ВЕСЫ КОЛЕБЛЮТСЯ
ВЕСЫ КОЛЕБЛЮТСЯ
Война еще не кончилась. В Греции остался Мардоний, поклявшийся отомстить за неудачу при Саламине. Перезимовав в Фессалии, он опять вторгся в Аттику, и разорил Афины, отказавшиеся вести с ним переговоры. Навстречу ему двинулись объединенные силы греков. Афинским отрядом руководил Аристид, общее же командование сохранили за собой спартанцы, назначившие нового военачальника — Павсания.
В 479 году решающее столкновение на суше произошло у города Платеи, в Беотии.
«Я буду сражаться, пока жив, и свободу буду ценить выше жизни. Я не отступлю, пока не отведут меня военачальники, и сделаю все, что прикажут стратеги. Я похороню на месте сражавшихся со мною и никого не оставлю непогребенным. Победив в сражении варваров, я не разрушу ни Афин, ни Спарты, ни Платей и никакого другого союзного города. Я не допущу, чтобы они страдали от голода и не лишу их воды из источников. И если я сохраню верность написанному в клятве, пусть болезни пощадят мой город! Если не сохраню, — пусть заболеет. И пусть мой город не подвергнется разграблению! Если нет, — пусть подвергнется! Пусть земля моего города приносит плоды! Если нет, — пусть останется бесплодной! И пусть женщины рождают подобных себе. Если нет, — пусть рождают чудовищ!»
Так клялись эллины перед битвой, сыгравшей не менее важную роль, чем Саламинская. В результате этой битвы Мардоний погиб, а его войска, понеся тяжелые потери, начали отступать из Эллады.
В тот же день персам пришлось испытать еще один удар. Греческий флот настиг противника у острова Самоса, и там, при мысе Микале, эллины разгромили врагов на суше и на море. Афинскими воинами командовал тогда Ксантипп, вновь заслуживший почет и уважение сограждан.
Так завершился первый период греко-персидских войн. Стало ясно, что персы долго не смогут оправиться и новое нашествие Элладе не грозит. Греки занялись своими внутренними делами.
***
В Афины потянулись тысячи повозок — население возвращалось к родным очагам. Вновь открывались лавки и конторы менял на агоре, закипела деловая жизнь в Пирее. Город нуждался в товарах — и один за другим входили в порт корабли, привозившие продукты, строительные материалы и рабов — пленников, захваченных в боях. Город нуждался в мастерских — и из разных концов эллинского мира приезжали строители, ремесленники, архитекторы, художники, скульпторы.
Вместе с семьей вернулся в Афины и Перикл.
С грустью глядел он на разрушенные здания и поруганные святыни. Год назад он слышал рассказы моряков, вернувшихся из Саламинского сражения. Они уверяли, что видели дым от огромного костра, горевшего на Акрополе. Теперь Перикл сам убедился: Акрополь превращен в пепелище, крепостная стена, агора, дома — кроме тех, где останавливались персы, — лежат в развалинах.
Все жители заново отстраивали город. Сооружения, еще более величественные, чем прежние, должны были прославить Афины, одолевшие грозного врага. А руины? Многие из них не трогали. Накануне битвы при Платеях афиняне поклялись сохранить остатки сожженных и разрушенных храмов, чтобы они служили памятником «беззакония варваров».
Перикл уже способен оценить происходящее. Заботы и дела, волнующие сограждан, касаются и его. Может быть, именно сейчас он впервые ощущает себя взрослым, частью единого целого, имя которого — Афинское государство.
Он по-прежнему слушает домашних и школьных наставников. Только заниматься стало труднее. Ведь афинским школьникам с 12 лет приходилось обучаться в двух школах. Просидев первую половину дня в мусической школе, они отправлялись в палестру — гимнастическую школу. Скинув одежду и натерев кожу оливковым маслом, они тренировались в беге, прыжках, борьбе, метании диска и копья.
Заниматься было нелегко. Приходилось бегать по полю, усыпанному толстым слоем песка, в котором вязли ноги. Но это помогало подготовиться к соревнованиям на Олимпийских играх, вырабатывало выносливость. Не случайно память о греческих скороходах-бегунах сохранила мировая история. Посланец Афин Фидиппид, помчавшийся в Спарту предупредить о нашествии персов в 490 году до н. э., преодолел за два дня 240 километров. Не менее знаменитым стал и гонец, сообщивший афинянам о блестящей победе при Марафоне и пробежавший по горным дорогам около 40 километров — дистанцию, которую много веков спустя назвали марафонской.
Одним из самых тяжелых упражнений был кулачный бой. На руки надевались ремни с шипами, и часто поединки заканчивались опасными ранениями. Зато, считали греки, закаленный боец не дрогнет в сражении и не будет бояться льющейся из раны крови.
Но не только подвиги в сражениях прославляли героев. Греческие государства гордились и своими атлетами, одержавшими победы на Олимпийских играх. Им давали особые привилегии, посвящали хвалебные оды, возводили статуи. Нередко при въезде победителя в город его друзья и поклонники выламывали часть стены, провозглашая, что «город, имеющий таких храбрых и сильных сынов, не нуждается в укреплениях».
В мужестве афинян руководитель демоса Фемистокл не сомневался. Как, впрочем, и в том, что без укреплений городу не обойтись. Со свойственной ему дальновидностью он разглядел грядущую опасность. Он понял, что отныне главная угроза исходит не от персов, а от недоверчивых и подозрительных спартанцев, чей авторитет, особенно после сражений у Платей и Микале, чрезвычайно возрос. Руководя общегреческим союзом, Спарта распространила свое влияние далеко за пределы Пелопоннеса и явно стремилась стать гегемоном во всей Греции.
Смириться с этим Афины не могли. И Фемистокл лихорадочно начинает готовиться к неминуемому столкновению. Он убедил Народное собрание немедленно приняться за восстановление стен вокруг Афин, чтобы превратить город в крепость, способную выдержать осаду.
«В работах участвовали и дети, и женщины, и всякий чужеземец, и раб — никто не оставался праздным. Благодаря множеству рабочих рук и общему усердию работа пошла невероятно быстро» (Диодор Сицилийский).
Спартанцы узнали об этом и потребовали прекратить работы. По их мнению, афиняне напрасно тратили время и силы. От персов, если они опять вторгнутся, никакие сооружения не защитят, а от союзников… Неужели афиняне не доверяют тем, с кем бок о бок сражались за свободу? Все укрепления на севере и в центре Эллады следует срыть!
Фемистокл тянул время. Любой ценой надо было продержаться, пока стены не будут возведены. Во главе афинского посольства он отправляется в Спарту. Он делает визиты, участвует в пирах, беседует в частных домах — и ни слова о целях своего приезда. Наконец, потерявшие терпение хозяева спрашивают его в упор: почему афиняне не прислушиваются к их советам и продолжают укреплять город, возводя неприступные стены?
— Какие стены? — удивляется Фемистокл. — Это клевета, распространяемая теми, кто хочет рассорить друзей. Пусть спартанцы пошлют в Афины достойных людей, которые убедятся в справедливости его заверений.
Спартанские послы действительно вскоре оказались в Афинах. Они сразу же увидели, что их обманули, но сообщить об этом в Спарту не могли. Их не выпустили обратно, задержав как заложников.
Через 30 дней стены были возведены. Фемистокл возвратился на родину, еще раз доказав, что не зря носит титул «истинного спасителя Афин».
Но одних стен вряд ли достаточно, чтобы обеспечить безопасность. Слишком многое увидел и понял Фемистокл, находясь в Спарте, вызывавшей у него ужас и восхищение. Фемистокл трезво оценивал будущего соперника. Да, спартанцы действительно грубые и невежественные люди. Их не облагораживает искусство, они не знают истинной общественной жизни. Они солдаты, а не свободные, мыслящие граждане. Но их бесстрашие внушает уважение, а прочности государственного строя можно лишь позавидовать.
В течение почти четырехсот лет, начиная с VIII века до н. э., сухопутная армия спартанцев не знала поражений. Крепкие физически, смелые, предельно дисциплинированные спартанцы славились своим вооружением и образцовой военной тактикой. Главную силу их армии составляли тяжеловооруженные воины — гоплиты. Во время боя отряды гоплитов — фаланги — располагались в центре, принимая на себя основной удар. И никто не видел, чтобы когда-нибудь хоть один спартанец дрогнул, покинул поле брани или сдался в плен. Позор ожидал и того, кто возвращался в родной город раненным в спину. «Победить или с честью умереть!» — вот чего требовали от своих воинов сограждане.
И спартанцы привыкли смотреть смерти в лицо. С самого детства их воспитывали так, чтобы они без страха, не колеблясь, в любой момент могли пожертвовать своей жизнью. Оплакивая погибших сыновей, родители в то же время гордились тем, что их дети оказались достойными сынами отечества и не уронили славы их рода и государства.
Восемь послала на битву с врагом сыновей Деменета, —
Всех под одною плитой похоронить ей пришлось.
И не лила она слез, сокрушаясь, а только сказала:
«Этих детей своих я, Спарта, тебе родила».
Война была основным занятием спартанцев. Физический труд, ремесло, земледелие считались недостойными свободного гражданина. Этим должны были заниматься люди низших категорий, угнетенные слои населения. Сами же спартанцы проводили время в постоянных военных упражнениях, закаляя свое тело, заботясь о силе и выносливости.
«Нас мало, и мы властвуем над многими, поэтому нам можно держаться только войной и победами», — говорил один из их полководцев. И действительно, уже с VIII века до н. э. Спарта ведет бесконечные войны с соседями, постепенно подчиняя своему влиянию все государства на Пелопоннесском полуострове. Через 200 лет она становится во главе Пелопоннесского союза, члены которого обязаны были помогать ей в случае войны или восстания угнетенных. А такие восстания могли вспыхнуть в любой момент, ведь Спарта жила на огнедышащем вулкане: ее ненавидели покоренные местные жители, готовые при первой же возможности взяться за оружие.
Часть этих жителей занималась земледелием, торговлей, ремеслом, но была лишена всяких политических прав. Другую, самую многочисленную группу составляли илоты — подневольные крестьяне, обрабатывавшие земельные участки (они принадлежали общине спартанцев и предоставлялись в наследственное пользование гражданам), выполнявшие самые трудные и грязные работы. По сути дела, илоты мало чем отличались от рабов, но считались собственностью не отдельных лиц, а всего государства. Илотов не только беспощадно эксплуатировали, но и всячески унижали. Они должны были носить особую одежду. Каждый год им полагалось получить определенное количество ударов, даже если они не совершали никакого проступка. Это делалось для того, чтобы илоты всегда помнили, что они рабы. Более того, если кто-нибудь из них оказывался чересчур сильным, его ожидала смерть, а на хозяина накладывали штраф за то, что он не сумел задержать физическое развитие илота.
Но эта система террора не могла подавить дух сопротивления у безоружных илотов, и не раз они поднимали восстание против угнетателей. Спарта поэтому напоминала самый настоящий военный лагерь, находившийся в постоянной боевой готовности среди массы эксплуатируемого населения. Потому-то так тщательно заботились спартанцы о развитии военного дела.
«В Лакедемоне, — замечает Аристотель, — почти все воспитание граждан имеет в виду военные цели. Вся система законодательства рассчитана только на военную добродетель, поскольку она нужна для того, чтобы господствовать над другими». Естественно, что особенно почитаемым божеством в Спарте был бог войны Apec. Ему посвящались храмы, а его деревянную статую даже заковали в цепи, чтобы грозный обитатель Олимпа, навеки связанный с городом, оказывал ему покровительство.
Военный дух пронизывал всю общественную и частную жизнь спартанцев. Новорожденного родители обязаны были предоставить на суд старейшин, которые решали, достоин ли ребенок того, чтобы стать будущим гражданином. Неполноценных детей — больных, хилых или с какими-нибудь физическими изъянами — сбрасывали в пропасть со скалы. Особенно строгие требования предъявлялись к отпрыскам царского рода. Малейший недостаток мог послужить поводом к тому, чтобы не допустить царя к власти или сместить его.
Девочек воспитывали дома, но и это являлось делом государственного значения: ведь им суждено было со временем дать жизнь новым гражданам, будущим защитникам родины. Спартанки должны были прежде всего заботиться о своем здоровье. Они выполняли гимнастические упражнения, бегали, боролись, метали диск и копье. По словам античного автора, «их заставляли забыть об изнеженности, баловстве и прочих прихотях, приучали не хуже юношей плясать, петь, участвовать в торжественных процессиях». Выйдя замуж, спартанская женщина целиком посвящала себя домашним делам, и авторитет ее в семье был очень высок.
Мальчики же оставались под надзором родителей только до семи лет и находились на попечении кормилиц. После этого заботу о них брало на себя государство. Их размещали в особых детских общежитиях и объединяли в специальные отряды по возрасту. В этих отрядах — их называли агелами — юноши находились до 20 лет. Весь уклад жизни был построен там по военному образцу. Детей знакомили со спартанскими обычаями, приучали к послушанию. Плутарх рассказывает: «Они жили и питались вместе, приучались играть и трудиться друг с другом рядом. Во главе отряда стоял тот, кто превосходил прочих сообразительностью и храбростью. Остальные равнялись на него и молча терпели наказания, так что главным следствием такого образа жизни была привычка повиноваться. Грамоте они учились лишь в той мере, в какой без этого нельзя было обойтись. В остальном же воспитание сводилось к умению беспрекословно подчиняться, стойко переносить лишения и одерживать верх над противником».
С годами требования становились более жесткими. Мальчиков коротко стригли, заставляли и летом и зимой ходить в легком плаще и босиком. В гимнастических школах, где занимались физическими упражнениями, они тренировались в метании диска и копья, борьбе, кулачном бою, нередко выступая совсем обнаженными. Спали они на подстилках из тростника, который должны были сами сорвать руками, без помощи ножа.
Кормили их скудно: весь завтрак состоял из одного куска хлеба. Зато их приучали самостоятельно добывать себе пищу с помощью воровства и грабежа. Дети рыскали по садам и огородам, забирались в дома жителей, крали плоды, кушанья со стола, нападали на спящих сторожей. Тех, кто попадался, беспощадно избивали плетью — не за то, что они воры, а за то, что они плохие и неловкие воры, которым не хватает осторожности, хитрости и находчивости.
Физическая слабость вызывала у спартанцев презрение и насмешки, а душевная мягкость и благородство считались признаком малодушия. Уважали тех, кто был суров и жесток, кто умел подчиняться и подчинять.
Писатель-сатирик Лукиан замечал: «Не смейся, если увидишь, как спартанских юношей бичуют перед алтарями и они обливаются кровью, а матери и отцы стоят здесь же и не жалеют их, а угрожают и умоляют дольше терпеть боль и сохранять самообладание. Многие умерли в этом состязании, не желая сдаться и показать, что они ослабели, — ты увидишь статуи, поставленные в их честь на средства государства. Не говори, что они терпят мучения без всякой надобности. Попав в плен, такой юноша не выдаст тайн отечества, даже если враги будут его истязать, и с насмешкой станет переносить удары бича, соревнуясь с бичующим его — кто из них раньше устанет».
Подобным жестоким обрядом завершался первый период воспитания. С 14 лет подростки начинали заниматься специальной военной подготовкой, и им разрешали носить оружие. Теперь они проводили время в основном за пределами Спарты. Их отряды несли сторожевую службу, наводя порядок в стране и расправляясь с илотами. Эти карательные экспедиции против илотов назывались криптиями. Скрываясь днем в засадах, ночью спартанская молодежь выходила на охоту за людьми: каждый обязан был убить хотя бы одного илота, иначе его подвергали презрению. Способность применять чисто военную тактику и спокойно, без угрызения совести умерщвлять безоружных илотов рассматривалась как признак того, что спартанец достоин вступить в число граждан.
Но полноправным гражданином можно было стать лишь к 30 годам. До этого человек считался несовершеннолетним. Не позднее 30 лет каждый мужчина должен был также обзавестись семьей. Если он медлил и не вступал в брак, против него предпринимались суровые меры воздействия — вплоть до того, что его избивали во время религиозных праздников.
Женившись, спартанец получал земельный участок с илотами и только после этого мог активно участвовать в политической жизни государства. Он считался полноправным воином, ему разрешалось голосовать в народном собрании, которое собиралось раз в месяц, чтобы избрать должностных лиц и утвердить решения верховного органа власти — совета старейшин.
Голосовали в Спарте не обычным поднятием руки, а именно с помощью голоса. Кандидаты на должность один за другим проходили перед собранием, которое встречало их криками. Специальная комиссия, отгороженная от места событий, на слух определяла силу крика, и избранным считался тот, чье появление вызывало наибольший шум.
Решения же совета старейшин не обсуждались. Если большинство спартанцев высказывалось против них. верховные правители могли попросту распустить собрание.
Во главе государства стояли два царя и 28 старейшин, которыми могли стать граждане не моложе 60 лет. Члены совета старейшин избирались пожизненно. Они ведали политическими делами и судом. Цари же считались верховными жрецами и главнокомандующими. Все решения они обязаны были принимать совместно, и во время войны им давались неограниченные полномочия. В мирное же время на них лежали в основном религиозные обязанности, и действия их контролировала особая коллегия из пяти ежегодно избираемых чиновников — эфоров. Эта коллегия фактически и управляла государством, причем ее действия не подлежали обсуждению. Эфоры вершили суд, устанавливали налоги, следили за воспитанием граждан, проводили военные наборы. Они даже могли смещать неугодных царей, которые ежемесячно должны были приносить эфорам клятву, что будут править в соответствии с законами.
Раз в девять лет, дождавшись ясной, безлунной ночи, эфоры выходили из своих домов и молча наблюдали за небом. Если им удавалось увидеть звезду, падающую в определенном направлении, то это означало, что кто-то из царей нарушил клятву и его следовало отстранить от власти.
Спарта, таким образом, была республикой, но не демократической, а олигархической, в которой народ не участвовал в управлении.
Такой строй, как передает легенда, создал знаменитый законодатель Ликург, живший, вероятно, в VIII веке до н. э. Ликург, утверждали спартанцы, получил заверения от самого Аполлона, что его законы настолько хороши, что кажется, будто их придумал не человек, а бог. Но, установив свои порядки, Ликург затем покинул город, взяв с граждан клятву, что они не будут проводить ни одной реформы, пока он не вернется к ним. После этого правитель отправился на остров Крит, где якобы уморил себя голодом, считая, что даже его смерть должна принести пользу соотечественникам. Прах его развеяли над морем, чтобы кто-нибудь не вздумал перевезти его останки на родину.
И спартанцы почти 500 лет оставались верны обещанию и сохраняли неизменным старинное государственное устройство. Ревниво оберегая свои порядки, они противились любому нововведению. Они сторонились соседей, почти не торговали с остальными странами.
По преданию, Ликург разделил всю территорию, принадлежавшую Спарте, на 9 тысяч одинаковых участков и обеспечил таким образом равенство среди граждан. Эту «общину равных» спартанцы пытались сохранить в течение нескольких веков. Земельные участки передавались по наследству, и их нельзя было продавать. В Спарте запрещены были золотые и серебряные монеты, и денежной единицей долгое время служили железные прутья. Много таких денег скопить было невозможно. Дома в городе разрешалось строить только при помощи самых простых инструментов и так, чтобы они почти не отличались друг от друга.
Каждый гражданин обязан был участвовать в общественных обедах. Тот, кто не вносил ежемесячно установленную государством норму продуктов, не считался полноправным членом общества. Даже царей не освобождали от этой повинности. Спартанцы обедали под открытым небом. За столом принято было говорить лишь о воинских подвигах и героических поступках. Детям разрешали присутствовать на этих трапезах, чтобы они извлекали пользу из застольных бесед.
Упорно цепляясь за устаревшие установления, отгораживаясь от остального мира, Спарта обрекла себя на длительный застой. Это мощное военное государство было в то же время и одним из самых отсталых как в экономике, так и в культуре. Военная система не нуждалась в высокообразованных людях. Грамоту спартанцы знали лишь настолько, чтобы можно было прочесть приказ или отправить краткое донесение. В Спарте не было ни литературы, ни науки, ни философии, не слышно было споров ученых, ораторов. Там не создали ни одного великого произведения архитектуры или скульптуры.
Из всех искусств спартанцы признавали лишь танцы и хоровое пение, причем песни носили только военный характер. Да и этому их, по преданию, научили соседи. Рассказывают, что когда-то прорицатель посоветовал спартанцам попросить вождя у афинян, чтобы победить врага. Афиняне охотно откликнулись на просьбу. Как же были разочарованы спартанцы, когда перед ними предстал не полководец, а хромой учитель — поэт Тиртей. Однако своими песнями он так воодушевил воинов, что те в первом же сражении наголову разбили противника.
«Кифары звук мечу не станет уступать», — писал спартанский поэт. И цари перед битвой приносили жертвы покровительницам искусств — Музам — в надежде на то, что воины совершат подвиги, достойные того, чтобы сохраниться в песнях. «Во всех своих делах, — писал Лукиан, — спартанцы прибегают к Музам, вплоть до того, что даже воюют под звуки флейты. И в битве первый знак у них подается флейтой».
***
Вернувшись в Афины, Фемистокл вновь обратился к строительству кораблей и укреплению морской мощи страны. Но теперь этого уже было недостаточно. Вместе с Аристидом, забыв о прежних разногласиях, они стремились к одной цели — возвысить Афины над остальными полисами.
Еще воюя с персами, Аристид заметил, что греки нередко высказывают недовольство грубым обращением спартанских полководцев. Павсаний приговаривал рядовых воинов к суровым наказаниям, держал себя надменно, не считаясь с мнением союзников. Спартанцам же он предоставлял наилучшие условия за счет остальных эллинов.
Аристид воспользовался недовольством греков и тем, что Павсаний подвергся нападкам у себя на родине. И вскоре афиняне добились отстранения его от командования. Но, отозвав Павсания, спартанцы не послали взамен него нового начальника, и их войска больше не принимали участия в войне с Персией. Возглавляемый Спартой антиперсидский союз распался.
На его месте возникло другое объединение, теперь уже под руководством Афин. В 478 году афиняне объединили силы союзников и образовали Делосский морской союз.
В свое время, когда Спарта диктовала условия, было решено, что каждый полис станет вносить на нужды войны определенные средства. Но союзники никак не могли договориться относительно размера взносов. Сейчас же политику Афин вновь направлял человек, знаменитый своей справедливостью. Кому же, как не Аристиду, поручить организацию союза?
В руках Аристида оказалась огромная власть, которую, как все понимали, он никогда не использует для личного обогащения. Аристид установил твердую сумму податей в зависимости от территории и доходов каждого города. Все государства облагались этой повинностью, только Самос, Хиос и Лесбос, сохранившие флот, обязаны были поставлять военные корабли. Сумма налога с союзников (фороса) достигала при Аристиде 460 талантов. Казна помещалась на Делосе, но управляли ею афинские чиновники, обязанные ежегодно отчитываться перед союзниками в своей деятельности.
По мере освобождения малоазийских греков от власти персов разрастался и Делосский союз. Через 30 лет он включал уже 400 полисов и охватывал все острова Эгейского моря и его побережья.
Детище Аристида направлено было своим острием против Спарты, укреплявшей власть в Пелопоннесе. Но Аристид не помышлял о военных действиях. Фемистокл же по-прежнему рвался в бой. И впервые за свою политическую карьеру просчитался. Уставший от войн демос не склонен был вновь подвергать опасности родные очаги, тем более что все понимали, сколь сильны спартанцы на суше. Да и во главе Афин стояли теперь люди, враждебные Фемистоклу. Они опасались усиления «черни», которую так возвысил «спаситель отечества», и старались укрепить власть старинных родов и Ареопага. Консервативно настроенные круги, и прежде всего землевладельческая знать, вели агитацию против Фемистокла, не брезгуя клеветой. Они противопоставляли ему своего вождя Кимона, командовавшего в тот момент греческим флотом.
Сын знаменитого Мальтиада, он не забыл, как несправедливо покарали его отца, победителя при Марафоне. Он внес за него штраф, но навсегда сохранил обиду на неблагодарный демос. Теперь он мог рассчитаться с его вождем.
Фемистокл, готовясь к будущим битвам со Спартой, не скрывал, что намерен убедить народ как можно скорее заключить мир с Персией. Этого оказалось достаточно, чтобы его обвинили в измене.
В 471 году героя Саламина подвергают остракизму, и он удаляется сначала в Аргос, затем в Спарту. Он мечется из одного города в другой, нигде не находя пристанища. Наконец, он бежит в Малую Азию и проводит последние дни при дворе персидского царя. Поговаривали, что он покончил с собой, когда узнал, что царь хочет использовать его для организации нового похода против его родины.
Первым человеком в Афинах становится Кимон, который добивается полного признания после блистательной победы в 468 году в двойном — сухопутном и морском — сражении в Малой Азии. Благодаря этой победе малоазийское побережье полностью было очищено от персов и Эгейское море превратилось во внутреннее море эллинов.
Малоазийские греки отныне не нуждались в защите афинян. Они попытались выйти из Делосского союза, в котором Афины все больше чувствовали себя полновластными хозяевами. Союзники продолжали считать себя равноправными партнерами. Афины же стремились подчинить их, установить гегемонию. Когда остров Наксос попытался выйти из союза, афиняне силой привели его к повиновению и лишили самоуправления.
В 465 году восстал Фасос — самый богатый и могущественный союзник в северной части Эгейского моря. Кимон разгромил флот фасосцев и осадил их город, который через два с лишним года капитулировал. Афиняне срыли укрепления Фасоса, захватили принадлежавшие ему во Фракии золотые и серебряные рудники, повысили сумму фороса и заставили жителей оплатить военные расходы, связанные с их же усмирением.
О добровольном членстве в союзе уже не говорили. Судьбу полисов определяли Афины. Возглавляя коалицию, они бесцеремонно вмешивались в дела союзников, которые, по словам Плутарха, «приучившись бояться афинян и льстить им, незаметно превращались в подданных и рабов».
Афины недвусмысленно дали понять эллинам, что демократия, призванная охранять свободу и равноправие граждан, отнюдь не распространяется на союзников, обязанных не только вносить дань, но и подчиняться решениям афинских властей. Право повелевать казалось естественным и для руководителей государства, и для рядовых афинян.
Молодежь вырастала с убеждением, что иначе и не может быть, что Афины заслужили это право, защитив Элладу от персов.
Не подвергал его сомнению и Перикл, вступивший на путь самостоятельной жизни. Закончив занятия в мусической школе и палестре, он продолжил обучение в гимнасии, куда попадали обычно юноши из наиболее состоятельных семей.
Один из этих гимнасиев назывался Академией, так как был расположен в роще, посвященной мифическому герою Академу. Здесь позднее преподавал знаменитый Платон. В другом гимнасии — Ликее — проводил в IV веке до н. э. занятия Аристотель. В гимнасиях молодежь продолжала совершенствовать свое образование. Она могла встретиться со многими выдающимися учеными, послушать выступления популярных философов, присутствовать на диспутах.
В 18 лет обучение в Афинах заканчивалось. Молодой афинянин считался теперь совершеннолетним. Он поступал на военную службу и становился эфебом, то есть не ребенком, а юношей. Имя его вносилось в списки граждан, и он приносил присягу на верность:
«Клянусь никогда не опозорить священного оружия и не покинуть своего места в сражении! Клянусь сражаться за моих богов и за свой очаг один и вместе со всеми! Клянусь после моей смерти оставить родину не умаленной, но более могущественной и крепкой! Клянусь исполнять приказания, исходящие от мудрых представителей государства! Клянусь соблюдать как ныне действующие, так и будущие законы отечества! Клянусь не допускать нарушения законов моего отца и в свидетели моей присяги призываю богов!»
Два года, с 18 до 20 лет, эфебы обучались военному делу и несли гарнизонную службу в крепостях. Они тренировались в беге, борьбе, плавании, метании диска, копья и камней с помощью пращи, стреляли из лука, ездили в колесницах и на лошадях. Их знакомили с военной техникой, с устройством осадных машин, с искусством постройки военных лагерей.
Через год они должны были показать собравшемуся народу, чему они научились. После этого им вручали щит и копье, и в течение двух лет они охраняли границы страны, дежуря на сторожевых постах. В этих молодых людях видели будущую опору государства и предоставляли им немало привилегий, в частности освобождали от повинностей. За хорошую службу и строгое выполнение долга им присуждали венки, а их имена, по решению Народного собрания, высекались на мраморной плите, которую устанавливали на площади.
Но молодежь занималась не только военным делом. В отличие от суровой Спарты, где заботились лишь о воспитании мужества, силы и доблести, в Афинах старались сделать граждан просвещенными людьми. Афиняне любили театр, посещали частные дома, где вели беседы философы и ученые. Часто собирались они на площадях, чтобы участвовать в диспутах. Особенно много слушателей собирали так называемые учителя мудрости — софисты, многие из которых разъезжали по городам и обучали сложнейшему искусству спорить и отыскивать истину. Софисты говорили красноречиво, убедительно, умело ловили своих противников на ошибках. Чаще всего рассуждали о том, каким должен быть гражданин, что нужно делать, чтобы принести пользу родине, что такое счастье отдельного человека и всего государства.
Многие юноши, которые собирались выдвинуться благодаря искусным речам в Народном собрании, шли в обучение к софистам, которые брали с них высокую плату. Нередко тех осуждали за это, говоря, что они торгуют мудростью, но число их учеников не уменьшалось.
Лишь проучившись какое-то время у известного мудреца, молодой афинянин считал свое образование законченным. Теперь у него была возможность обратить на себя внимание блестящим ораторским выступлением или дельным советом. Он мог привести к месту какое-нибудь изречение или стихотворение, поддержать разговор на философскую тему. Перед ним открывалось широкое поле политической и военной деятельности, которая приносила славу и уважение сограждан.
В 472 году афиняне впервые слышат имя Перикла. Правда, известность приходит к нему вместе с чужой славой. В тот год победу на драматических состязаниях одерживает поэт, которого позднее назовут «отцом трагедии». 53-летний Эсхил, участник сражений при Марафоне и Саламине, представляет на суд зрителей трагедию «Персы» — единственное произведение в его творчестве, написанное на исторический сюжет. Эсхил славил эллинов, отстоявших свободу, и противопоставлял им варваров, которые расплачивались за свою надменность и дерзость, за нарушение божественной справедливости. Современники воспринимали трагедию как патриотический гимн. В конце века Аристофан сделает Эсхила действующим лицом комедии «Лягушки» и вложит в его уста слова о том, что в «Персах» он «учил, чтобы граждане наши все горели желаньем врагов побеждать».
«Персы» должны были пробуждать гордость афинян, сознание превосходства демократии над деспотизмом, внушать уверенность в неизбежности поражения тех, кто нарушит порядок, установленный богами.
И при всем том пьеса оставалась трагедией. Эсхил рассказал о победе эллинов, взглянув на нее глазами побежденных. Как заметили исследователи, ликовать над трупами врагов было бы бестактно и кощунственно. В то же время немыслимо, чтобы греки оплакивали павших захватчиков. Эсхил нашел единственную возможность прославить защитников Эллады, не позоря при этом их погибших противников и но навлекая на победителей гнева богов.
Как и его предшественник Фриних в пьесе «Финикиянки», Эсхил перенес место действия в Сузы, одну из персидских столиц. Именно здесь тревожные предчувствия охватывают хор старцев, советников царя. Напряжение нарастает, когда мать Ксеркса рассказывает о зловещих предзнаменованиях, которые ей посланы во сне: Ксеркс запряг в колесницу двух красавиц — Элладу и Азию. Одна послушно склонилась под ярмом, а другая стала вырываться из упряжки и в конце концов сбросила царя. «Кто же они, эти непокорные афиняне?» — спрашивает царица. И в ответ слышит: «Не рабы они у смертных, не подвластны никому».
Но вот приходит вестник. Он рассказывает о гибели персидского флота у Саламина, об отступлении разбитой армии и крушении честолюбивых планов Ксеркса. Сам же царь в разорванной одежде появится в конце трагедии и вместе с хором будет оплакивать свою судьбу. Горе побежденным! И чем безысходней их отчаяние, тем убедительней правота греков, тем величественней их подвиг. Именно так восприняли современники произведение Эсхила, которому присудили первое место среди трагиков, участвовавших в состязаниях 472 года. Впрочем, это было лишь очередное признание его заслуг — популярный драматург уже привык к победам. Но успех с ним делил и тот, кто организовал представление, — хорег. Хорегия считалась одной из наиболее обременительных общественных повинностей (литургий), которые ложились на плечи состоятельных граждан. Хореги набирали певцов и музыкантов, платили им жалованье, обеспечивали маски, костюмы, помещение для репетиций, нанимали учителей для хора. В тщеславном стремлении перещеголять соперника хореги не останавливались перед затратами, так что некоторые из них, как заметил комический поэт, «нарядив певцов в златотканые одежды, сами оставались в рубищах». Такой ценой приобреталась популярность, и цена эта не казалась слишком высокой. Победителя-хорега ожидала награда, имя его высекалось на камне (вместе с именами драматурга и первого архонта), который выставлялся у храма Диониса.
В 476 году подобной чести удостоился Фемистокл, подготовивший «Финикиянок» Фриниха. Уже тогда, говорит Плутарх, состязание хорегов было предметом честолюбивого соревнования. Но Фемистокл в ту пору уже находился в зените славы. Человек, поставивший «Персов» Эсхила, делал к ней лишь первый шаг.
В 472 году хорегию выполнял Перикл, сын Ксантиппа, из Холарга.
***
Имя произнесено.
О чем оно говорит рядовому афинянину?
Что его обладатель щедр и честно выполняет обязанности перед государством? Похвально, но не больше. Что он сын победителя при Микале? Вызывает доверие, но это доверие в кредит. Оправдает ли он его?
Перикл появляется на политической арене в 469–467 годах. Ему еще нет тридцати. Он пока не в силах четко сформулировать свою программу, как это сделал Фемистокл. Но он убежден: величие и процветание Афин — в их демократическом устройстве. Только оно способно обеспечить порядок и внутренний мир.
Потомок Алкмеонидов решительно встает на сторону демоса.
Потому ли, что таковы традиции рода? Или из честолюбия, толкавшего его на соперничество с вождем аристократии Кимоном (с отцом которого, Мильтиадом, враждовал и его отец — Ксантипп)? А может быть, Перикл и в самом деле уверовал, что благополучие свободного, полноправного демоса и есть источник могущества всего государства, то есть, выражаясь современным языком, уловил объективную потребность своей эпохи?
Так или иначе, Перикл начинает действовать. Его уже знают, как воина, участвовавшего в войне с персами. Теперь его видят на трибуне в Народном собрании, где он выступает против Кимона. Нет, он не бросается в бой очертя голову. Перикл движется к цели осторожно, избегая риска, соразмеряя силы, учитывая всеобщее настроение. А оно пока в пользу популярного полководца.
Кимон старше Перикла. Он отличился еще во времена Саламина. Именно он первым подал пример согражданам, когда Фемистокл предложил посадить Элладу на корабли: вместе с друзьями Кимон направился к Акрополю с уздечкой в руках, посвятил ее богине, взял взамен один из щитов и двинулся к морю, тем самым дав понять, что отечество нуждается не в коннице, а во флоте.
Он разгромил пиратов Скироса, подавил восстание союзников, очистил от персов берега Фракии, Геллеспонта, Боспора, нанес им двойное поражение — на суше и на море — при Евримедонте. Его призванием была война, даже став вождем партии аристократов, он оставался простым воином. Храбрый, открытый, прямой, веселый и общительный, Кимон снискал симпатии всего демоса. Особенно подкупала его щедрость. Ежедневно в его доме готовился обед, предназначенный для всякого, кто зайдет к Кимону. Он даже снял ограду вокруг своих полей и садов, чтобы каждый афинянин мог пользоваться их плодами.
Проводя время в пирах, в обществе гетер, Кимон мало интересовался науками и искусством, что не мешало ему заботиться об украшении Афин. Аристократ по происхождению, он, однако, вряд ли думал о реставрации старых порядков. Преклоняясь перед спартанским устройством, он противился реформам, слишком расширявшим права народа, и пытался задержать развитие демократии. «Мир с греками, война с персами» — к этому сводилась его внешнеполитическая программа. Своим сыновьям он демонстративно дал имена, связанные с названиями эллинских государств, — Лакедемон, Элей, Фессал.
Не искушенный в ораторском искусстве, малообразованный, по-солдатски прямолинейный, Кимон меньше всего годился на роль вождя и политика. Он честно делал то, что считал необходимым в данный момент. А конечные результаты оказывались прямо противоположны его стремлениям.
Борясь с персами, Кимон мечтал сплотить воедино всех греков. Но именно победы афинян укрепили их гегемонию и обострили отношения со Спартой, которая опасалась возвышения соперника.
Членов Делосского союза Кимон освободил от обязанности поставлять корабли и воинские отряды, заменив их денежными взносами. В итоге эксплуатация союзников возросла, недовольство среди эллинов усилилось. И Кимону первому же пришлось усмирять тех, кто пытался освободиться из-под власти Афин.
Что мог противопоставить ему Перикл?
Славу? Здесь Кимон не знал себе равных.
Богатство? Увы, Перикл был куда менее состоятелен.
Симпатии народа? Но глава аристократов привлекал своей простотой и доступностью гораздо больше, чем замкнутый и по натуре отнюдь не демократичный Перикл.
Оставалось одно — критиковать политику соперника, обыгрывать его слабости, подмечать ошибки — словом, исподволь, постепенно подрывать его влияние и авторитет.
В 465 году, покорив восставший Фасос, Кимон не развил успеха и не вторгся в Македонию. Его обвинили в том, что он подкуплен македонским царем. В числе обвинителей был Перикл. Правда, выступал он довольно сдержанно и не выказывал особой враждебности. Кимона оправдали, и Перикл мог убедиться, что положение противника достаточно прочно. Но тень уже была брошена.
Следующая оплошность Кимона становится роковой.
Невероятной силы землетрясение обрушилось на лакедемонян, погубив несколько тысяч граждан. Воспользовавшись моментом, поднялись илоты, к которым присоединились мессенцы. Спартанцы растерялись: они оказались не в состоянии справиться с врагами. Они готовы принять любую помощь, не считаясь с унижением. Их посол торопится в Афины. Бледный, в пурпурном плаще, он садится у жертвенника и молит о спасении.
Народное собрание бурлит. Демократы — за то, чтобы оставить Спарту на произвол судьбы — от этого Афины только выиграют. Кимон и его сторонники протестуют: все мы прежде всего эллины, и нельзя, чтобы Эллада охромела на одну ногу.
С 4 тысячами гоплитов Кимон отправился в Пелопоннес. Но военные действия затянулись. Оправившись от испуга, спартанцы заподозрили афинян, что они сочувствуют восставшим, и потребовали удаления афинского отряда.
Демократы получают в руки великолепный козырь против Кимона. Вот виновник унижения Афин! И он еще смеет восторгаться спартанскими порядками и нравами! Разве это не равносильно измене? Партия, после падения Фемистокла державшаяся в тени, вновь начинает задавать тон в экклесии. Демос убеждается в том, что дружеские отношения со Спартой невозможны. Клятва в вечном союзе для борьбы с варварами становится пустым звуком. Отныне в Спарте, а не в державе Ахеменидов видят главную угрозу.
В 461 году Кимона, победителя персов, полководца, не знавшего поражений, подвергают остракизму.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.