БАЙКИ НАШЕЙ КУХНИ
БАЙКИ НАШЕЙ КУХНИ
«Иных уж нет, а тех долечим…»
Из протокола вскрытия в чукотской больнице: «Вскрытие показало, что чукча умер в результате вскрытия».
Русский народный юмор
По роду своей профессии папа находился в постоянном контакте с оборотной стороной медицинской медали и в быту старался по возможности избегать общения с ординарной медициной.
Я как-то неслась с горы на лыжах, упала и сильно ударилась головой. Появились признаки легкого сотрясения.
– Полежи несколько дней, – посоветовал папа.
– А, может, к врачу сходить?
– К врачу?! Да ну их к черту! – живо отозвался папа с очень искренним чувством…
Мы обожали папины рассказы о медицинских казусах. Вот некоторые из них.
Диагноз
Старожилы помнят, что до революции на Тверской был большой книжный магазин Цейтлина. И была в Москве в те годы модная клиника нервных болезней профессора Минора. Лечиться у Минора считалось хорошим тоном, и аристократические жены наперебой болели разнообразными нервными болезнями, ходили бледные, нюхали соли и ездили на воды. Жена Цейтлина не уступала другим. И вот однажды Минор ей говорит:
– Вам надо провести курс лечения на водах, в Баден-Бадене. Я дам вам вашу историю болезни в запечатанном конверте, вы передадите ее моему коллеге в Баден-Бадене, профессору Оппенгейму, и он о вас позаботится.
Мадам Цейтлина получила конверт с историей болезни в августе 1914 года. В Баден-Баден она не поехала… Тысяча девятьсот четырнадцатый органично перешел в тысяча девятьсот семнадцатый. Короче, книжный магазин Цейтлина национализировали, а вместо Баден-Бадена мадам Цейтлина поехала в коммунальную квартиру, где оказалась соседкой моих родителей. Интересный медицинский феномен: после революции мадам Цейтлина совершенно перестала болеть нервными болезнями!
Цейтлины прожили с моими родителями бок о бок несколько лет, потом куда-то переехали.
И вот однажды папа идет по Тверской, а навстречу ему по другой стороне улицы – Цейтлин. Увидел папу, бросился через улицу прямо под конку, кричит:
– Все врачи жулики и негодяи! У меня есть такой документ, такой потрясающий документ, я завтра отнесу его в газету «Правда»!
Оказалось, Цейтлин разбирал свой архив и нашел запечатанный конверт, врученный когда-то его жене профессором Минором. Ему стало любопытно, какими нервными болезнями болела его жена до революции. Он вскрыл конверт. К кусочку картона была прикреплена небольшая записка: «Дорогой Оппенгейм! Посылаю к тебе свою пациентку Цейтлину. У них большой книжный магазин в центре Москвы».
– В чем дело, Цейтлин? – удивился папа. – Чем вы возмущены? Это самый верный диагноз, который я встречал в своей медицинской практике! И уж во всяком случае не рекомендую вам ходить в газету «Правда» и лишний раз напоминать, что у вас был большой книжный магазин в центре Москвы…
Послесловие
В середине девяностых годов по приглашению одного из университетов я приехала на неделю в Париж. У меня в Париже есть друзья, Жак и Диана Кольниковы, французские издатели папиной книги. Я заранее радовалась предстоящей встрече, но, к моему огорчению, на следующий день после моего приезда Жак с Дианой уезжали в Швейцарию.
– Не грусти, – сказал мне Жак, – я познакомлю тебя со своими друзьями, выходцами из России. Они все еще говорят по-русски. Очаровательные люди, я уверен, что вы полюбите друг друга. Лель Минор – известный писатель. А Ната Минор только что перевела на французский «Евгения Онегина», и я слышал, что перевод блестящий! Вот их телефон, позвони завтра, они будут тебе рады.
Так я оказалась в прелестной квартире Миноров на бульваре Сен-Жермен. Оба они – из первой волны русской эмиграции. Думаю, им за восемьдесят, но какие оба красивые! История их знакомства и любви – отдельная новелла, об этом когда-нибудь потом.
Ната прочитала мне вслух начало своего перевода. Он был на самом деле поразительным: я вскоре забыла, что она читает «Онегина» по-французски!
За уткой с яблоками я спросила Леля:
– В начале века в Москве была популярная клиника нервных болезней профессора Минора. Он вам не родственник?
– Как же, как же, мой родной дед! Отец моего отца.
– Вы помните его?
– О да, прекрасно помню!
Тут я рассказала им папину историю про Цейтлина и Минора.
– Могло это случиться?
– О, разумеется! Узнаю деда!
Приговор
– Куда вы меня везете?
– В морг.
– Но я же еще не умер!
– Так мы же еще не доехали!
Русский народный юмор
Начало двадцатого века. Австрия. Известный венский врач говорит своему пациенту:
– Очень сожалею, но вынужден вас предупредить: завершайте свои земные дела. Вам осталось жить два месяца… Ну, может быть, два с половиной. Очень сожалею, но медицина в вашем случае бессильна…
Через пять лет врач встречает этого пациента на улице. Он поражен:
– Как? Вы живы?
– Да, доктор! После того, как вы меня приговорили, я обратился за консультацией к вашему коллеге X. Он мне помог, и сейчас я прекрасно себя чувствую.
– Что он вам прописал?
– То-то и то-то.
– Так вас неправильно лечили!
Записка
Эту забавную историю рассказал нам профессор Владимир Львович Кассиль. В те далекие времена, когда мы часто встречались, Володя был практикующий реаниматор, его текущие координаты всегда были известны дежурному врачу Склифосовской больницы, и его могли в любой момент вырвать, как морковку, из любой компании и ситуации. Он мгновенно собирался и отправлялся кого-то спасать.
Володя был блестящий рассказчик и душа компании, и мы всегда рисковали, что из нашей компании вынут душу. Однажды его вызвали в тот самый момент, когда мы поднимали рюмки под бой кремлевских курантов…
Но историю, которую я сейчас вам перескажу, ему удалось досказать до конца, потому что в этот момент жизни мы катались на лыжах в Польше, в Закопане, куда не доставали телефонные провода его больницы. В нашей семье эту историю очень полюбили. Итак: в Москве было два блестящих нейрохирурга – академик Бурденко и профессор Юдин, – равных друг другу по таланту и ювелирности работы. Одному из них – Николаю Ниловичу Бурденко были оказаны все почести, о которых только может мечтать врач, человек и гражданин. Перечисление одних только титулов на его именном бланке занимало полстраницы. Юдин же довольствовался скромным званием академика медицины и никаких других титулов не имел.
Однажды родственнице Бурденко понадобилась срочная нейрохирургическая операция. Родственников, как известно, не оперируют, и Бурденко обратился к Юдину. Он послал ему письмо на своем именном бланке. Короткое письмо с просьбой прооперировать родственницу завершалось подписью, под которой были продублированы все титулы, уже перечисленные в верхнем левом углу листа. Юдин отреагировал мгновенно. На обрывке газеты он нацарапал: «Уважаемый Николай Нилович! Что за вопрос – конечно, прооперирую!» И подписался: «Ворошиловский стрелок Юдин».
За рубежом
За границу папу не выпускали.
Международное общество патологов однажды избрало папу председателем Международного конгресса патологов, который должен был состояться в Италии. Мы знали мельчайшие детали предстоящей папиной поездки, даже номер телефона в гостинице, где ему предстояло жить, но в Министерстве иностранных дел СССР как-то, знаете, не успели оформить папе заграничный паспорт… Папино председательское место на Конгрессе пустовало, перед ним стоял советский флажок. Заменивший папу коллега не сел в предназначенное папе кресло…
Но вдруг, по чьему-то недосмотру, в конце шестидесятых годов папу выпустили на Конгресс патологов в Прагу. Это была единственная в его жизни поездка за рубеж. Советскую делегацию разместили в какой-то третьесортной гостинице, и папу поселили в один номер с профессором Фогельсоном. В номере была только одна кровать, впрочем, широкая. Два заслуженных советских профессора, обоим под семьдесят, вынуждены были спать в одной постели…
Утром за общим завтраком папа громко сказал Фогельсону:
– После этой ночи, как честный человек, я обязан на вас жениться. По возвращении в Москву я буду просить вашей руки у ваших родителей.
Коллеги по делегации очень веселились, и история получила широкую огласку.
Как коллега коллеге…
Папин коллега X. получил кафедру в университете города Н. В этом городе как-то проходил всесоюзный съезд патологоанатомов. X. пригласил папу в гости. В большой, предоставленной университетом трехкомнатной квартире стоял колченогий стол, ободранный стул и железная кровать: коллега жил суровой холостяцкой жизнью.
– Послушайте, X., вам надо жениться, – сказал папа. – У вас же теперь все есть: и кафедра, и прекрасная квартира, но как-то в ней, знаете, пустовато и холодновато.
– Да, Яков Львович, конечно, я и сам об этом думал, – ответил X. – Но знаете, семейная жизнь поглощает много лейцина, а научная работа тоже требует много лейцина. Если я женюсь, это может пойти в ущерб моей научной работе…
– Так вот в чем дело, – не удержался папа, – теперь я понял, почему у вас такие х-евые работы: оказывается, вы лейцин для них черпаете оттуда!
Бедный X. очень обиделся, но так и не женился на микрофотографиях. Папа искал художника, который мог бы заменить фотокамеру.
Кто-то рассказал, что недалеко в селе живет ссыльный старообрядец, писавший когда-то иконы для местной церкви. Папа привел его в свою походную прозектуру и посадил за микроскоп. У нас хранятся расписанные этим иконописцем стекла – зарисовки секционных препаратов. Папа безумно ими дорожил. Он рассказал эту историю на одном из своих юбилеев: «А сейчас я покажу вам, что может сделать богомаз, когда он смотрит в микроскоп».
Зачем нужны старообрядцы
(из фронтовых рассказов)
Во время войны папа был главным патологоанатомом Карельского фронта. У него там накопился огромный материал по фронтовой патологии, но фотопленки были в дефиците, и не было возможности зафиксировать этот материал.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.