2

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2

Для образов романа в литературе о Пушкине указаны многочисленные прототипы. Мы не станем обращаться к ним. Но нельзя пройти мимо указания поэта в письме к Н. Б. Голицыну в Артек от 10 ноября 1836 года: «Как я завидую прекрасному климату вашего Крыма: письмо ваше пробудило во мне столько разнообразных воспоминаний. Это колыбель моего «Онегина»: и вы, конечно, узнали бы некоторых персонажей» (то есть живые прообразы героев романа). Это, очевидно, указание Пушкина на его крымских друзей 1820 года — Раевских, которых бывший военный и поэт Голицын, несомненно, знал лично.

Неизгладимый в творческой памяти поэта след оставила его пятигорская встреча с Александром Раевским (с «Крымом» в пушкинском письме к Голицыну, конечно, неотрывно связан и летний Кавказ 1820 года). Образ бесстрашного отрицателя поразил Пушкина по своей резкой противоположности его собственным поэтическим порывам, влюбленности в жизнь, устремленности в будущее. Холодный рационалист рядом с восторженным мечтателем составлял поразительный психологический контраст, настоятельно требовавший художественного воплощения в просторном плане поэтического романа с его безбрежной далью и безграничной свободой. Влюбленная девушка с мечтой о жертвенной жизни могла бы глубоко оттенить всю безотрадность современного скептицизма с его эффектной внешней позой и неприглядной внутренней опустошенностью. Весной 1823 года Пушкин и заносит в свои тетради первые наброски к такой широкой картине культурной России его времени, раскрытой в ее характернейших молодых представителях — холодном отрицателе, энтузиасте-романтике и героической девушке.

Так слагался первый русский роман о «современном» герое. Из южных поэм, где уже были даны беглые эскизы такого «сына века», выросла обширная эпическая картина, обрисовавшая во весь рост носителя новейшей, утонченной культуры в его глубоком душевном кризисе. Лирическая новелла о разочарованном скептике превратилась в «собранье пестрых глав», развертывая целую галерею психологических портретов на фоне идейного брожения двадцатых годов. Любовный эпизод из жизни пленника или Алеко становился в «Евгении Онегине» большой общественной темой, уводящей от личного переживания героя к мироощущению целой эпохи. Недаром сам Пушкин называл в связи с главными образами своего романа имена таких выдающихся современников, как Чаадаев и Рылеев, и дал почувствовать в добровольной жертве Татьяны отражение героической личности Марии Волконской.

Драматична эволюция главного образа. Из салонного мизантропа и праздного эпикурейца он превращается понемногу в носителя глубокого чувства и протестующей мысли. Безразличный вначале ко всему, кроме чувственных наслаждений и эстетических форм быта, весь погруженный в свой «безнадежный эгоизм», Онегин без сожаления и горести произносит суровый приговор своему нравственному бытию: «Не обновлю души моей…»

Но под пеплом его истлевших страстей Пушкин понемногу раскрывает искры подлинного благородства и живых порывов сердца. Стареющий Онегин, по тонкому замечанию Герцена, «молодеет через любовь». Весьма примечательно, что последнее признание Евгения вызвало восхищение Маяковского, который «два дня» ходил под обаянием четверостишия:

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…

Одновременно сказывается и отзывчивость героя на бедствия эпохи. Поэт, как известно, решил включить в маршрут странствующего Онегина и военные поселения Аракчеева; но «тут были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для обнародования» (рассказывал со слов Пушкина Катенин). Не может быть сомнения, что эти антиправительственные резкости раздавались от лица самого Онегина (как и в остальных строфах «Путешествия») и что ими определялась новая позиция героя.

Эти живые черты вызвали сочувственное истолкование личности Евгения в передовой русской критике. Белинский признал его «высшей натурой», бессмысленно отвергнутой своей глухой эпохой. Это индивидуалист, страдающий от своего одиночества, «эгоист поневоле»: «в душе его жила поэзия».

По Герцену герой Пушкина — родной брат Чацкого и Печорина. «Онегин — это русский, он возможен только в России; в ней он нужен и его встречают на каждом шагу…» Его умный скептицизм — спасительный выход «из гнетущей нас огромной пустоты».

«Онегин не просто светский фат, — писал Добролюбов, — это человек с большими силами», но с недостаточной волей. И, наконец, по Горькому, Евгений Онегин — «брат Пушкина по духу» и даже «портрет Пушкина».

Психологическому богатству образа соответствует его выдающееся историческое значение, отмечающее важный этап роста русской общественной мысли в переломный и памятный период от взятия Парижа до 14 декабря.

Скептицизму молодого Евгения Пушкин противопоставляет этический пафос своей героини, связанный с эпохой высокого морального подъема русского общества. В свете биографий знаменитых «русских женщин» мы вернее понимаем, почему мечтательная дикарка Пушкина так любила книги, в которых говорилось о девушках с сильным характером, способных на большое чувство и высшую самоотверженность. Татьяна воспитывала себя на этих возвышенных образах, развивая в себе сознание серьезности стоящих перед нею задач и своей ответственности перед жизнью. Не к развлечениям и наслаждениям устремлялись ее девичьи помыслы, а к призванию женщины и нравственному подвигу.

Жизнь для нее — моральная проблема, которую нужно до конца осмыслить и безошибочно решить. В своем чудесном письме эта семнадцатилетняя мечтательница, быть может, наивно, но серьезно и убежденно формулирует свой идеал чистой жизни: «Была бы верная супруга и добродетельная мать…» В первом же своем любовном признании она неосознанно противопоставляет эгоцентризму героя свой непосредственный альтруизм и пишет не только о своих душевных томлениях, но и о тех бедных людях, которые нуждаются в ее помощи. Не зная ничего о тайных союзах спасения и благоденствия, она простодушно отвечает на их филантропические уставы своей смиренной поддержкой обездоленных, своим стремлением к «добродетельной», то есть общеполезной, жизни. Не обращаясь к политической деятельности, она принадлежит к лучшему слою молодого поколения своей эпохи и по внутреннему строю своей души неотрывна от декабристской интеллигенции. В русской литературе это первая девушка с духовными исканиями, встревоженной мыслью и требовательной совестью.

Непоколебимая моральная стойкость Татьяны далеко выходит за грани семейного быта и своеобразно выражает заветную идею жертвенного поколения, пережившего оборону Москвы и рост декабризма. В простом и благородном облике этой русской женщины ощущаются треволнения ее грозовой эпохи и героические черты ее народа. Этическая сила образа так велика, что сохраняет свое воспитательное воздействие даже в наши дни с их невиданными масштабами и легендарной героикой. И едва ли можно сомневаться в том, что как бы ни разрослись задания, стоящие перед новыми поколениями нашей родины, «русская душою» пушкинская Татьяна по высоте своих нравственных запросов и силе волевой решимости навсегда останется в ряду любимых национальных образов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.