Кальтенбруннер

Кальтенбруннер

На судебном заседании 11 апреля 1946 года в Нюрнберге бывший начальник РСХА Эрнст Кальтенбруннер, отвечая на вопрос своего адвоката, доктора Кауфмана, заявил, что всегда действовал лишь в рамках руководства своей разведслужбой и ничего не ведал ни о каких концлагерях. Геринг на это воздел руки и воскликнул: «Нет, вы только послушайте!». Когда Кальтенбруннеру предъявляли подписанные им приказы, он говорил, что не узнает своей подписи, или утверждал, что это подделки. Он отрицал все, отказывался от всего. Его поведение вызывало недоумение. Заукель, например, назвал его линию защиты «дьявольским свинством», а фон Паппен высказался так: «Что с него взять? Тупоголовый полицейский! Для таких типов существуют только две профессии: либо в шпионы, либо в ловцы шпионов».

И все они лукавили! Они играли в недоумение. Высшие руководители рейха прекрасно знали, что грубая внешность «великого инквизитора», его «носорожье» поведение на суде отнюдь не говорит о неотесанности его ума. Лукавил и Шпеер, называя это поведение Кальтенбруннера «тюремным психозом».

Эрнст Кальтенбруннер был умен; он вел линию своей защиты единственно возможным способом для достижения главной цели — снять с высшего руководства обвинение за преступления среднего и низшего звена. Это должна была бы быть общая линия; о ней успели договориться и суть ее выразил перед самоубийством Роберт Лей, сказав: «Расставьте нас цепью вдоль стены и расстреляйте. Вы победители!». Но уже во время следствия из общей цепочки коллективной безответственности начали выпадать отдельные звенья, а когда начались судебные заседания, вся она развалилась. Кальтенбруннер же продолжал стоять на своем: не знал, не подписывал, не ответственен.

Показания против него шустро дали Вальтер Шелленберг и начальник внутренней разведки Отто Олендорф. 15 апреля показания давал комендант Освенцима Рудольф Хесс (не путать с заместителем фюрера Рудольфом Гессом). Бесстрастным тоном перечислял он подробности последовательного уничтожения двух с половиной миллионов человек, говорил — о грудных детях, которых матери пытались спрятать в нижнем белье, о золотых коронках, которые выдирали из неостывших трупов, о партиях женских волос, упакованных в тюки… А еще раньше чудом выживший узник Маутхаузена, тяжело подбирая слова, скупо свидетельствовал, как во время визита Кальтенбруннера в их бараке отбирали людей, чтобы продемонстрировать обергруппенфюреру СС три вида казни: петля, пуля, газ.

И тут все подсудимые — два десятка бывших олимпийцев, снова сделались едины — отстраняясь от этого кошмара, каждый, должно быть, говорил себе: «Это он, Кальтенбруннер… он, не я».

Возразить попытался один Франк: «Вы хотите спихнуть на Кальтенбруннера уничтожение двух тысяч евреев ежедневно, — сказал он, — а куда, позвольте спросить, девать тридцать тысяч человек, которые за пару часов погибли во время воздушного налета на Гамбург? Куда деть те восемьдесят тысяч, которые погибли под атомными бомбами в Японии?! Такова ваша справедливость».

«Так почему же этим, проигравшим свою идею, не хватило духа встать плечом к плечу у расстрельной стенки?» — такой вопрос задают сейчас некоторые молодые немцы.

Другие же повторяют слова Франка, точно выражающие мысль, которая уже охватила умы современной Германии, уставшей нести комплекс коллективной вины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.