ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ Игуменья Ксения
ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ
Игуменья Ксения
Признаться, при слове «монастырь» в воображении возникало нечто унылое и постное. И вдруг: энергично двигающиеся монахини Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря в Коломне. Жизнерадостные, располагающие. Может, оттого, что в большинстве молоды? Или оттого, что наставница, игуменья Ксения, сама такая?
Молоденькая мать Анастасия стремительно везла нас в Коломну на старом джипе, лихо объезжая заторы. Молоденькая мать Таисия отдавала распоряжения по мобильнику. Мать Анна снимала на кинокамеру художников. Мать Елена щелкала фотоаппаратом. Замечательные собаки сопровождали нас в саду, где росли яблоки и груши. Важно поглядывал верблюд Синай, подаренный космонавтами. Оказывается, единственный верблюд в мире, который не плюется, – так хорошо воспитан. Потом моя Даша на нем каталась. Все удивительно. Я думала, в монастыре терпят, а тут живут, осуществляя такую полноту бытия, какая не всем и снилась.
Мы приехали на выставку питерских художников, учеников школы Владимира Стерлигова, христианского живописца. Когда-то матушка Ксения, увидев его работы и познакомившись с его вдовой, художницей Татьяной Глебовой, поняла, что Бог есть. Да, вот так прямо. Время от времени игуменья устраивает такие праздники: то фестиваль Тарковского в Коломне, то художественные выставки, то выступления монастырского хора. На «круглом столе» запомнилось ее слово о том, что христианство парадоксально и антиномично – так она выразилась.
Захотелось поговорить с коллегой – игуменья закончила факультет журналистики МГУ.
* * *
– Литература свидетельствует, что в монастырь приходят после какой-то личной драмы – у вас тоже было так?
– Кто-то один написал, и все повторяют. Не было никакой личной драмы. Был поиск пути. Я родилась в семье, в которой про Бога не говорили, дедушка был ученый, папа военный, детство прошло в военном городке, все вне. Но с детства было ощущение, что мне чего-то сильно не хватает, что со мной должен быть Кто-то, Кто может помочь мгновенно. Я очень точно помню свое маленькое сознание: вот именно мгновенно. В пору школьных страданий, когда меня ругали, мне казалось, что люди все так далеко, и нет Того, Кто может помочь. И еще важное переживание: постоянное тяготение к небу. Я даже пошла в авиационный институт, чтобы быть ближе к небу. А когда прошло полтора года, а небо не приближалось, чертежи и чертежи, – я перешла в университет, решила, что там ближе к искусству: телевизионная группа, изучаем кино, искусство даст то, что душа ищет. А моя родная тетя, Алла Повелихина, историк искусств, знала Стерлигова. Вы ее видели. Она живет в Питере, я в Москве. И уже студенткой в серьезных разговорах с ней я поняла, что эти люди, которым я глубинно верю, знают, что есть Бог. Это было переворотом. Началась работа: как все свои знания собрать в единую систему, где есть место Богу. Университет – через русскую литературу, философию – давал это знание. А дальнейшая жизнь в монастыре дала ответ на вопрос, а кто Он есть. Во время учебы в университете я крестилась. Потом взяла академический отпуск и поехала в Псково-Печерский монастырь. И здесь ощутила, что можно прийти к благодати, то есть к некоему ответу сверху, не только посредством прочитанных книг, но непосредственно через труд и молитву. Это было открытие. Я всю жизнь училась и вдруг… Я хожу на общее послушание, ношу дрова, помогаю в теплице, иду со всеми на обед – и через это обретается радость жизни. Ученому человеку просто так трудно радость испытывать. Надо понять, почему. И я оказалась в Пюхтицком женском монастыре в Эстонии. Я и не предполагала, что я, вот такая гениальная, стану монахиней. Очень неожиданно. Сердцем чувствовала, что это то место, где я должна быть, а умом не понимала. И тут обозначился новый путь к знанию, которого жаждало сердце.
– Вы – о знании, а традиция свидетельствует о вере. Говорят: там, где есть место вере, нет места знанию, и наоборот.
– Это вопрос очень глубокий. Есть специальный курс лекций в Московской духовной академии, читает Александр Ильич Осипов, умнейший человек, называется: Основное Богословие. В нем дается путь к знанию, как он проходил через научные концепции, и хотя мы не можем познать ни природу Божию, ни Его промысел в полноте, мы видим, что вера присутствует в любой научной гипотезе, а то, что есть Бог, – не просто теория, а опытное знание, которое отпечаталось на сердце.
– Вы не можете простой пример этого знания привести?
– Это наше страдание перед тем, как раскрыть себя на исповеди, и наше облегчение, когда мы эту борьбу с собой с помощью Божией проходим и получаем утешение. Вот сейчас была битва, и мы все-таки оказались с Богом, полюбили не себя больше, а ту правду, которая нарушена в нас каким-то грехом. Это наша жизнь в послушании, которая связана с испытанием. Все время нравственные конфликты, конфликты с собой, ты видишь, что как человек своими силами не справляешься, но в то же время видишь: есть реальная Божья помощь. Есть понимание, что каждое твое слово, сказанное на земле, отзвуком идет на небо. Поэтому постоянное состояние внутренней чуткости. И молитва становится твоим вторым внутренним дыханием.
– А конфликты случаются? Какие?
– Монастырь – это коллектив. Значит, есть соприкосновение людей друг с другом. Направление духа одно, а воспитание и образование разное. Обиды: как она на меня посмотрела, как грубо сказала, почему не хотела мне помочь. То есть это целый большой день, буквально загруженный нравственными вопросами: как поступить. Хорошо, если мы готовы, как воин, который знает, где у него оружие. А бывает, все замечательно – и вдруг землетрясение.
– И слезы тоже?
– Естественно. Один из основных мотивов жизни в монастыре – искренность. А в искреннем состоянии человек и плачет, и обижается, и недоумевает, и ругается. Задача – в своем искреннем состоянии разобраться, с помощью старших, насколько оно соответствует тому духу христианской любви, который заповедал Господь. В нас часто действует ветхий человек, которому трудно действовать по закону любви – вот по закону эгоизма легко. Я себя люблю, мне себя жалко, а другого – не знаю. Поэтому должно быть постоянное перековывание, переделывание себя. Это сложно. Бывает, надо немедленно разобраться, потому что все кипит и может взорваться. А бывает, вечером все прибегут, и мы разговариваем. Но я не сижу где-то на печке отдельно, а потом снисхожу, – я с ними.
– Я запомнила, как вы сказали, что христианство – парадоксальная вещь. А это не диссидентство в церкви?
– Это реальность. Потому что то, с чем мы столкнулись – а мы столкнулись с Откровением Божьим, – поразительно. Вот Христос – в нем два, казалось бы, несовместимых естества: человеческое и Божественное. Пресвятая Богородица – она же и Дева и Богородица. Для обычного сознания это несовместимые вещи. Многое в христианстве выходит за рамки простого, логического мышления. Апостол Иван говорит: оно юродство для мира. Господь говорит: блаженны чистые сердцем. То есть путь не в количестве прочитанных богословских книг и отстоянных служб, а в чистом сердце, которое созидается большим трудом. Все это моменты необычные, нестандартные, которые надо ощутить и понять.
– Я изумилась реалиям вашего бытия и опять подумала: а это – не диссидентство?
– Каждый монастырь имеет свой дух, свою направленность. Много замечательных монастырей, в которых созидается святое устроение души. Наш монастырь с академической направленностью. Мы стараемся обучить все делать хорошо. С собаками как общаться, как с верблюдом, с воронами, с ястребом, что раненый к нам попал. Нам помогают специалисты из зоопарка, из цирка. Занялись изготовлением фарфора – стали изучать, какие были промыслы раньше, смотреть альбомы. Есть много неожиданного, о чем мы и не думали. Например, у нас появилась школа-интернат для мальчиков, мы впрямую занимаемся воспитанием детей. Многие сестры учатся в пединституте. Организовали свое радиовещание…
– Вы открыли монастырь пятнадцать лет назад?..
– Он основан в 1799 году, но в начале ХХ века уничтожен. Все было разрушено. Когда открывали, дядечки приезжали, молодые люди, сестер мало, и мы пели: спаси, Господи, игуменью Ксению с братьями святой обители сия. А через год-два спрашивают: про каких братьев вы все поете? Уже появились молодые девушки, и мы стали петь: с сестрами.
– Молодые сестры – потому что молодые руки понадобились?
– Не совсем. Если только работать и ничего внутренне для себя не делать – не то. Знаете слово: трудоголики. Я всегда против этого внутренне, когда уходишь в дело от себя – потому что это жизнь без Бога. А монастырь может формироваться так, как ты способен его сформировать. Мы принимали девушек, девочек. Слава Богу, это тот потенциал, который может быть взращен.
– А у вас нет любимиц?
– А почему нет – это не запрещается. Вот у Господа был любимый ученик Иоанн-богослов. Есть психологическая близость людей – и тут кто-то может быть тебе более созвучен, а есть нравственная любовь, она должна быть ко всем одинакова. Но не так, что мне кто-то понравился, я буду ее от работы освобождать или конфеты пакетами посылать. Не дождется.
– Бывали у сестер серьезные искушения? Пытался кто-нибудь уйти из монастыря?
– Меня всегда поражает, как ищут какого-то удовлетворения в том, что ах, кто-то убежал, кто-то пошел рожать из монастыря. В этом есть момент какой-то внутренней некрасивости. Я не про вас говорю, это всеобщее. Да, были случаи, когда мать протестовала, отец вытаскивал дочь, кричали: лучше ей стать блудницей, чем жить в монастыре. Мы пережили много. Поразительно то, что сестры, которые пришли в монастырь, ничего не зная, вдруг становятся такими великими воинами. Ну что такое наша плоть, которая все время хочет есть? Хочет спать и не хочет работать? Наша душа, которая получила навыки с детства: себя ценить, другого уничижать? И все это надо в себе разрушить и построить дом на совсем другом основании. Тут есть своя колоссальная внутренняя культура. Я разговаривала с одной дамой, вернулась сюда и говорю: сестры, какие же вы счастливые, что вам всем уже дано войти в эту культуру мышления, а другие, которые вне этого, даже не знают, чего они лишены. Жизнь в монастыре – постоянное внутреннее творчество.
– Существует представление, что монахини уходят от мира в монастырь. В вашем монастыре не чувствуется, что вы ушли от мира…
– Есть мир как квинтэссенция страстей. В этом смысле монастырь ушел от мира. Поэтому мы носим черные, как бы погребальные одежды, символизирующие смерть. Но это смерть души для греха. Через это происходит рождение того, что будет соприкасаться с вечностью, что уйдет в вечность. Происходит созидание той личности, которая по духу на той же радиоволне, где Божественная благодать. Но есть общение с миром через художников, ученых, необходимое в эти трудные времена, почти похожие на апостольские, когда ничего не ясно и надо вместе искать пути к спасению.
– У вас стоит чудесный фарфоровый корабль – что он означает?
– Один из символов церкви – корабль, который среди бурных волн моря помогает человеку чувствовать, что он достигнет берега. Это житейское море страданий и страстей. Это сестры сделали наш кораблик: скрипичный ключ, басовый и хор – наш и мальчишек.
– А вы регент…
– А я регент. И пою громче всех.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Игуменья Ксения
В миру – Ирина Юрьевна Зайцева. После школы поступила в Московский авиационный институт (МАИ). Отучившись 1,5 курса, перешла в МГУ на факультет журналистики, который окончила в 1979 году. Окончила также регентский класс при Московской духовной Академии и Семинарии. Автор нескольких книг.
Игуменья Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.