 1980 года в Гданьске был торжественно открыт памятник жертвам коммунистического режима. Три гигантских стальных креста, украшенных якорями, символизировали жертвы рабочих волнений 1956, 1970 и 1976 годов. На этом открытии присутствовали тысячи людей, причем приехали туда и руководители ПОРП.

Западные газеты много писали об этом событии, и Дин, в отличие от большинства жителей ГДР, имел возможность узнать о нем из первых уст. Из этих публикаций явствовало, что одним из участников этого мероприятия был популярный польский киноактер Даниэль Ольбрыхский. Нельзя сказать, что известие об этом сильно удивило Дина.

Он знал Ольбрыхского вот уже несколько лет – они встречались на Московских кинофестивалях. Дин также был осведомлен о том, что этот поляк откровенно недолюбливает его, считая кремлевским прихвостнем. Однажды Ольбрыхский даже демонстративно отказался здороваться с Дином, а тогдашней любовнице Дина Эве Киви вслух заметил: «Бросай ты этого коммуняку». Вот почему, прочитав в одной из заметок о том, как Ольбрыхский участвовал в открытии памятника жертвам коммунистического режима и в свете прожекторов читал имена погибших, Дин нисколько не удивился этому. Он удивился другому: почему же этот человек все эти годы исправно ездил в Москву и получал из рук советских чиновников самые высокие кинематографические награды? (Последней такой наградой стал приз за роль в фильме «Земля обетованная» на МКФ в 1977 году.) Почему он охотно раздавал интервью советским газетам и журналам, хотя мог бы от этого отказаться, дабы не сотрудничать с ненавистным для него коммунистическим режимом, повинным, как он считал, в гибели его соотечественников в 56-м, 70-м и 76-м годах? Эту мимикрию Дин понять никак не мог. Кстати, после 1980 года фамилия Даниэля Ольбрыхского навсегда исчезнет из всех советских изданий и вернется туда только в годы перестройки. Но Дин этого уже не застанет.

Тем временем конец 80-го запомнился Дину тем, что внес существенные коррективы в его личную жизнь. Вот уже три года он был свободен от брачных уз, предпочитая официальной регистрации кратковременные романы как в ГДР, так и в местах, куда его забрасывала гастрольная деятельность. Однако мимолетные увлечения были удобны с точки зрения смены впечатлений, но негативно сказывались на имидже Дина. Ему нужна была жена, хозяйка его дома, которая могла бы не только заботиться о нем, но и служить неким приложением к его славе популярного артиста и борца за мир. Поэтому в этом качестве должна была выступать женщина не только искушенная по части жизненного опыта, но и известная. Такой женщиной суждено было стать актрисе Ренате Блюме.

Как мы помним, с Ренатой Дин познакомился в 1974 году во время совместной работы над фильмом «Кит и К». Однако тогда они были просто партнерами по съемочной площадке, хотя и играли влюбленных друг в друга героев. Вполне вероятно, что их тогдашнему более тесному сближению помешало то, что Дин в ту пору был счастливо женат на Вибке, а у Ренаты только-только начался роман с Гойко Митичем. В течение последующих лет Дин и Рената несколько раз пересекались по служебным делам, но это опять были чисто деловые отношения. Так длилось до конца 1980 года.

Что тогда произошло с Дином и почему он вдруг начал активно ухаживать за Ренатой, объяснить трудно. Списать все на его романтическую натуру было бы неверно: ему к тому времени уже перевалило за сорок. Скорее всего, это был голый расчет: он устал жить холостяком, а Блюме была самой подходящей кандидатурой из всех тех, кого Дин не только знал в ГДР, но и кому симпатизировал. К тому же у нее отец был влиятельным функционером на студии «ДЕФА», и это сулило Дину хорошие перспективы по части творчества.

Как утверждает сама Рената, ухаживания Дина за ней начались неожиданно. Это случилось зимой, когда она с сыном от первого брака Александром ехала в отпуск, а Дин остановил их на автобане и привез им теплый молочный коктейль. А потом, аккурат накануне нового, 1981 года, Дин без приглашения появился в доме Ренаты. По его словам: «Дома были ее родители. Должен признаться, что в свой первый визит я произвел большее впечатление на них, нежели на Ренату! Но после этого мы стали встречаться так часто, как нам позволяло время. Я все лучше и лучше узнавал Ренату и полюбил ее. Это была любовь, которая объединила в едином союзе мое сердце и чувства с моими мыслями и разумом. Нет, это не была влюбленность, которая может на какое-то время ослепить человека. Это было растущее чувство любви, возникающее по мере того, как все ближе узнаешь любимого человека и все больше проникаешься уважением к нему. Никогда в своей жизни я не встречал такой красивой и такой талантливой женщины, которая была бы и хорошей матерью, и хорошим другом. Я никогда не встречал такой знаменитой женщины, которая была бы столь скромна, столь застенчива в повседневной жизни. Рената прекрасна не только потому, что прекрасен ее облик, – у нее красивая душа…»

Как покажет будущее, эта любовь не принесет Дину счастья. Что, впрочем, было понятно изначально: столь разными людьми были Дин и Рената. Даже астрология была против них: Тигр (Дин) и Обезьяна (Рената) редко находят общий язык в семейной жизни (игривая Обезьяна любит кататься на спине серьезного Тигра и дразнить его, дергая за усы). Знай Дин астрологию, наверняка бы сто раз подумал, прежде чем решиться на эти отношения. Кроме того, тот год нес в себе определенные знаки свыше: тогда скончались два знаменитых Тигра: Владимир Высоцкий (25 июля) и Джо Дассен (20 августа). Дин этой участи избежал, однако именно в год Обезьяны допустил фатальную ошибку в личной жизни.

Начало 1981 года Дин отметил активной работой на певческом поприще. Так, он впервые принял участие в фестивале политической песни, который регулярно проводился в Восточном Берлине. Фестиваль проходил в крупнейшем концертном зале столицы ГДР «Конгрессхолле». Помимо Дина в нем участвовало множество исполнителей из разных стран. Так, Дин специально пригласил на него американского кантри-певца Лэри Лонга, с которым он познакомился в октябре 1978 года в США на том самом митинге фермеров, где Дина арестовали. По словам Дина: «Лэри поразил меня своей чистотой и правдивостью. Никогда не „делая деньги“ и не добиваясь славы, он все свое искусство отдает мелким фермерам, живя среди них, участвуя в их митингах».

Кроме этого, в фестивале участвовали два фольклорных коллектива: один из Эфиопии, другой из Чили. Последний назывался «Аманкай», и его участников Дин тоже хорошо знал, поскольку уже неоднократно встречался с ними в других местах: в частности, на Кубе. С этим коллективом Дин спел на фестивале песню чилийских коммунистов «Венсеремос», а также сольно исполнил другую песню на испанском – «No nos moveran». На английском языке Дин спел песню покойного Джона Леннона «Дайте миру шанс».

С началом весны последовали новые концерты. Первый из них состоялся 4 марта в восточноберлинском зале «Космос». А пять дней спустя Восточный Берлин потрясло происшествие, которое было явным отголоском войны в Афганистане. 9 марта был взорван советский памятник – танк, стоявший на постаменте в центре города прямо напротив казарм Народной полиции. Несмотря на это соседство, стражам порядка не только не удалось предотвратить диверсию, но и было потрачено много времени на поиски ее организаторов и исполнителей: их арестуют только в августе. Как выяснится, этими людьми были активный антисоветчик Йозеф Кнайфель (в 1975 году он был приговорен к 10 месяцам исправительных работ за клевету против руководителей СЕПГ) и двое его друзей, один из которых служил сержантом в Народной армии. В итоге Кнайфель будет приговорен к пожизненному заключению, а его сообщники к менее суровым срокам.

14 марта Дин выступил в телеконцерте «Пестрый котел» в восточноберлинском «Палас дер Републик». На следующий день он принял участие в радиопередаче, а два дня спустя уже давал концерт в студенческом клубе. 21–22 марта он снова пел в «Палас дер Републик». В первой половине апреля Дин участвует в концерте «Дайте миру шанс» в «Конгрессхолле». 15 апреля Дин выступает в «Вавилоне». На этом его концертная деятельность в ГДР на время прекращается, и Дин отправляется на гастроли в Советский Союз. Как мы помним, в последний раз Дин давал концерты в СССР летом 79-го. Но тогда он ограничился одной Сибирью, а теперь ему предстояло объехать три республики: Белоруссию, Украину и РСФСР.

Турне началось с концертов в Минске, куда Дин приехал впервые. В интервью местным журналистам Дин признался, что этот город ему чем-то напомнил родной Денвер. Во время пребывания в Белоруссии Дин по своему обыкновению один день посвятил знакомству с новыми местами. Он не только погулял по Минску, собирая вокруг себя толпы людей, но также посетил два мемориальных комплекса: деревню Хатынь, сожженную дотла фашистами в 1943 году вместе со всеми ее жителями (149 человек, в том числе 76 детей), и Брестскую крепость.

К своему стыду, Дин до этого практически ничего не знал об истории этих мест. Ни того, что в Белоруссии во время войны погиб каждый четвертый житель и таких деревень, как Хатынь, здесь были сотни; ни того, что крохотный гарнизон Брестской крепости больше месяца героически сражался с превосходящими силами фашистов. Но даже несмотря на это Дин мог считать себя намного просвещеннее своих соотечественников, которые в подавляющем своем большинстве вообще ничего не знали о героизме советского народа и отсчет войны вели с 1944 года – момента открытия Второго фронта. Именно для того, чтобы восполнить этот пробел, в 1978–1979 годах советские и американские кинематографисты объединили свои усилия и сняли 20-серийный телефильм «Великая Отечественная: неизвестная война», премьера которого состоялась в мае – июле 1979 года. К сожалению, этот проект станет последним «голубем разрядки» в отношениях двух стран, после чего наступят «заморозки».

В Минске Дин дал несколько концертов 18–20 апреля, после чего отправился в Киев. Там он выступал 23–26 апреля во Дворце культуры «Украина». Прием был такой же теплый, как и в Минске: у гостиницы Дина караулили толпы поклонниц, а на концертах буквально заваливали цветами. И это при том, что в Советском Союзе в ту пору в большом фаворе были песни в стиле диско и из каждого окна доносились песни в исполнении групп «АББА», «Би Джиз», «Смоки», мелодии оркестра под управлением Поля Мориа, а из сольных исполнителей больше всего нравились Адриано Челентано, Джо Дассен, Демис Руссос. Дин Рид в этот список всенародно популярных исполнителей не входил, причислямый подавляющей частью молодежной аудиторией к гонимой эстраде социалистических стран. Однако, даже несмотря на это, свой слушатель у него был, и процент их был достаточно высокий, в первую очередь за счет людей среднего и пожилого возраста. Им Дин Рид продолжал нравиться своей простотой, скромностью и нешумным репертуаром.

После Киева Дин отправился в Ленинград, где дал несколько концертов вместе с ВИА «Верасы» в спортивном комплексе имени В. Ленина (28 апреля – 1 мая). И опять на всех его выступлениях были аншлаги. Первомай Дин встретил в городе на Неве, и это событие произвело на него большое впечатление.

Дин специально встал с утра пораньше, сделал привычную зарядку, позавтракал и вышел на улицу. В это время колонны демонстрантов шли по Невскому проспекту, и люди, узнав Дина Рида, стали звать его в свои ряды. А тому только это и было нужно. Поэтому он с радостью влился в колонну и даже получил из рук мужчины, шагавшего рядом, красное знамя. И хотя Дин плохо говорил по-русски, однако переводчика ему не понадобилось: все было понятно и так, без лишних слов. Потом Дин признается: «Проходя по Дворцовой площади, я подумал: „Ты должен быть счастлив, ведь находишься на земле, где начиналась Великая Октябрьская революция“.

К сожалению, Дин в тот день был, наверное, одним из немногих, кто думал подобным образом. Большинство демонстрантов относилось к происходящему без излишней патетики, а то и просто равнодушно. К тому времени советское общество вступило в полосу серьезного кризиса, когда большинство пропагандистских лозунгов уже не работало. Ситуация дошла до той точки, когда верхи и низы жили обособленно друг от друга, сохраняя подобие тесной связи только внешне: в виде многочисленных плакатов, развешанных во всех советских городах, где значилось, что «Народ и партия едины». 74-летний Брежнев выглядел уже совсем плохо.

Не лучшим образом обстояли дела и у других руководителей страны, которые пребывали в не менее преклонном возрасте, чем генсек: самому старому члену Политбюро Арвиду Пельше шел 83-й год, Михаилу Суслову – 79-й, Николаю Тихонову 1 мая исполнилось 76 лет, Андрею Кириленко шел 75-й год, Дмитрию Устинову – 73-й, Андрею Громыко – 72-й. Возраст еще четверых членов Политбюро приближался к семидесяти (им было от 65 до 69 лет). И только двум представителям высшего партийного ареопага не было еще шестидесяти: Григорию Романову исполнилось 58 лет, Михаилу Горбачеву – 50. Это был своеобразный рекорд: ни одно государство в мире не имело такого количества престарелых руководителей.

Естественно, люди это видели и реагировали соответственным образом: про членов Политбюро в народе ходили десятки анекдотов и саркастических частушек. Все это дискредитировало власть, а самих ее проводников делало посмешищем в глазах окружающих. И это при том, что население не видело своих руководителей вблизи, не знало, как они себя ведут в обычной жизни. Но все обо всем догадывались. Позднее многолетний телохранитель Брежнева Владимир Медведев публично поведает о том, как выглядели руководители страны вблизи:

«С министром иностранных дел Громыко разного рода ЧП случались неоднократно. В конце семидесятых годов Брежневу вручали очередную Золотую Звезду Героя. Все соратники и единоверцы стояли на почтительном расстоянии, выходили по очереди к микрофону и дружно аплодировали каждому восхвалению своего вождя. Неожиданно Громыко стало плохо, он начал заваливаться. С одной стороны к нему прижался стоявший рядом Андропов, с другой притиснулся еще кто-то, и так, сжатого с двух сторон, Андрея Андреевича в полуобморочном состоянии вынесли из зала…

В другом случае еще один из лидеров страны в перерыве всесоюзного совещания зашел в туалет, сел на унитаз и… заснул там. Охрана сорвала дверь, разбудила! Я не могу назвать его фамилию – стыдно. За страну стыдно, за великую державу.

Андрей Павлович Кириленко являлся фактически третьим лицом в партии, а значит, и в государстве. У него началась атрофия головного мозга, но он продолжал работать… Мне приходилось быть свидетелем его телефонных разговоров с Брежневым. Кириленко звонит:

– Леонид, здравствуй!

– Здравствуй.

– Это я, Андрей.

– Слушаю, слушаю тебя, Андрей.

– Ты знаешь… – вдруг замолкал. Наступала длительная пауза. Леонид Ильич сидит, улыбается, ждет. – Леонид, извини, вылетело из головы…

– Ну ничего. Вспомнишь – позвони.

Брежнев с улыбкой передавал мне:

– Ну вот, хотел что-то сказать и забыл…»

Стареющие руководители просто физически не могли уже нести на своих плечах бремя огромной страны, однако продолжали руками и зубами держаться за свои руководящие кресла. В их среде сложилось мнение, что если кто-нибудь из них уйдет на заслуженный покой, то это внесет дисбаланс в общество и сыграет на руку их врагам. Они даже не задумывались, что их упорное нежелание уступить свои места более молодым и энергичным лидерам наносит стране еще больший вред. И каждый день такого промедления только усугублял ситуацию: народ стремительно терял остатки доверия к власти, общество разлагалось, проблем во всех областях жизни становилось все больше и больше.

Однако внешне все продолжали строить хорошую мину при плохой игре: власть трубила о своем единстве с народом, а народ рапортовал о своей поддержке власти. На самом деле между властью и народом образовалась настоящая пропасть, которая с каждым днем увеличивалась все сильнее и сильнее. Срочные меры надо было принимать еще пять лет назад, на XXV съезде КПСС, но этого сделано не было. В итоге к следующему съезду КПСС, который состоялся в феврале 1981 года, советское руководство пришло практически в том же составе, но состав этот был уже катастрофически стар. А старым людям перемены ни к чему. И в то время, как в начале 80-х мир подошел к очередному переделу сфер влияния, советское руководство уже было не в состоянии отвечать на эти вызовы времени.

Дин все это, конечно, видел и испытывал те же чувства, что и большинство людей: ему было грустно. В такие минуты он все чаще мысленно возвращался к событиям недавнего прошлого – к 60-м годам, когда мир, как казалось многим, стоял на пороге серьезных перемен к лучшему. Это были романтические годы, когда революционные идеи владели миллионами умов, а ветер свободы витал над половиной мира. Именно на волне этих идей Дин и пришел сначала к пацифизму, а потом и к марксизму. В те годы он был уверен, что под ударами прогрессивных режимов, к которым он в первую очередь относил страны социализма, капиталистический мир если и не рухнет, то вынужден будет существенно измениться в лучшую сторону. И наступившая в начале 70-х годов разрядка ясно на это указывала. Но действительность оказалась совсем не такой, какой представлялась Дину, да и миллионам других людей. На рубеже 70-х маятник начал разворачиваться в обратную сторону, и все, что с таким трудом было завоевано в годы разрядки, грозило быть похороненным. Обе системы опять вернулись к своим первоначальным позициям.

Будучи человеком неглупым, Дин не собирался винить в происшедшем лишь одну сторону – противоположную. Он понимал, что достаточно ошибок надела и та сторона, на которую он поставил в этой игре. И, часто размышляя над природой этих ошибок, Дин приходил к мнению, что они были обусловлены несколькими факторами. Во-первых, тем, что социализм был еще слишком молод (в 1977 году он отметил свое 70-летие, что равнялось средней продолжительности жизни одного человека), во-вторых – внешними факторами, выразившимися в кознях многочисленных врагов, которые буквально не давали социализму ни дня передышки, и, в-третьих, – непростительными ошибками, которые совершали и продолжают совершать сами лидеры социализма.

Взять, к примеру, то же упорное нежелание уступать свои места молодым, чуть ли не патологическая боязнь какого-либо обновления. Ведь сложившаяся в советском руководстве ситуация служила дурным примером и для других руководителей Восточного блока. Так, лидеру СЕПГ Эриху Хонеккеру через год исполнялось 70 лет, председателю Совета Министров ГДР Вилли Штоффу шел 67-й год, президенту Народной палаты ГДР Хорсту Зиндерманну – 66-й. И хотя самый старый член восточногерманского Политбюро – 74-летний Альберт Норден – в прошлом году был отправлен на пенсию, общей ситуации это не меняло: руководство СЕПГ, хоть и было моложе советского, однако ненамного. Та же картина была и в других соцстранах: руководителю Болгарии Тодору Живкову было 70 лет, венгерскому лидеру Яношу Кадару было на год меньше, чехословаку Густаву Гусаку – 68 лет, монголу Цеденбалу – 65. Самым молодым был румынский лидер Чаушеску, которому шел 63-й год.

Между тем дело было не только в возрасте, но и во времени, которое человек занимал высшие в стране посты. Если в тех же США президенты менялись каждые четыре года и почти такие же сроки фигурировали и в большинстве западноевропейских стран, то в Восточном блоке все было совершенно иначе – там можно было сохранять высшие посты чуть ли не пожизненно. Так, Брежнев руководил страной вот уже 17 лет, Чаушеску – 16, Гусак – 12, Хонеккер – 10. Но дольше всех у руля стояли Живков – 27 лет, Кадар – 24, Цеденбал – 23 года (среди западных политиков единственный пример такого рода – президент Финляндии Урхо Кекконен, который занимал этот пост 25 лет).

Учитывая, что руководство страной дело все-таки архисложное и отнимает у человека много физических сил, было бы уместно ввести в странах социализма специальную возрастную квоту, которая ограничивала бы время пребывания на высшем посту хотя бы двумя сроками. Но этого как раз и не было. Поэтому каждый раз, когда Дин живьем или на экране телевизора видел того же Брежнева, он испытывал двойственные чувства: с одной стороны, жалел этого старого и больного человека, с другой – досадовал, что подобным образом в глазах миллионов людей во всем мире дискредитируется сама идея построения справедливого общества, ради которой в разные годы сложило головы столько людей.

Тем временем вечером 1 мая Дин дал свой последний концерт в Ленинграде. В этот же день в газете «Смена» было опубликовано интервью с ним под названием «Мое сердце с вами!». В нем Дин поделился своими впечатлениями от пребывания в Советском Союзе (естественно, только позитивными), а также отпустил «шпильку» по адресу своего соотечественника – знаменитого американского певца Боба Дилана. Цитирую:

«Я, к примеру, никогда не верил Бобу Дилану, хотя тот писал прекрасные актуальные песни. Но сочинял их в „оранжерейных“ условиях – собственном особняке, студиях звукозаписи. Зарабатывал на них огромные деньги в то время, когда другие шли в бой, рискуя жизнью. Многие из них погибли. Дилан же, нажив миллионы, круто переменил взгляды, став реакционером, антикоммунистом, потому что это теперь выгодно, на этом можно „делать деньги“…»

Как мы помним, Боб Дилан завоевал звание бунтарского певца в 60-е годы, во время войны США во Вьетнаме. Однако в следующем десятилетии, когда закончилась не только эта война, но из американского общества выветрился сам дух бунтарских 60-х, Дилан превратился во вполне добропорядочного исполнителя – этакого типичного буржуа с гитарой. Останься он таковым, и, вполне вероятно, не удостоился бы от Дина Рида никаких уничижительных оценок. Однако Дилан публично осудил ввод советских войск в Афганистан, что и вызвало столь бурную реакцию со стороны Дина. Сам он, как мы помним, тоже не был в восторге от этого вторжения, однако публично об этом никогда не заявлял, поскольку понимал, что в таком случае подыграет противнику. А это было не в его правилах.

Что касается Дилана, то его антикоммунизм был явлением вполне закономерным: с приходом к власти Рейгана в США все больше людей стали исповедовать именно эту идеологию. И представители творческой интеллигенции не остались от этого в стороне. Например, в последние пять лет в США практически не снималось антисоветских фильмов, а если таковые и появлялись, то чаще всего их сюжеты были завуалированы под фантастические. Только за один 1979 год, год подписания венских соглашений по ОСВ-2, на экраны Америки вышли сразу три таких фильма: «Бак Роджерс в XXV веке», «Звездный линкор „Галактика“ и „Столкновение звезд“. Поскольку создатели этих картин не слишком изощрялись в желании скрыть адресатов своих персонажей, зрители прекрасно понимали „кто есть ху“ в этих картинах.

Например, в «Баке Роджерсе» действовали три цивилизации: Федеральный директорат – этакая цитадель цивилизации, огражденная от внешнего мира хитроумной технологией, государство Анархия, которое населяли примитивные обитатели, и империя Дракония – тоталитарное общество, основанное пришельцами с иных планет. И практически с первых же кадров зрителю было понятно, что Директорат – это США, Дракония – страны социализма, а Анархия – все остальное человечество. Главной составляющей сюжета этой картины служила следующая коллизия: руководители Драконии пытаются обмануть руководство Директората лживыми заверениями о своем миролюбии, но те не поддаются на это и, ввязываясь в схватку с ними, побеждают. После чего несут блага цивилизации населению Анархии.

При Рейгане все эти условности были отброшены в сторону, и в Голливуде начали клепать конкретные антисоветские картины типа «Москвы на Гудзоне», где речь шла о современных реалиях и где советские люди представали в образах откровенных дебилов (причем эти роли соглашались играть бывшие советские актеры вроде Савелия Крамарова). И даже присуждение премии «Оскар» в марте 1981 года советскому фильму «Москва слезам не верит» как лучшему зарубежному фильму было скорее исключением, чем правилом: это событие так и не стало поводом к затуханию антисоветской кампании в американском искусстве.

Что касается советского кинематографа, то он в 70-е годы откровенно антиамериканских фильмов не снимал. Вместо этого он закупал американские фильмы на социальные темы («Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?», «Топ и Гарри», «Новые центурионы», «Жестокое лицо Нью-Йорка» и др.), которые должны были показать советскому зрителю всю жестокость капиталистического мира. Однако фильмов, обличающих политическую систему Америки, советские прокатчики не покупали, довольствуясь итальянскими фильмами на эту же тему. (До советского проката так и не дошла самая мощная американская лента подобного рода «Вся президентская рать» (1976) об уотергейтском скандале. Правда, советские кинематографисты сняли похожую ленту, «Вся королевская рать» (1971), однако это несколько иное – советское кино про американцев и собственно американское кино про самих себя). Так что в 70-е годы, особенно в эпоху «разрядки», советские власти соблюдали определенные правила игры на киношном поле.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.