МИИТ 1941 ГОДА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МИИТ 1941 ГОДА

На следующий день Лидия была уже в столице, которая ей показалась совсем иной, чем прежде, — какой-то напряженной, хмурой и потускневшей.

В институте сразу же попала в водоворот уже не предвоенных, а военных событий. Она прекрасно понимала, что даже справедливая война не может быть справедливой, потому что воевать справедливо нельзя, даже если воюешь за справедливость. А по существу, война — всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени и способ развязывания зубами политических узлов, которые не поддаются языку. Этими словами она подковалась основательно, учась в институте.

В МИИТе стоял галдеж среди студентов, живо обсуждающих тяжелую новость о нагрянувшей войне. Преподаватели не ходили, а скорее сновали или скользили по коридорам — замкнутыми, тихими и опечаленными. Ходили слухи об эвакуации института в разные города. Одни говорили, что альма-матер отправится в Куйбышев. Другие утверждали, что придется осесть в Свердловске. Был слушок и о перемещении в Среднюю Азию, а точнее — в Ташкент.

По приезде в институт к Лиде обратился Венька Журавлев, заводила курса и хороший друг Зины Шепитько:

— Лида, что слышно от Зины? Ведь уже полмесяца она в Северной Пальмире.

— Молчит, видно забот полон рот. Тетя больна серьезно. Надо ухаживать, помощи ждать неоткуда, — ответила Лида так, как объясняла ей Зинка перед поездкой.

— Может, это печальное известие заставит её вернуться домой? — подытожил Венька и как-то грустно посмотрел в глаза подруги своей зазнобы.

— Будем звать ее домой, Веня. Надо, чтобы она приехала. Верю, что такое может случиться, если не возникнут другие неожиданные обстоятельства. Война ведь!

— Согласен, ты права, — все, что мог сказать Вениамин…

Но поиски ничего не дали. Родители Шепитько тоже были в недоумении, — ни слуху, ни духу, — отвечали они Лиде во время коротких ее приездов в Крюково.

А война всё настойчиво приближалась к окраинам Москвы. В стенах института активно работали представители военкомата, ПВО, райкомов комсомола и партии. Институт ждал эвакуации. Молодых преподавателей и студентов старших курсов готовили по мобилизации в армию. Девушки в системе ПВО её представителями обучались теоретически тушению пожаров и эффективной борьбе с зажигалками. А то, что немец может бомбить столицу, сомнений у многих не вызывало…

И всё же весточка из Ленинграда от Зины пришла. Об этом поведал Сергей Иванович — отец Зины. Выяснилось: она простудилась, подхватив крупозное воспаление легких.

В письме родителям дочь писала:

«Дорогие, мама и папа!

Простите за длительное молчание. Возилась с тетей Клавой. Поставила ее на ноги, а сама свалилась с крупозным воспалением легких. Поэтому не знаю, когда избавлюсь от этого недуга. Лечусь сама и лечат меня доктора — упорно, значит, скоро вылечусь. Не представляете, как я по вас соскучилась. Большой привет Лиде, а через нее и моим товарищам. Думаю выбраться отсюда вскоре.

Целую Зина.

19 июля 1941 г.»

Выбраться не удалось.

Так Зина осталась в Ленинграде, которому суждено было скоро попасть в блокаду со стороны фашистской группы армий «Север» под командованием фельдмаршала фон Риттера Вильгельма фон Лееба, рвущегося по приказу Гитлера быстро захватить северную столицу России.

* * *

На следующий день к институту подъехало несколько грузовиков, и студентов куда-то повезли. Оказалось, их направили рыть окопы и противотанковые рвы. Уезжали вечером. Начальство обещало по приезду напоить их чаем. Ночь застала будущих «землекопов» в какой-то деревне. На ночлег остановились в сельском клубе. Встречали москвичей завклуба и председатель сельсовета.

На полу были набросаны солома, сено и хвойный лапник, а сверху желто-зеленую мягкую перину укрывали солдатские плащевые накидки. Стекла в некоторых оконных рамах отсутствовали, что позволяло гулять сквознякам. Молодая рабсила, в основном девичья, сильно продрогла, но всё равно все повалились на «перины» — отдохнуть. Ребята сразу закрыли источники сквозняков подсобными средствами: кусками картона, девичьими платками и листами невесть откуда-то добытой ржавой жести.

— Как же можно согреться в этом «замке»? — громко проговорила Лида.

— Девчата, не переживайте, согреемся, прижимайтесь только плотнее друг к другу, — инструктировала комсорг групп Людмила Пили-пенко. — Кровь у нас ещё не остыла.

— А где же чай? — спросила одна девушка. — Ведь начальство обещало.

— Обещают быстро, выполняют медленно, — ответила Лида. — Обещание порядочного человека становится обязательством. А тут что? Если не можешь исполнить свое обещание, то не надо давать его.

Ее поддержал многоголосый галдеж группы.

Комсорг стала искать ответственных за прием группы московских студентов, но так и не нашла. Как сквозь землю провалилось начальство…

Утром, правда, покормили и напоили чаем и молоком.

Прямо за селом уже работали люди.

Студентам дали задание прорыть ров на участке сто метров длиной и глубиной до двух метров. Застучали лопаты, кирки и топоры. Приходилось разбивать сухие глыбы засохшего до твердости камня глинозема, рубить розоватые корни деревьев, а уже потом пускать в ход лопаты.

Мимо студентов-оборонцев проходили еще живые свежие части на запад, а оттуда возвращались отвоевавшие.

— Ну что там, как там? — спрашивали студенты у ковылявших или перемещавшихся на повозках, изможденных, измазанных непонятно чем, почерневших от пороховой копоти и лёса, с потухшими глазами раненых.

— Плохи дела. Пекло, сплошной ад там. Немец прёт на Москву. Уж больно силища большая…

Именно такие ответы в основном получали студенты, и настроение сразу же понижалось, хотя лопаты не давали растворяться в душе нигилизму и пессимизму. Почему-то вера в победу над фашистами гасила сплин и уныние у юношей и девушек, хотя в Москве происходило всё до наоборот. Потоки людей, особенно в середине октября, устремлялись по шоссе Энтузиастов, потом по Нижегородскому шоссе на Восток. Москва убегала в эвакуацию. Москва не верила заверениям своего партийного чиновничества.

А тут на подступах к столице студенты верили в иной исход. Каждый штык лопаты с вынутой землей, казалось, приближал страну к победе.

«Именно наш противотанковый ров, — легко рассуждала Лида, — остановит не один вражеский танк. Немцам придется обходить неприступный вал, жечь горючее, тратить драгоценное для сражения время. Это всё на руку будет красноармейцам. Значит, мы помогаем нашей защитнице — Красной Армии».

Через две недели коллектив студентов МИИТа, в который входила и Лида, заменили другие группы землекопов.

Миитовцев бросили на другой фронт — тушить зажигалки, которые причиняли много вреда городу своими пожарами. Чердаки со стропилами и перекрытия стен в довоенной Москве были в основном деревянные, что было опасно при бомбежках зажигалками. Немцы учитывали и этот строительный фактор.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.