Бывший Спортсмен и Блондинка Актриса: Предложение

Бывший Спортсмен и Блондинка Актриса: Предложение

1

Непременно найдутся наблюдатели, которые будут рассматривать этот обреченный с самого начала брак в ретроспективе, словно анатомируя труп. И они непременно станут задаваться вопросом, было ли предложение таковым, каким ему положено быть, а не вынужденным признанием свершившегося факта.

Бывший Спортсмен тихо говорил Блондинке Актрисе: Мы любим друг друга, нам пора пожениться.

В воздухе повисала пауза. И в этой мертвенной тишине Блондинка Актриса шептала: О да! Да, дорогой! А потом смущенно и с нервным писклявым смешком добавляла: Н-наверное!..

(Слышал ли Бывший Спортсмен это последнее слово? Все свидетельствует в пользу того, что нет. Слышал ли Бывший Спортсмен какие-либо другие слова, исходящие из уст Блондинки Актрисы и оскорбляющие его гордость и достоинство? По всей видимости, нет.)

А потом они принимались целоваться. И приканчивали бутылку шампанского. И занимались любовью (или то было в другой раз?) — нежно и с какой-то почти детской надеждой. (И место для этого было выбрано соответствующее — апартаменты в гостинице «Беверли Уилшир» под названием «королевские». Студия поместила Мэрилин Монро в эту гостиницу на одну ночь, после гала-приема на пятьсот гостей по случаю премьеры нового фильма, «Джентльмены предпочитают блондинок». О, что за волшебная то была ночь!) И вдруг Актриса Блондинка неожиданно разрыдалась. И Бывший Спортсмен был глубоко тронут, и сделал то, что делают теперь только любовники в сопливых мыльных операх или герои фильмов сороковых, — сцеловал со щечки любимой каждую слезку.

Говорил при этом: Я так тебя люблю.

Говорил при этом: Я хочу защитить тебя от всех этих шакалов.

Говорил с мальчишеской агрессивностью, приподнявшись над ней на локтях и оглядывая ее всю, как оглядывают путешественники опасную горную или болотистую местность в благодушном заблуждении, что ее не только можно пересечь, но и извлечь из этого море удовольствия и приключений: Хочу увезти тебя отсюда. Хочу, чтобы ты была счастлива.

2

В критические моменты изображение на экране становится как бы вне фокуса. Все остальное предоставляется воображению. И разумеется, запись звука из рук вон плохая. Те из нас, кто умеет читать по губам (очень полезный навык, особенно для фанатов всех разновидностей), имеют очевидное преимущество. И в то же время преимущество это весьма относительное, поскольку Бывший Спортсмен был не только молчуном по природе, но, когда говорил, очень странно двигал губами, словно речь для него была затруднительна. Как будто он не вполне владел ею, как и своими непредсказуемыми и неуправляемыми эмоциями. А Блондинка Актриса, когда не находилась перед камерой (с которой умела «общаться» как ни с одним живым существом), имела раздражающую привычку заикаться, мямлить и глотать слова.

Мэрилин, хотелось нам крикнуть ей. Взгляни на нас. Улыбнись. Настоящей улыбкой. Будь счастлива. Ведь ты — это ты!

Когда Бывший Спортсмен говорил о «шакалах» и о том, что «хочет увезти отсюда» Блондинку Актрису, он имел в виду Студию. (Он знал, как исполнительные продюсеры безжалостно эксплуатируют ее, как мало ей платят в сравнении с теми миллионами долларов, которые она для них зарабатывала.) И не только Студию — весь Голливуд. А возможно даже, и весь этот огромный мир, который, как подсказывал ему инстинкт, несмотря на давно обретенную собственную славу, вовсе не желал ей добра. (Или же им обоим. Ибо кто, как не бейсбольные фанаты, поднимал визг и вой, как смеялись они над Бывшим Спортсменом, когда он, прихрамывая из-за растяжения связок, не мог оправдать их ожиданий?) И вполне понятно, что он испытал чисто мужское презрение при виде всего этого сброда, этой кучки жалких людишек, собравшихся на промытой дождем улице напротив входа в отель (ибо привратник отогнал их от главного входа). Они размахивали дешевыми альбомами для автографов в пластиковых обложках и дешевыми фотоаппаратами «Кодак» и неустанно готовы были Ждать появления «звездной» пары. А если б та не появилась, обожатели утешились бы одним осознанием того, что, хоть и невидные, и недоступные им, смуглый красавец Бывший Спортсмен и его прелестная Блондинка Актриса могут в этот самый момент заниматься здесь, совсем рядом, любовью, спариваться, как Шива и Шакти,[12] уничтожая и вновь создавая Вселенную.

Словом, как развивались события, примерно ясно. После того, как Бывший Спортсмен пылко заявил: хочу, чтобы ты была счастлива, Блондинка Актриса смущенно улыбнулась и тоже что-то сказала, но слова ее утонули в треске и шорохе помех. Какой-нибудь неутомимый умелец читать по губам, изучив и просмотрев эту пленку несколько раз, неизбежно пришел бы к выводу, что Блондинка Актриса произнесла нечто вроде: О!.. Но я и так счастлива, я была счастлива всю свою ж — жизнь! Затем происходит взрыв, как при образовании новой звезды, — Бывший Спортсмен и Блондинка Актриса сливаются в страстном объятии на смятых шелковых простынях этой фараоновых размеров постели и сгорают от испепеляющей страсти, превращаясь в ничто, — а на экране тем временем яркая вспышка и затемнение.

Это исторический факт. И все вопреки иронии почти соответствует действительности. Мы уже выучились жить с этим, равно как с любым другим непоправимым фактом истории. И первый наш инстинкт — немедленно перемотать пленку и начать просматривать сначала — в надежде, что на сей раз все будет иначе и что нам удастся расслышать слова, произнесенные Блондинкой Актрисой…

Но нет, мы так никогда их и не услышим.

3

На шумной и оживленной премьере фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», которая проходила в отреставрированном «Египетском театре» Граумана, что на Голливуд-бульвар, среди света прожекторов, вспышек фотокамер, свистков, криков и аплодисментов доверенная мистера Зет Ивет, осторожная и вкрадчивая, как львица, прошептала на ушко Блондинке Актрисе:

— Мэрилин, я только что узнала. Постарайся быть сегодня вечером в отеле одна. Там тебя ждет сюрприз, нечто особенное.

Блондинка Актриса поднесла сложенную чашечкой ладонь к отягощенному бриллиантами уху.

— Н-нечто особенное? О! О!..

Осколок стекла, пронзивший сердце. В трепетно возбужденном восхитительном состоянии, вызванном бензедрином, любая ремарка, любое замечание, казались преисполненными особой значимости, болезненно-сладко пронзали сердце. Бензедрин и шампанское, ничего себе комбинация! Блондинка Актриса лишь сейчас испытала ощущения, давно знакомые всем в Голливуде.

— Т-так это… мой отец, да?

— Кто?

Оглушительная музыка звуковой дорожки — «Маленькая девочка из Литтл-Рока». Шумная толпа и голос ведущего, анонсирующего фильм, усиленный динамиками. И Ивет не расслышала, да Блондинке Актрисе не очень-то и хотелось, чтобы она это слышала. (Не без воздействия бензедрина она рассудила, что, если таинственный визитер действительно является отцом Нормы Джин Бейкер/Мэрилин Монро, он вряд ли раскроется перед посторонними; он скажет, кто он, исключительно ей, только ей.) Ивет в изящном черном бархатном платье, с ниткой жемчуга на шее, с волосами оттенка олова и уклончивым взглядом оловянно-свинцовых глаз окончательно смутила душу Блондинки Актрисы. Уж я-то тебя знаю. Я видела твое окровавленное причинное место. Видела, как тебя потрошат, словно рыбу. Ивет приложила палец к губам. Секрет! Не могу сказать. Блондинка Актриса, не осознававшая, что впилась в руку этой пожилой женщины мертвой хваткой, точно насмерть перепуганный подросток, решила не обижаться на нее. Решила, что лучше — так непременно поступила бы Лорелей Ли — просто поблагодарить ее.

— Спасибо!

Не бойся, я не притащу к себе в номер мужчину. Напьется. Подцепит кого попало. Вот как они думают о Мэрилин.

Бывший Спортсмен, к крайнему разочарованию высшего руководства Студии, не сопровождал Блондинку Актрису на премьеру. В качестве эскорта для этой обворожительной белокурой красавицы были выбраны исполнительные продюсеры, ее менторы, мистер Зет и мистер Д. Бывший Спортсмен находился далеко, где-то на восточном побережье, был почетным гостем какой-то бейсбольной лиги. Или же он уехал в Ки-Уэст, ловить большую рыбу под названием марлинь вместе с Папой Хэмингуэем, одним из главных своих почитателей? Или же находился в Нью-Йорке, любимом своем городе, где мог затеряться любой человек?.. Там он мог пойти пообедать с Уолтером Уинчеллом в «Сарди», или же пообедать с Фрэнком Синатрой в клубе «Журавль», или же посетить ресторан самого Джека Демпси[13] на Таймс-сквер и сидеть там за почетным столиком для бывших тяжеловесов, распивая напитки, покуривая сигары и раздавая автографы под боком у легендарного Демпси.

— Знаешь, что такое настоящая «знаменитость», малыш? Это когда тебе платят и платят, просто ни за что, до конца твоей гребаной жизни.

Когда в 1919 году Демпси впервые выиграл чемпионский титул, он потерял вкус к боксу. К рингу. К болельщикам. Даже к лозунгу, который они выкрикивали: «Победа для чемпиона!» И Бывший Спортсмен от души восхищался своим приятелем, тоже бывшим чемпионом, правда, в спорте более мужественном и более опасном, а потому более основательном, чем бейсбол. Ему чертовски нравился этот Демпси, с обвисшей, точно у старого слона, кожей, огромный, жирный, подмигивающий и посмеивающийся — Эй, а я сделал это! Великий Демпси!

Блондинка Актриса не ревновала Бывшего Спортсмена, снисходительно относясь к его мальчишеской привязанности к крутым парням. Блондинка Актриса и сама была не прочь разделить с ним эту привязанность.

Сколько часов, наполненных суетой и треволнениями, понадобилось для того, чтобы подготовить Блондинку Актрису к этому знаменательному событию! Она приехала на Студию ровно в два, опоздав при этом на час. Явилась в слаксах, простом жакетике и парусиновых туфлях на плоской подошве. Она приехала на Студию, даже не удосужившись накраситься, только тронула губы помадой. Ни бровей, ни ресниц! Она еще не приняла полюбившийся за последнее время бензедрин, а потому пребывала в кислом расположении духа. Платиновые волосы были убраны в конский хвост, и выглядела она лет на шестнадцать — этакой хорошенькой, но вполне заурядной выпускницей средней школы в Калифорнии с необычайно развитым бюстом.

— Почему, черт возьми, я не могу быть собой? — жалобно спросила она. — Хотя бы раз в жизни!

Ей нравилось веселить низший студийный персонал. Нравилось слушать, как они хохочут, видеть, что и она нравится им. Мэрилин одна из нас. Она великая женщина. От внимания наблюдателей не укрылось, что временами она была готова отчаянно добиваться дружбы и преклонения со стороны парикмахеров, гримеров, костюмерш, операторов, осветителей — целой армии сотрудников Студии, к которым обращалась только по имени, к примеру: Ди-Ди, Трейси, Уайти, Толстушка. И это безумно нравилось нашей Мэрилин! Она дарила им подарки. Что-то из своих вещей, тоже подаренных, или же покупала специально. Она щедро раздавала им контрамарки. Она никогда не забывала спросить, как здоровье чьей-нибудь матери, прорезались ли у ребенка зубы мудрости, как доживает чей-то там щенок коккер-спаниеля, расспрашивала об их любовных похождениях, которые казались ей куда более захватывающими и занимательными, нежели собственные.

И чтобы я не слышал больше всех этих гадостей о нашей Мэрилин! Иначе вобью твои долбаные зубы прямо в твою долбаную глотку! Она единственная из всех них — человек.

В день премьеры с полдюжины ловких и опытных рук занялись Блондинкой Актрисой. Ей вымыли волосы шампунем и сделали перманент, выбелили потемневшие корни перекисью — такой мощной и вонючей, что пришлось обмахивать Блондинку Актрису веером, иначе бы она непременно задохнулась. Затем снова вымыли волосы, разделили их на пряди и накрутили эти пряди на огромные розовые пластиковые бигуди. А потом посадили под ревущую сушилку и опустили ей на голову прозрачный шлем, точно собрались лечить электрошоком. Кожу на лице и шее распарили, затем охладили и покрыли густым слоем крема. Тело вымыли и смазали маслами, удалив с него все почти невидимые глазу волоски. Затем ее напудрили, надушили, накрасили и оставили сохнуть. Ногти на руках и ногах покрыли сверкающим малиновым лаком — в тон неоновой губной помаде. Уайти, гример, проработал над ней больше часа, и вдруг, к своему ужасу, заметил легкую асимметрию в уже подкрашенных бровях Блондинки Актрисы. Полностью стер эти брови и сделал все заново. Мушка на щеке была передвинута на сотую долю дюйма, затем возвращена на свое прежнее место. Накладные ресницы наклеены на веки. При этом уже совершенно выдохшийся Уайти молитвенным тоном бормотал:

— Мисс Монро, пожалуйста, посмотрите вверх! Пожалуйста, прошу вас, не моргайте! Вы что, хотите, чтобы я выколол вам глаз?

Карандаш для бровей двигался в опасной близости от глаза Блондинки Актрисы, но все обошлось.

К этому времени Блондинка Актриса уже приняла таблетку нембутала — успокоить нервы. И не потому, что так Уж волновалась из-за премьеры (фильм прошел уже несколько предварительных просмотров, получил множество отзывов, в большинстве из которых и фильм, названный хитом сезона, и Мэрилин Монро, «прелестная Лорелей Ли», превозносились чуть ли не до небес). Почему-то она ощущала странную злость и нетерпение. А может, просто скучала по Бывшему Спортсмену?.. Ей вдруг пришло в голову, что он решил не присутствовать на ее триумфе потому, что ему было бы противно видеть, какое внимание уделяют ей. И это ее беспокоило.

Как только Бывший Спортсмен уехал, Блондинка Актриса остро и болезненно ощутила его отсутствие. Когда Бывший Спортсмен находился рядом, им часто нечего было сказать друг другу.

— Но может, так и должно быть в счастливом браке? Две души. И все же…

Появляясь с Блондинкой Актрисой в общественных местах, Бывший Спортсмен так и сиял от гордости. Ему почти сорок, а она так молода, а выглядит еще моложе. После подобных выходов в свет Бывший Спортсмен страшно заводился и занимался любовью с энергией и пылом двадцатилетнего. Однако Бывший Спортсмен приходил в ярость, если какие-нибудь мужчины рассматривали его спутницу особенно пристально. Или же если его ушей достигали чьи-то вульгарные реплики. Вообще он не слишком одобрял появление Блондинки Актрисы на публике, особенно в образе Мэрилин. Для себя он заставлял ее одеваться самым вызывающим образом, для других этого не допускал. Его шокировала и возмутила «Ниагара» — и сам фильм, и эти совершенно непристойные, повсюду развешанные его афиши. Неужели в ее контракте со Студией не обговорены условия контроля над тем, как именно и в каком виде они будут ее «продавать»? Неужели ей безразлично, что ее рекламируют, как какой-нибудь кусок мяса? А когда снимок «Мисс Золотые Мечты» был перепечатан в «Плейбое» на вкладыше в центре, ярость Бывшего Спортсмена не поддавалась никакому описанию. Блондинке Актрисе пришлось объяснять ему, что снимки «ню» находятся вне ее контроля; их выкупили у компании, издающей календари, без ее разрешения и не заплатив ей при этом ни цента. Бывший Спортсмен кипел от негодования и клялся перебить этих ублюдков, всех до одного.

Она сидела перед зеркалом и смотрела себе в глаза. «Может, именно таким должен быть настоящий брак? Этот мужчина хотя бы обо мне заботится. Он никогда и ни за что не будет эксплуатировать меня».

Перед тем как отправиться в кинотеатр, Блондинка Актриса проглотила одну, ну, может, две таблетки бензедрина — чтобы перебить эффект нембутала. Ей показалось, что сердцебиение у нее какое-то замедленное. И больше всего на свете ей хотелось улечься, пусть прямо на пол, и спать. Этим самым счастливым, самым триумфальным своим вечером ей ничего больше не хотелось, кроме как спать, спать. Уснуть, как убитой.

И бензедрин был призван изменить это состояние. О да! На «бенни» всегда можно положиться, он убыстряет сердцебиение, создает восхитительное ощущение пузырьков шампанского, играющих в крови и мозгу. В голову так и ударяет, словно молнией с неба, и становится жарко и весело. И никакой опасности «бенни» не представляет, потому что, как и все остальные препараты, Блондинка Актриса получает его исключительно легальным способом. Она никогда не падет так низко, ей не грозит печальная судьба Джинни Иглз, Нормы Талмидж или же Эйми Семпл Макферсон. Никогда и ни за что не отступит она от предписаний врача. Блондинка Актриса — интеллигентная и умная молодая женщина, что совершенно нетипично для актрис Голливуда в целом. Те, кто был знаком с ней еще с тех времен, когда она была Нормой Джин Бейкер, знали, что эта родившаяся в Л.A. девочка сама пробила себе путь наверх. И студийный терапевт доктор Боб снабжал ее исключительно безопасными препаратами. Она знает, что ему можно доверять, поскольку Студия никогда не станет рисковать вкладом на миллион долларов. Бензедрин, мягкое, щадящее средство, предназначен для «поднятия настроения», обеспечивает «быстрый и сильный прилив энергии», столь необходимый уставшей актрисе. Нембутал, тоже мягкое и щадящее средство, предназначен «для успокоения нервов», для «обеспечения восстанавливающего силы спокойного сна без сновидений», также крайне необходим переутомившейся и страдающей бессонницей актрисе. Блондинка Актриса с тревогой спросила доктора Боба, не вызывают ли эти препараты привыкания, в ответ на что доктор Боб, отечески опустив руку на ее колено в ямочках, заявил следующее:

— Девочка моя дорогая! Сама жизнь есть привыкание. И однако же, как видите, ничего, мы живем и должны жить.

4

Пять часов и сорок минут неустанных хлопот и стараний потребовалось для того, чтобы превратить Блондинку Актрису в Лорелей Ли из фильма «Джентльмены предпочитают блондинок». Но дело того стоило. О, эти радостные толпы, собравшиеся на Голливуд-бульвар! Эти крики:

— Мэрилин! Мэрилин! — Нет, ты должна признать: дело действительно того стоило.

Ее втиснули в платье и зашивали его прямо на ней, стежками. На одно это ушло больше часа. Это было платье Jlope- лей Ли — из кричаще розового шелка, без рукавов и бретелек, с низким вырезом, открывающим верхнюю часть ее сливочно — белых грудей, и сидело оно на ней как влитое. Правда, ее предупредили: дышать осторожно, не делать глубоких вдохов и выдохов. Затем на руки натянули перчатки до локтя, плотные, как хирургическая повязка. Украсили нежные ушки, напудренную шею и запястья сверкающими бриллиантами (на самом деле то были цирконы, бутафория, собственность Студии). А на платиновые волосы осторожно надели «бриллиантовую» диадему, в которой она появляется в фильме всего на несколько секунд. Белая лиса, также собственность Студии, была накинута на обнаженные плечи, а на уже ноющие ноги надели бальные туфельки на шпильке — тоже из шелка и ядовито-розовые. Они были тесные и жутко жали, и Блондинка Актриса могла лишь семенить крошечными детскими шажками. И еще надо было улыбаться при этом и идти, опираясь на руки мистера Зет и мистера Д., которые в своих черных фраках выступали торжественно и мрачно, как распорядители похорон.

Движение по Голливуд-бульвар было перекрыто на несколько кварталов, и тысячи зевак — а может, даже десятки? сотни тысяч? — выстроились рядами по обе стороны бульвара и всячески стремились протиснуться вперед, но их напор сдерживала полиция. Вслед проехавшей веренице студийных лимузинов бросали бутоны красных роз. А эти безумные крики, это дружное заклинание толпы — «Мэрилин! Мэрилин!» — нет, следовало признать, усилия тою стоили, не правда ли?..

Ее ослепили прожекторы, оглушили приветственные крики и свистки, в лицо ей совали микрофон.

— Мэрилин! Скажите нашим радиослушателям: вам сегодня одиноко? Когда вы, двое, собираетесь наконец пожениться?

И Блондинка Актриса с присущим ей остроумием ответила:

— Когда я решу, вы будете первыми, кто узнает. — Игривое подмигивание. — Но я решу прежде, чем он.

Смех, крики, свистки и аплодисменты. И целый поток алых бутонов роз, разлетающихся, точно маленькие птички.

Вместе со своей партнершей по фильму, роскошной брюнеткой Джейн Рассел, Блондинка Актриса посылала толпе воздушные поцелуи и махала рукой, глаза ее сияли, и без того накрашенные щеки раскраснелись еще больше. О, она была счастлива! Она была счастлива! И «БЛИЗНЕЦЫ» (фильм) сохранил это счастье навеки. А что, если сейчас Касс Чаплин и Эдди Дж. где-нибудь в толпе и смотрят на Блондинку Актрису?.. Наверняка ненавидят свою Норму, свою Маленькую Мамочку, свою Ручную Рыбку. И думают: эта сучка предала нас, обманула, лишила отцовства, которое сами они считали если не катастрофическим, то малоприятным событием, но рано или поздно, со временем, смирились бы, прониклись чувствами, сочли бы это знаком судьбы. Нет, даже ее красивые мальчики Близнецы не смогли бы испортить этот праздник Блондинке Актрисе. Не смогли бы отнять у нее это счастье — стоять перед восторженной толпой и принимать приветствия. Поклонники! Прилив бензедрина в чистейшей его форме.

Голливуду это нравится (так, во всяком случае, говорят). Нравится, что на премьере брюнетка Джейн Рассел и блондинка Мэрилин Монро выступают не как соперницы, но как подруги. Что обе эти девушки ходили в одну и ту же школу! «Что за удивительное совпадение. Над этим надо бы как следует поразмыслить. Такое бывает только в Америке!» В присутствии Джейн Рассел Блондинка Актриса выглядела особенно ироничной и еще немного капризной и испорченной девчонкой. В то время как Джейн, истовой христианке, полагалось вести себя сдержанно, выглядеть немного наивной и слегка шокированной. Словом, полная противоположность тем образам, которые они создали на экране.

И вот эти две разодетые в пух и прах красотки стоят на возвышении, улыбаются, машут рукой толпе, обе втиснуты в узкие платья с огромными декольте, обе стараются дышать осторожно, мелкими глотками хватают воздух, и Блондинка Актриса говорит уголком накрашенного рта своей партнерше:

— Послушай-ка, Джейн! Мы с тобой можем устроить хорошенький скандальчик. Догадайся, как?

Джейн хихикнула.

— Раздеться догола, что ли?

Блондинка Актриса одарила ее кокетливым взглядом и легонько ткнула кулачком под пышную, агрессивно выпирающую грудь.

— Нет, детка. Слабо поцеловаться?

Видели бы вы выражение на лице Джейн Рассел!

Восхитительные моменты, подобные этому и неизвестные биографам и историкам Голливуда, сохранил для грядущих поколений документальный фильм «БЛИЗНЕЦЫ».

— Я что, умерла? Что все это означает?

Ее гримерная была буквально завалена цветами. Горы телеграмм и писем. Дилетантски завернутые подарки от поклонников. Ими были безликие, никому не известные и искренне преданные личности, разбросанные по всему Северо-Американскому континенту. Именно они покупали билеты в кино и делали тем самым возможным существование Студии, существование самой Блондинки Актрисы. Вначале, на заре славы, ей это льстило. Она читала письма от «фанатов» и рыдала над ними. О, среди них попадались такие сердечные и искренние! Просто сердце разрывалось читать! Письма того рода, которые могла бы написать сама Норма Джин в восторженном подростковом возрасте, влюбившись в какую-нибудь кинозвезду. Там были письма от калек и инвалидов, от больных какими-то загадочными болезнями, от пациентов военных госпиталей, а также от пожилых людей (или казавшихся таковыми). И еще от людей, подписывавшихся, как могут писать только поэты: «Раненный в самое сердце», «Предан Мэрилин Навеки», «Искренне Преданный La Belle Dame Sans Merci».[14]

На такие письма Блондинка Актриса отвечала лично. «Это самое малое, что я могу сделать. Эти бедные, сентиментальные люди, они пишут Мэрилин, как можно писать только Деве Марии». (Еще до успеха картины «Джентльмены предпочитают блондинок» Мэрилин Монро получала не меньше писем от поклонников, чем Бетти Грэбл на пике своей славы, и уж гораздо больше, чем та же самая Бетти Грэбл сейчас.) И все это внимание возбуждало и одновременно — беспокоило. Все это внимание подразумевало высокую степень ответственности. Блондинка Актриса мрачно твердила себе: Именно для этого я и стала актрисой. Трогать человеческие сердца.

Она подписывала сотни глянцевых снимков, на которых красовался студийный образ Мэрилин (девушка в свитерке стиля бибоп,[15] с волосами, заплетенными в косички; или же знойная роскошная девушка с волосами, как у Вероники Лейк; или же летально сексуальная Роза, ласкающая свое обнаженное плечико; или Лорелей Ли, девушка из шоу с детским личиком). И всегда улыбалась на этих снимках с усердием девушки-работяги, вкалывающей по восемь часов на дню на авиационном заводе. Но разве и это тоже не своего рода патриотизм? Разве и это тоже не требует жертв? Еще в раннем детстве, с началом походов в театр Граумана, она, очарованная Прекрасной Принцессой и Темным Принцем, поняла, что кино — это религия Америки. О, и никакой Девой Марией она, разумеется, не была! Она вообще не верила в Деву Марию. Зато верила в Мэрилин — по-своему. Из самых искренних побуждений, из любви к своим поклонникам. Иногда она прикладывалась к снимку накрашенными губами — получался отпечаток. А ниже красовалась размашистая роспись, и она подписывала, подписывала, подписывала, пока не начинало ныть запястье. А перед глазами все плыло. И порой она впадала в панику, а потом наконец поняла: Нет предела людской ненасытности. И этот голод нельзя удовлетворить.

К концу этого «Года чудес», а именно — 1953-го, Блондинка Актриса начала проявлять скептицизм. А что есть скептицизм, как не меланхолия? Быть меланхоличной означало веселить публику. Подобно коверному в цирке, Блондинка Актриса разработала набор фраз, которые безотказно смешили ее ассистентов.

— О, опять эти цветы! Я что, умерла, что ли? А здесь у нас похоронное бюро? Ведь покойникам тоже нужен гример! Ты слышишь, Уайти?

Чем больше они смеялись, тем больше заводилась Блондинка Актриса. Звала:

— Уай-тиии! — подражая гнусавому голосу Лу Костелло, звавшего: «Эб-бооот!» Жаловалась, беспомощно и картинно поводя плечами: — Я просто раба этой Мэрилин Монро! Подписалась на роскошный круиз, как Лорелей Ли, а, по сути, являюсь гребаным гребцом в этой лодке!

Когда на нее, что называется, находило, Блондинка Актриса была просто неподражаема. Говорила, как не говорила нигде и никогда, — низким демоническим голосом. То строила из себя светскую львицу, то была беспредельно вульгарна. Порой студийные служащие даже терялись и не знали, что и сказать. Но все равно смеялись, смеялись до тех пор, пока на глаза не наворачивались слезы. Уайти замечал ей с упреком, как какой-нибудь старый дядюшка:

— Вот что, мисс Монро. Вы ведь это просто так говорите, не всерьез. Если б вы не были Мэрилин, кем бы вы тогда были, а?

Ди-Ди, утирая слезы, говорила:

— Мисс Монро! Вы жестоки. Да любой из нас, любой человек в этом мире с радостью дал бы отрубить себе правую руку, лишь бы стать такой, как вы. И вы это прекрасно знаете.

Упавшая духом Блондинка Актриса бормотала:

— О!.. П-правда?

Переход от одного настроения к другому у нее совершался просто молниеносно! Вы даже представить себе не можете, до него быстро! Прямо как у бабочки или колибри.

И все эти таблетки тут ни при чем. Ну, если и при чем, то разве что самую малость.

5

Но некоторые письма, адресованные Мэрилин Монро, были далеко не столь восторженными. Их даже можно было назвать агрессивными или неприличными — особенно те, где характеризовались физические данные актрисы. Авторами ряда таких писем являлись умственно неполноценные люди. И ее помощники и ассистенты старались их ей не показывать. Однако стоило ей узнать, что от нее прячут какие-то письма, как она самым настойчивым образом требовала показать, и немедленно.

— Может, там написано обо мне что-то важное? Мне лучше знать!

— Нет, мисс Монро, — отвечала мудрая Ди-Ди, — эти письма не о вас. Они о человеке, который вообразил себя вами.

И однако же в том, что тебя обзывают сучкой, шлюхой, белобрысой бродяжкой, было нечто успокоительное и реальное. Когда жизнь вокруг кажется сладким сном, реальное взбадривает, не позволяет расслабляться. И в скором времени даже эти «ненавистнические» письма стали казаться предсказуемыми и обыденными. Ди-Ди была права — обидчики Блондинки Актрисы изливали злобу на воображаемое существо.

— Ну, как кинокритики. Некоторые из них любят Мэрилин, а другие ее ненавидят. Но какое это имеет ко мне отношение, позвольте спросить?

Блондинка Актриса не говорила этого никому, сделала исключение лишь для Бывшего Спортсмена. После того, как он стал ее любовником (и, как ей хотелось надеяться, другом), ибо только Бывший Спортсмен мог это понять. Сказала, что она перебирает все эти груды писем в надежде увидеть знакомые имена: имена из прошлого, имена, которые бы связывали ее с этим прошлым. Ну, разумеется, кое-кто из давнишних знакомых ей написал. В основном женщины, выросшие девочки, с которыми она ходила в среднюю школу в Ван-Найсе и в ту, для младших школьников, на Эль-Сентро — авеню, и еще в ту, для самых маленьких, на Хайленд-авеню. («Ты всегда была так хорошо одета, мы знали, что твоя мама имела отношение к кино. И были твердо уверены, что, когда ты вырастешь, тоже станешь актрисой».) Писали также старые знакомые из Вердуго-Гарденс (а вот от таинственно исчезнувшей Гарриет не было ни слова); женщины, заявлявшие, что встречались с Баки Глейзером до того, как они с Нормой Джин поженились. Их имена Блондинка Актриса никак не могла припомнить. («Кажется, тогда тебя звали Нормой Джин. И вы с Баки выглядели такой счастливой парой, и мы все очень удивились, когда вы развелись. Кажется, тогда была война???») Элси Пириг тоже написала, причем не один, а несколько раз:

Дорогая Норма Джин, надеюсь, ты меня помнишь? Надеюсь, не сердишься на меня? Нет, догадываюсь, что все же, наверное, сердишься, потому как за все эти годы не написала ни строчки. Даже не позвонила ни разу, а ведь телефон у меня не изменился.

Блондинка Актриса разорвала это письмо на мелкие клочки. Она даже не понимала до сих пор, насколько ненавидит эту тетю Элси. Когда пришло второе письмо, а потом третье, Блондинка Актриса торжествующе скомкала их в кулаке и швырнула на пол. Ди-Ди была заинтригована:

— Ой, мисс Монро! От кого это, с чего вы так огорчились? Блондинка Актриса затеребила губу. Была у нее такая совершенно бессознательная манера, словно, как говорили наблюдатели, она хотела лишний раз убедиться, есть ли у нее эти самые губы. И сморгнула слезу.

— От моей приемной мамаши. Я тогда была девочкой. Сиротой. Она пыталась разрушить мою жизнь, потому что ревновала. Выдала меня замуж в пятнадцать, лишь бы я убралась из ее дома. Потому, что ее м-муж влюбился в меня, вот она и р-ревновала.

— О, мисс Монро! Какая печальная история.

— Да уж. Была печальной. А теперь — нет.

Уоррен Пириг, разумеется, не написал ни разу. И детектив Фрэнк Уиддос — тоже. Из всех многочисленных парней, с которыми она встречалась в Ван-Найсе, написали ей лишь Джо Сантос, Бад Скоки да некто по имени Мартин Фулмер, которого она совершенно не помнила. Мистер Хэринг не написал. Ее учитель английского, которого она просто обожала, которому, похоже, очень нравилась. «Наверное, теперь я ему отвратительна. Я так далека от того, чему он меня учил».

Покинув сиротский приют, Норма Джин год или два переписывалась с доктором Миттельштадт. Эта пожилая женщина посылала ей свои богословские публикации, подарки ко дню рождения. Затем переписка оборвалась. Норма Джин догадывалась, что по ее вине, после того, как она вышла замуж. «Да, но почему бы ей не написать мне сейчас? Даже если она не ходит в кино, она должна была видеть Мэрилин. Неужели просто не узнала? Или сердится на меня? Ей отвратительны эти афиши? О, я и ее ненавижу! Она тоже бросила меня, предоставила самой себе».

И еще она очень обижалась, что миссис Глейзер не написала ей ни разу.

И разумеется, не было дня, когда она, входя в гримерную и начиная перебирать письма от поклонников, не подумала бы при этом: Может, отец мне написал? Я знаю, он следит за мной. За моей карьерой.

Хотя не совсем понятно, как мог отец следить за успехами Нормы Джин. Или с чего это Норма Джин взяла, что он это делает.

Проходили недели, месяцы этого «Года чудес», а отец Нормы Джин так и не написал ей. Хотя Мэрилин Монро стала невероятно знаменита, вы наталкивались на ее изображения и имя буквально на каждом шагу. В газетах, колонках светских новостей, на афишах кинотеатров, даже над входами в сами кинотеатры. «Джентльмены предпочитают блондинок» рекламировали самым широким образом! На Сансет-бульвар красовались гигантские постеры! После появления фотографии «ню» «Мисс Золотые Мечты» на центральном развороте в «Плейбое», этом роскошном журнале, ставшем пределом мечты каждого американского мужчины, последовала целая лавина писем и еще больше внимания со стороны средств массовой информации. Блондинка Актриса самым искренним образом пыталась доказать репортерам, что вовсе не давала разрешения на публикацию снимка «Мисс Золотые Мечты 1949» в «Плейбое» или где бы то ни было еще, но что она могла поделать?.. Ведь негативы находились не у нее. Она отдала свои права, сама подписала такую бумагу. И всего за какие-то несчастные пятьдесят долларов, в трудное для нее время, в 1949-м, когда она просто бедствовала.

Газетный репортер Левитикус, известный своим злобным остроумием и скандальными разоблачениями в колонке сплетен в «Голливуд конфиденшиэл», в очередной раз удивил читателей. Опубликовал открытое письмо чуть ли не на целую колонку, которое начиналось следующим образом:

Дорогая «Мисс Золотые Мечты 1949»!

Вы действительно являетесь «Красоткой этого месяца». Равно как и любого другого.

Вы действительно стали жертвой нашей так называемой культуры, являющей собой неприкрытую торгашескую эксплуатацию женской невинности.

Но вы лишь одна из тех немногих, кому повезло. Продолжайте свою успешную карьеру в кино. Удачи вам!

И помните: сами вы более красивы и желанны, даже чем «Мисс Мэрилин Монро», — а это очень, просто потрясающе важно!

Блондинка Актриса была так тронута неожиданной галантностью Левитикуса, что тут же послала ему копию пресловутого фото «ню», которую подписала так: Ваш друг навеки, Мона/ Мэрилин Монро.

Специально для таких случаев Студия сделала распечатку снимков «Мисс Золотые Мечты». «Почему бы и нет? Ведь на них, как ни верти, я. И пусть только попробуют подать за это в суд эти типы, выпускающие календари!»

Однажды, примерно за неделю до премьеры «Джентльмены предпочитают блондинок», Ди-Ди подала Блондинке Актрисе письмо от очередного поклонника, и при этом на лице у нее было какое-то странное выражение.

— Мисс Монро? Я так понимаю, это строго конфиденциальное письмо.

Блондинка Актриса с замиранием сердца выхватила из рук Ди-Ди напечатанное на машинке письмо и прочитала вот что:

Дорогая Норма Джин!

Возможно, это самое трудное из писем, которое мне довелось написать в жизни.

Честно сказать, я сам еще не до конца понимаю, что заставило меня обратиться к тебе именно сейчас. После столь многих лет.

И дело тут вовсе не в «Мэрилин Монро», кем бы она там ни являлась. Ибо у меня есть своя собственная жизнь. Своя карьера (совсем недавно я отошел от дел счастлив этому) своя семья.

Я твой отец, Норма Джин.

Возможно, я смогу объяснить тебе обстоятельства наших взаимоотношений, но только при личной встрече. Де тех пор…

Моя любимая жена, с которой мы прожили долгие годы и которая теперь больна, не знает, что я пишу это. Потому, что очень огорчилась бы, и поэтому…

Я не видел ни одного фильма с «Мэрилин Монро» наверное, не пойду смотреть. Тут, видимо, требуется объяснение. Дело в том, что я всю жизнь проработал на радио всегда предпочитал радио «зрительным образам». Мое недолгое пребывание на Студии в качестве «героя-любовника» открыло мне глаза на все безумие глупость этого мира. Нет уж, спасибо!

Если честно, Норма Джин, я не хочу смотреть эти фильмы с тобой потому, что не одобряю все это голливудское скотство. Мне кажется, я достаточно образованный демократично настроенный человек. Я на все 100 % на стороне сенатора Джоя Маккарти в его борьбе против коммунистов. Я на все 100 % христианин, как и моя жена все ее предки по отцовской и материнской линии.

Считаю, нет никакого оправдания тому, что все мы слишком снисходительно и долго терпим этот Голливуд, известный как настоящее прибежище евреев, где покрывают таких предателей, как небезызвестный тебе «Чарли Чаплин». Чьи фильмы, к своему стыду должен признать, я смотрел и даже платил за это деньги. И есть…

Ты, наверное, удивишься, почему я пишу тебе, Норма Джин, только теперь, через долгие 27 лет. Честно говоря, у меня был сердечный приступ потом я долго и серьезно раздумывал над своей жизнью пришел к неутешительному выводу, что гордиться своим поведением нечего. Моя жена не знает об этом.

Если не ошибаюсь, день рождения у тебя 1 июня, а у меня — 8 июня, так что оба мы родились под одним знаком, Близнецов. Как христианин, я не склонен принимать всерьез все эти старые языческие сказки, но, наверное, все же в характерах людей, родившихся под одним знаком, существует какое-то сходство. Впрочем, я не слишком много знаю об этом, потому как не читаю женских журналов.

Передо мной лежит интервью с «Мэрилин Монро», опубликованное в новом номере «Маскарада». Я читал его, глаза мои стали наполняться слезами. Ты рассказывала журналисту о том, что твоя мать лежит в больнице что ты не знала своего отца, но «ждешь его каждый день и каждый час». Моя бедная Дочь, я этого не знал. Я знал о твоем существовании лишь издали, с расстояния. Твоя слишком требовательная мать отказывалась подпускать меня близко. Проходили годы, расстояние это стало пропастью, которую очень трудно преодолеть. Я посылал твоей матери чеки деньги почтовым переводом, чтобы как-то поддержать тебя. Я не ждал да и не получал никакой благодарности. О нет!!!

Я знаю, твоя мать больная женщина. Но еще до того, как она заболела, Норма Джин, она вынашивала злобу в своем сердце.

Она исключила, выбросила меня из твоей жизни. Но главная жестокость (это мне отлично известно) заключалась в том, что она внушила тебе, будто бы это я оставил вас.

Видишь, какое длинное получилось у меня письмо. Прости старика. Болезнь отступила еще не совсем, но доктор говорит, что я иду на поправку скоро буду совсем здоров. По его словам, он удивлен, принимая во внимание насколько

Надеюсь поговорить с тобой скоро, Норма Джин, только на сей раз лично. Жди меня, не забывай меня, моя драгоценная Дочь. И будет в нашей жизни встреча, когда Дочь Отец смогут достойно отпраздновать свою заочную любовь и воссоединение.

Твой скорбящий Отец

Обратного адреса на конверте не было. Но штемпель был с лос-анджелесской пометкой.

Трепещущая от счастья Блондинка Актриса прошептала: — Это он! — Разложила на столе небрежно отпечатанные листки бумаги, аккуратно и любовно разгладила их. Ди — Ди, исподтишка наблюдавшая за ней, видела, как Блон — о-» динка Актриса повторила этот жест несколько раз, затем принялась перечитывать письмо и сказала снова, обращаясь не к Ди-Ди, а просто как бы размышляя вслух:

— О, это он. Я знала. Я никогда не сомневалась. Знала, что он был где-то близко, совсем рядом, все эти годы. Следил за мной. Я чувствовала это. Я это знала!

Какое же счастье светилось на этом прелестном личике, будет впоследствии вспоминать и дивиться Ди-Ди. Ее было просто не узнать!

6

После того как Ивет шепнула на ушко Блондинке Актрисе, что ее ждет в гостинице сюрприз, вечер премьеры прошел словно в тумане, подогретом бензедрином и шампанским. И события, и лица мелькали и сливались в одно сплошное колеблющееся пятно, проплывали и проскакивали, как прибрежный пейзаж, снятый на пленку с какого-нибудь подпрыгивающего на волнах суденышка. Постарайся быть сегодня вечером в отеле одна. Там тебя ждет сюрприз, нечто особенное. Несмотря на утверждения отца, что он работал на радио и глубоко презирал Голливуд, Блондинка Актриса была убеждена, что отец присутствует на премьере фильма; ведь у него наверняка сохранились связи на Студии, и он вполне мог достать контрамарку. «О, если б он только назвал мне свое имя, я бы прислала ему приглашение. И он бы сидел рядом со мной!» А сейчас он затерялся в разношерстной толпе гостей. О, она знала! Она это чувствовала!

Он — пожилой человек, это ясно. Но не такой уж и старый, вряд ли ему намного больше шестидесяти. А шестьдесят — это ведь еще не старость, особенно для мужчины. Да достаточно посмотреть на того же мистера Зет. Нет, это красивый, благообразный седовласый джентльмен, такой достойный и одинокий. Чувствующий себя несколько неуверенно во фраке, ибо презирает претенциозные события, подобные этому. И все равно он обязательно придет, ради нее. Ведь сегодня действительно совершенно «особенное событие» в жизни его дочери.

Блондинка Актриса вся извертелась, непрестанно оглядывая толпу. Что было очень непросто, поскольку ее, что называется, живьем, «вшили» в кричаще розовое шелковое платье, подчеркивающее каждый округлый изгиб, каждую соблазнительную впадинку ее роскошного зрелого тела. И при этом она сияла ослепительной, как лампочка под высоким напряжением, улыбкой, и обшаривала взглядом толпу в поисках его. Если глаза их встретятся, она точно узнает! Возможно, ее глаза являются зеркальным отражением отцовских. Даже наверняка. Наверняка она больше похожа на отца, чем на мать. Всегда была похожа. О, она всем сердцем надеялась, что ему не будет стыдно за дочь, разряженную, размалеванную и выставленную напоказ, словно большая кукла. «Студийное произведение появилось как раз вовремя, взамен Бетги Грэбл». Она надеялась, что он не передумает и не покинет это сборище, дрожа от отвращения. Разве не писал он, что не смотрел ни одного фильма с ней и не собирается смотреть. «Он не одобряет "скотства"».

Блондинка Актриса отпила большой глоток шампанского, громко расхохоталась — веселые пузырьки щекотали ноздри. «Надо же, «скотство»! Жаль, рядом нет Касса, посмеялись бы вместе». Касс был единственным в Голливуде человеком, которому Блондинка Актриса могла довериться. Он знал о «низменном прошлом Нормы Джин, связанном с бульварной прессой» — именно так он все это называл. Да она могла бы рассказать ему если не все, то почти все.

Когда Блондинка Актриса приняла решение порвать с Близнецами, сделать аборт и согласиться на роль Лорелей Ли в «Джентльменах» — и это несмотря на скромную свою зарплату, составлявшую чуть больше одной десятой от доходов Джейн Рассел, — ее агент прислал ей дюжину красных роз и открытку следующего содержания:

МЭРИЛИН, ИСААК БЫ ТАК ТОБОЙ ГОРДИЛСЯ.

Да, наверное. Да и вообще все ею гордились. Ветераны Голливуда, продюсеры и исполнительные продюсеры, «денежные мешки» и их жены с цепкими злобными глазками — все они улыбались Блондинке Актрисе с таким видом, точно она наконец стала одной из них.

Во время просмотра фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», который Блондинка Актриса уже видела несколько раз в полном виде и бессчетное число раз отдельными кусками (ибо в роли Лорелей Ли разве не добивалась она совершенства на съемочной площадке, донимая и выводя тем самым из терпения и актеров, и режиссера?), она вдруг обнаружила, что сосредоточиться ей очень трудно. О, это жаркое кипение крови! Это счастье, стучащее в сердце! Там тебя ждет сюрприз, нечто особенное. Как же рада она, что рядом с ней нет Бывшего Спортсмена; и В. тоже нет (кстати, он явился на премьеру со своей новой дамой, Арлен Дал); и мистера Шинна нет. Она рада, что одна сегодня вечером, в этом есть даже нечто возвышенное и благородное. Нечто особенное. В отеле, в твоем номере. Должно быть, все организовала Студия, снявшая для нее этот номер. Через мистера Зет или его офис, через человека, имевшего полномочия отдать распоряжения администрации «Беверли Уилшир» впустить посетителя в номер, занимаемый Мэрилин Монро. Ее возбуждала мысль о том, что мистер Зет, бывший до недавнего времени ее врагом, всегда говоривший с ней грубо, как с какой-нибудь шлюхой, узнал о ее отце и его стремлении воссоединиться с дочерью и наверняка желал им обоим, и дочери, и отцу, счастья. «Хеппиэнд, прямо как в кино! В конце длинного запутанного фильма». Перед тем как в зале стали гаснуть огни и раздались первые звуки музыки, Блондинка Актриса шепнула сидевшему рядом мистеру Зет:

— Я так поняла, сегодня, после приема, меня ждет в гостинице особенное свидание, да?

И мистер Зет с хитрой мордочкой летучей мыши таинственно улыбнулся и поднес кончик пальца к своим мясистым губам, как только что сделала Ивет. Да, может, все на Студии уже знают? Может, даже весь Голливуд уже знает?!

Они желают мне только добра. Ведь я — их Мэрилин. О, как же я люблю их всех!..

Странно все же — снова оказаться в «Египетском театре» Граумана. Это само по себе уже почти сцена из фильма: Блондинка Актриса возвращается в тот самый кинотеатр, где некогда одинокой маленькой девочкой боготворила таких же белокурых актрис, какой стала сама. После Великой депрессии театр Граумана отреставрировали, что обошлось в кругленькую сумму. Ибо в Америке началась новая эра — эра послевоенного процветания. Началась с превращенных в развалины стран Европы и стертых с лица земли городов Хиросима и Нагасаки. А вдали от них, на другом континенте, мощно и гулко забилось сердце нового мира.

И Блондинка Актриса, известная, как Мэрилин Монро, принадлежала этому новому миру. Блондинка Актриса непрерывно улыбалась. Но ее улыбке недоставало истинной теплоты, чувства или сложности душевной жизни, называемой «глубиной».

Атмосфера в Граумане царила самая оживленная и праздничная. Впрочем, успех картины «Джентльмены предпочитают блондинок» был вполне предсказуем. И она не стала открытием в отличие от «Асфальтовых джунглей» или «Входить без стука», или же «Ниагары» — фильмов, оскорблявших чувства определенной категории зрителей и специально рассчитанных на это.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.