4

4

А теперь стоит перейти непосредственно к очерку генерала Петра Ивановича Аверьянова, из мельчайших деталей которого складывается образ храброго русского офицера и талантливого (как минимум не обиженного Богом) военачальника.

«По поводу награждения войск за боевые операции у Слащова с Врангелем произошло «несогласие во взглядах» вторично, когда Слащов ходатайствовал о наградах за удачно выполненный на побережье Азовского моря десант для овладения Мелитополем. Генерал Врангель отклонил это ходатайство опять-таки по той причине, что «при десанте войска не понесли никаких потерь, т. е. был не десант, а простая высадка с судов на берег», на что Слащов «почтительно» доложил Врангелю, что «отсутствие потерь свидетельствует только об искусстве руководившего войсками начальника». Действительно, отряд, командуемый Слащовым, при выполнении самой высадки на побережье имел ничтожные потери (1 солдата придавило пароходом к балиндеру, 1 офицер убит, несколько человек ранены или получили повреждения), но это отсутствие потерь было следствием прежде всего искусства самого Слащова и непоколебимой ничем веры в своего начальника и выдержки командуемых им войск.

Сам Врангель провожал и напутствовал отправленный в Азовское море на судах десантный отряд Слащова, которому надлежало произвести высадку на обороняемое противником побережье Азовского моря и овладеть Мелитополем. С музыкой, игравшей на палубах, развевающимися флагами, с пением песен сидевшими на судах войсками, в стройных кильватерных колоннах, как на церемониальном марше, вошли в Азовское море суда и продолжали идти по этому морю на виду у наблюдавших с побережья красных. Наконец колонны судов стали на якорь, и на судах началось веселье и пляски под музыку и песни.

Оборонявшие побережье красные были в полном недоумении, не зная, чем объяснить такое поведение белых, они были поражены, и их воображение рисовало им самые невероятные подвохи со стороны белых, а в результате они даже стреляли, а с наступлением темноты стали и отступать от береговой линии. Между тем веселье продолжалось на судах Слащова до наступления темноты, а с темнотой, совершенно неожиданно для красных, началась высадка отряда Слащова на побережье. Она была произведена нижеследующим образом: войска разместились на балиндерах, эти балиндеры велись к берегу на буксире пароходами, которые, подходя к самому берегу, поворачивались кругом и «заносили» балиндеры почти к самому берегу, после чего отцеплялись от балиндеров и уходили в море, уничтожая таким образом всякий «путь отступления» находившимся на балиндерах войскам. Сам Слащов впереди всех на таком же балиндере, причём его балиндер зарылся в морское дно довольно далеко от берега, что не помешало ему соскочить в море и добраться до берега, идя по воде, достигавшей ему (человеку высокого роста) выше пояса. За ним по воде добрались и все люди с балиндера.

Надо заметить, что в это время Слащов уже страдал незаживающей фистулой на животе, образовавшейся после полученного им ранения тремя пулями; фистула эта приносила ему большие страдания, с целью смягчения которых Слащов и начал прибегать к кокаину.

А получил это ранение почти одновременно тремя пулями Слащов при таких обстоятельствах. Это было ещё в то время, когда Крым оборонял только один слащовский отряд. Часто очень тяжело приходилось этому малочисленному отряду под натиском превосходных по числу красных войск; ни на позиции, ни у самого Слащова в тылу никаких резервов не имелось. Однажды, когда фронт едва уже держался, на нашу позицию с большим шумом, на виду находящегося в 400–600 шагах противника, влетел автомобиль и остановился.

Слащов вышел из автомобиля, обошёл офицеров и солдат и сообщил им, что вслед за ним якобы идут сильные подкрепления в лице французских и греческих войск, на что на нашей позиции войска отвечали громким «ура». Само появление автомобиля на самой позиции, а потом эти «ура» произвели сильнейшее впечатление на красных: они на некоторое время прекратили даже огонь. Воодушевив войска, приостановив своим появлением на позиции даже натиск противника, Слащов вошёл в свой автомобиль, стоявший уже задним ходом к противнику; на несколько мгновений Слащов, стоя в автомобиле во весь рост, очутился спиной к противнику, и в эти мгновения три пулемётные пули попали ему в спину и ранили его: две пули — в лёгкие, одна — в живот. Как подкошенный, сел Слащов на сиденье автомобиля, и в тот же момент шофёр пустил автомобиль быстрым ходом вперёд, вследствие чего никто на позиции, кроме бывших вблизи автомобиля немногих офицеров, не заметил, что их любимый начальник ранен. Никаких французских и греческих подкреплений за Слащовым не было, но одно его личное появление на позиции и умное и вовремя применение такого опасного средства, как обман своих войск, спасли положение на позиции, создали перелом в настроении оборонявших её войск, поселили недоумение в рядах красных, понизили их порыв и даже приостановили на время их натиск, чем наши войска воспользовались для методичного, неторопливого отступления на другие позиции».

Молодого белого генерала солдаты ласково между собой называли «Яшей». В этом заключалась и любовь к своему военачальнику, и уважение… Потому что, как подчёркивает генерал Аверьянов, «держал себя Слащов с офицерами и солдатами очень просто, доступно, всякий мог смело обратиться к нему с правдивыми словами во всякое время и при всяких обстоятельствах. Жил тоже очень просто, в самой скромной обстановке, почти по-спартански, в обыкновенном вагоне. Вагон его начальника штаба был много роскошнее простого вагона начальника их отряда, а потом и командира корпуса Слащова. Никаких адъютантов, дежурных офицеров или иных «докладчиков» при Слащове в вагоне не имелось. Только «ординарец Никита» в том же вагоне, да ещё часовой у входа в средний вагон слащовского поезда, стоявшего в Джанкое. Маленький поезд из 3–4 вагонов и платформы с автомобилем Слащова. Кто имел надобность говорить со Слащовым, сам стучал в дверь его купе в любое время суток, не исключая ночи, и, получив в ответ на свой стук «входите», входил в купе и заставал Слащова почти всегда погруженным в рассматривание карты и планов.

Приближался полковой праздник одного из расположенных на позиции полков. По старым традициям этого полка, его офицерство начало празднование этого праздника ещё за два дня до наступления самого праздника и в дружеской попойке израсходовало весь имевшийся в полку запас водки. И вот один из офицеров, сильно охмелевший, предложил добыть водки у самого Слащова! Мигом на коня — и с позиции в ставку начальника отряда. Было уже далеко за полночь, когда этот офицер доскакал до слащовского поезда и вошёл в его вагон. Постучал в дверь и получил ответ «входите», но в этот момент весь хмель выскочил из головы офицера, как он потом рассказывал. Но делать нечего, нужно входить! И он решил поведать Слащову всю правду, ничего не утаивая, а потом извиниться перед ним. Он так и поступил. Слащов правильно понял всю обстановку, толкнувшую офицера на такой поступок, и сказал ему: «Хорошо, я дам Вам водки для офицеров, да и сам приеду к Вам на полковой праздник, моя будет водка, а Ваша закуска!» И действительно, Слащов исполнил своё обещание: приехал сам и привёз для праздника бочонок водки (кроме той, что выдал приехавшему к нему за ней офицеру). «Вот Вам обещанная водка, а Вы давайте закуску к ней», — обратился он к офицерам. Но этим не кончилось! Праздничная попойка шла вовсю, когда Слащов решил использовать удобный момент и созданное его приездом на полковой праздник «с бочонком водки» настроение полка, так и всего отряда, для выполнения тяжёлой боевой задачи. Он почувствовал, что в этот момент можно потребовать от полка выполнения самой невозможной при обычных условиях задачи. Впереди нашей позиции была занятая противником высота «71», откуда красные доминировали над всей местностью и наносили нам большие потери. Неоднократные попытки овладеть этой высотой кончались неудачей. И вот Слащов обратился к полку с такими речами: «Я исполнил своё обещание, приехал к Вам на праздник и привёз Вам водки. Теперь обещайте мне, что Вы исполните и моё желание!» Полк ответил клятвой исполнить всякое приказание Слащова. «Так разопьём же вот этот другой бочонок водки, но уже с моей закуской на высоте «71», возьмём сейчас эту высоту!» — сказал тогда Слащов, и полк ответил ему единодушным «ура».

Во главе со Слащовым, сопровождаемым «ординарцем Никитой», повёл наступление полка на высоту «71» и на этот раз без особенно больших потерь сбил с неё ошеломлённого и поражённого всем происходящим противника. Второй бочонок водки, под слащовскую закуску, был распит полком на высоте «71».

Не менее оригинально овладел Слащов и Чонгарским мостом через Сиваш.

Этот мост представлял собой открытое дефиле длиною до 2 вёрст. От середины это дефиле довольно круто понижалось в обе стороны — к нам и к противнику. Поэтому одна половина моста припадала, так сказать, нашему владычеству, а другая — противнику. На своей половине красные выставили для обороны дефиле орудия и пулемёты. По обе стороны дефиле — Сиваш. Слащов назвал это дефиле «сквозняком» и считал необходимым для успешной обороны владеть обоими выходами из него, но атаки на него не удались.

И вот однажды Слащов собрал вокруг себя на позиции начальников отдельных частей и предложил каждому из них овладеть со своей частью этим дефиле. Все начальники частей поочерёдно доложили Слащову, что не считают для себя возможным повести вверенных людей на явную смерть, не обещавшую ни малейшего успеха по причине местных условий, благоприятствующих обороне дефиле. «Ну, в таком случае я сам атакую противника, обороняющего «сквозняки», и захвачу его!» — сказал Слащов и приказал «ординарцу Никите» передать начальнику Константиновского военного училища приказание «немедленно прибыть с училищем в полном составе и с музыкой на позицию». Это выведенное из Киева пехотное военное училище размещалось в районе расквартирования слащовского отряда, в меру возможности вело свои занятия (и в классах, и в строю, и в поле) и в тяжёлые минуты привлекалось и на позицию.

Воодушевив прибывшее училище несколькими словами, Слащов повёл его (до 250–300 юнкеров) на мост сам, под звуки музыки, в колонне, отбивая шаг, точно на церемониальном марше. Имея во главе Слащова с «ординарцем Никитой», юнкера прошли по мосту и бросились в атаку на противника, который оставил свои пулемёты на мосту, не пытаясь даже стрелять из них. До такой степени поразило воображение противника и убило его дух вышеописанное наступление Слащова с колонной юнкеров под звуки музыки!

Любимым способом ведения боя, которым Слащов достигал успеха при атаке противника, отчасти же и при обороне позиции, и которому он обучал вверенные ему войска в периоды затишья в операциях, был нижеследующий: на противника при атаке велось энергичное наступление и иногда кончалось успешной атакой, но если последняя не удавалась или оказывалась трудновыполнимой, то слащовский отряд медленно отступал, увлекая за собой переходящего в наступление противника, но отступал лишь до заранее намеченной линии или до рубежа, откуда внезапно для противника бросался на него в атаку и, преследуя его по пятам, захватывал и первоначальную позицию противника.

В весьма широких размерах Слащов применил этот способ ведения наступательного боя и в операции на Днепре у Каховки, за неуспех в каковой Врангель поспешил отрешить Слащова от командования корпусом и отослать его на покой для поправления здоровья. Но все участники этой операции, все начальники и офицеры слащовского корпуса, боготворившие (да и по сей день боготворящие, за редким исключением) этого Богом одарённого, природного военного вождя, все они утверждают, что основанный на вышеописанном способе ведения боя план всей операции (одобренный и самим Врангелем), которому Слащов этот план доложил, развивался и выполнялся очень хорошо и успешно, обещая полнейший успех, и что в последнем уже не сомневались ни сам Слащов, ни его войска, когда вдруг настойчивое и несколько раз повторенное приказание из штаба Врангеля вырвало из рук Слащова в самый решающий момент операции уже пущенную в дело Слащовым конницу! Эту конницу, несмотря на протесты Слащова, штаб Врангеля выхватил из развивающейся операции и направил в глубокий тыл для переформирования! Так рассказывают и посейчас офицеры, служившие под начальством Слащова, и бывшие возле него во время этой операции. Они видели, как Слащов радовался, посылая эту конницу в тыл противника, видели, как настоял Слащов на том, чтобы начавшая уже отходить из боя (вследствие получения распоряжения штаба Врангеля) эта конница продолжала выполнение поставленной Слащовым задачи, и она вновь пошла по указанному ей направлению, видели эти офицеры, сотрудники Слащова, как рыдал Слащов, когда эта конница, получив повторное приказание из штаба Врангеля, наконец решительно отказалась повиноваться Слащову и ушла в тыл на «переформирование». Они же были свидетелями и того момента, когда Слащов потребовал от своих войск «напряжения всех сил», чтобы выполнить задачу и без конницы, бросившей поле сражения по приказанию врангелевского штаба, на каковое обращение к ним своего любимого вождя войска отвечали клятвой ценой своих жизней купить ему победу и не позволить никому осрамить его! И войска Слащова исполнили своё обещание, но есть предел всякому напряжению сил, и занять Каховку им не удалось, а вся суть операции и была в овладении и удержании за нами Каховки».

А вот как описывает свою встречу со Слащёвым командир 3-го отряда танков штабс-капитан А. Трембовельский:

«Приблизительно в средних числах апреля 1920 г. (точных дат не помню) на ст. Джанкой прибыл ген. Слащёв с отрядом юнкеров Константиновского Военного Училища. Наш командир отряда в те дни был по делам службы в Севастополе, и исполняющим обязанности командира был оставлен пишущий эти строки. Узнав о прибытии ген. Слащёва, я выстроил отряд и явился к нему с рапортом.

Сделав смотр отряду, генерал сказал, что он прибыл с целью вытеснить красных с полуострова Таганаш, и просил по возможности, чтобы усилить его редкую цепь юнкеров, влить в неё добровольцев танкистов.

Железнодорожный мост, соединяющий Крым с полуостровом Таганаш, был разрушен и находился под артиллерийским и пулемётным огнём красных. Другой переправы не было, а разрушенный мост не давал возможности танкам принять участие в этой операции.

Несмотря на то что танкисты являются проверенными специалистами и особенно ценны для армии, я всё же дал разрешение танкистам принять участие в этом бою. Но так как добровольцами оказался весь отряд, то мне вновь пришлось построить отряд, и рассчитав отряд на первый и второй, вторым дать право влиться в цепь ген. Слащёва.

Лихим ударом во главе с ген. Слащёвым красные были далеко отброшены с полуострова, и наши части заняли оборонительный участок на подступах к ст. Садьково».

Если же говорить обо всём периоде защиты Крыма под руководством Слащёва, то, как вспоминал сам Яков Александрович, он был крайне неудачным с точки зрения службы:

«Никогда в жизни я не получал столько выговоров — тут мне выговор и за тыл (передача Фроста), и за горцев, и за частную жизнь (возил подводы по Сивашу), и, наконец, за вмешательство не в свои дела, сказавшееся в желании ревизовать и контролировать мне не подчинённую крымскую контрразведку, в которой творилось много странного, за постановку задач флоту (личное желание командующего флотом Ненюкова) и, наконец, за то, что я одел всех людей своего корпуса и присоединившихся к нему частей, естественно исчерпав для этого содержимое складов».

По рассказам подчинённых Слащёва, «все военные операции и боевые планы Слащов разрабатывал единолично, совершенно не привлекая к этой работе ни начальника штаба отряда (потом — штаба корпуса), ни других штабных офицеров. Всё свободное от объездов войск и позиции время он проводил над картами и планами, изучая их, разбираясь в сведениях о противнике, составляя боевые приказы. Канцелярщины он не терпел и в своём штабе держал самое ограниченное число офицеров».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.