«Хорватская весна» и «сербские либералы»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Хорватская весна» и «сербские либералы»

День 7 апреля 1971 года был самым обычным рабочим днем для югославского посольства в Стокгольме и посла Владимира Роловича. До того момента, пока в здание посольства не ворвалась группа молодых людей. Двое из них открыли ураганный огонь из автоматов. Ролович был тяжело ранен и через восемь дней скончался. Террористов схватили. Ими оказались члены хорватской эмигрантской организации «Хорватское революционное братство» усташи Миро Барешич и Анджелько Брайкович.

Бывший «поглавник» хорватских усташей Анте Павелич после войны избежал суда, уехал в Италию, потом — в Аргентину, потом — в Доминиканскую Республику, потом — в Испанию Франко. В самом конце 1959-го один из самых кровавых диктаторов в истории умер в Мадриде от болезни.

За время эмиграции Павелич основал организацию «Хорвате кое освободительное движение», но роль активных борцов с Тито взяло на себя молодое поколение хорватских усташей-эмигрантов. Они создали несколько радикальных группировок — в Канаде, Австралии, Швеции, Австрии, Западной Германии. В Австралии обосновалась одна из самых непримиримых организаций — «Хорватское революционное братство».

Активность усташей впечатляла. Они проводили теракты в самой Югославии и за границей — против югославских официальных лиц. Покушение на Роловича стало самой дерзкой операцией усташей.

Убийцы Роловича Барешич и Брайкович 18 августа 1972 года бежали из шведской тюрьмы Кумла. Но вскоре снова были пойманы. Однако 15 сентября группа усташей захватила шведский пассажирский самолет, на борту которого находились 86 пассажиров, и потребовала освобождения участников покушения на Роловича. Шведский премьер Улоф Пальме выполнил их требования. Усташей доставили к захваченному самолету, и на нем они улетели в Испанию. В 1990-х годах они вернулись в независимую Хорватию, где были встречены как герои.

Усташи были одними из первых террористов, которые начали проводить акции на авиатранспорте. В январе 1972 года они взорвали самолет югославской компании ЮАТ. Погибли все, кроме стюардессы Весны Вулович, которая упала с высоты более десяти тысяч метров, но чудом осталась жива.

По некоторым данным, с одобрения Тито югославские спецслужбы стали предпринимать ответные акции против хорватских боевиков за границей. Специалисты-«ликвидаторы» сумели уничтожить несколько видных лидеров усташей. В общем, режим Тито вел с новым поколением усташей настоящую войну, которая продолжалась до самого распада Югославии. Тогда бывшие террористы и эмигранты возвращались на родину, где их окружали почетом и уважением. Усташи считали себя победителями в многолетней войне с Тито.

В начале 1970-х хорваты доказывали, что более 50 процентов валюты Югославия получала именно от Хорватии, но в саму республику поступало только 7 процентов. В феврале 1971 года хорватский экономист Шиме Додан заявил, что в Австро-Венгрии за пределами Хорватии тратили 55 процентов хорватских доходов, в королевской Югославии — 46 процентов, а при Тито — 63 процента. «Таким образом, — заключил он, — для хорватов СФРЮ является еще большим эксплуататором, и поэтому менее приемлема, чем Австро-Венгрия или старая Югославия»[709].

Почти все происходившие общественно-политические процессы в Югославии в конечном счете сводились к национальному вопросу. Поэтому время от времени возникали различные причудливые союзы и коалиции. Например, хорватских либералов и хорватских националистов. Сербских демократов и сербских националистов. Словенских коммунистов-реформистов и словенских националистов. Косовских (албанских) сталинистов-подпольщиков и албанских националистов. Конечно, эти коалиции не являлись легальными, юридически оформленными организациями — в титовской Югославии это было невозможно, — а представляли идейные союзы национальных интеллектуалов с представителями партийных активистов и местного населения. В Хорватии подобный союз получил название «Маспок» (сокращение от хорватского «masovni pokret», то есть «общественное движение»).

«Маспок» выступал за демократизацию и либерализацию общественной жизни в стране. Но иногда его формы принимали явно националистический характер: замазывались надписи на кириллице, звучали оскорбительные реплики в адрес сербов и т. д. Время от времени в воздухе как бы материализовывался призрак былой национальной вражды, которая привела к массовой резне сербов при Павеличе.

Весной 1971 года руководство Союза коммунистов Хорватии обвинило союзное правительство во вмешательстве в дела республики. Пока в Белграде переваривали эти обвинения, на первый план снова вышли студенты. 12 мая 1971 года более тысячи митингующих студентов Загребского университета выдвинули требования: урегулировать вопрос о хорватских отчислениях в союзный бюджет, придать хорватскому языку официальный статус в Югославской народной армии (ЮНА), решить вопрос о службе хорватских призывников в пределах своей республики, начать процесс постепенного превращения СФРЮ в Союз югославских социалистических самоуправляющихся республик. Эти события считаются началом «хорватской весны».

Другим центром «Маспока» стала «Матица Хрватска» (литературно-научное и просветительское общество, основанное еще в 1842 году), превратившаяся в настоящую оппозицию СКЮ. Печатный орган «Матицы Хрватски» газета «Хрватски тьедник» пользовалась огромной популярностью. Ее тираж достиг ста тысяч экземпляров. Основные политические тезисы хорватского национализма состояли в следующем: Югославия — тюрьма для Хорватии; Хорватию грабили и грабят; сербы в Хорватии имеют преимущества перед хорватами; хорватский язык преследуется; необходимо укрепить и сделать самостоятельным хорватское государство, а хорватов в ней — единственными носителями суверенитета; хорватское государство должно быть государством «классового мира»; хорватские коммунисты совершили акт национального предательства, и среди них можно доверять только тем, которые составляют «прогрессивное ядро» и способны проводить курс на «национальное освобождение» и участвовать в «национальном возрождении». Так оценивали хорватские коммунисты программу организации. Указывалось, что «Матица Хрватска» считает, что руководство Союза коммунистов Хорватии «в сущности, согласно» с ее основными тезисами[710].

Тогдашние хорватские руководители Савка Дабчевич-Кучар (в то время — единственная в Европе женщина, которая занимала пост главы правительства) и ее соратники Мико Трипало и Перо Пиркер были представителями «молодого поколения» югославских коммунистов. Они считались убежденными «либералами-федералистами» и долго пользовались покровительством Тито. Дабчевич-Кучар называли «Белой розой Хорватии» и на манер старых партизанских песен пели:

Товарищ Тито, милый брат,

К нам вернись, ведь ты хорват,

Товарищ Тито, брось Йованку,

Возьми в жены нашу Савку!

Однажды Тито, когда ему прочитали эти «стихи», посмеялся, а потом задумчиво спросил: «Кстати, а сколько Савке лет?» Хорватским руководителям тогда не было еще и пятидесяти[711].

В мае 1971 года Тито уже проявлял недовольство хорватскими руководителями. Ему вторил и самый главный «либерал» Эдвард Кардель. Однажды он сказал, что «лучше русские танки в Загребе, чем ваша „дабчаковщина“»[712]. Насчет «русских танков» — это не казалось слишком большим преувеличением. КПСС и СССР решительно выступили на стороне Тито.

Брежнев 30 апреля 1971 года позвонил Тито на Бриони во время пленума ЦК СКЮ. Выразив озабоченность ситуацией в Югославии, он сказал, что «основы социализма и единство государства находятся под угрозой», и предложил помощь. «Мы свои проблемы решим сами», — ответил тогда Тито и пригласил Брежнева в Югославию.

Тито тут же использовал этот звонок и сообщил о нем участникам пленума. В зале наступила мертвая тишина: 1948 год еще никто не забыл. 4 июля Тито приехал в Хорватию и там, в местечке Брежице под Загребом, устроил настоящий разнос республиканскому руководству. Тито снова упомянул о звонке Брежнева. «Вы хоть понимаете, что, если начнутся беспорядки, здесь сразу же окажутся чужие? — говорил он. — Я бы предпочел восстановить порядок силами нашей армии, чем позволить кому-нибудь другому сделать это…»[713]

Тито открыто пугал хорватов «русскими танками», хотя и сам побаивался их. Странный звонок Брежнева он связывал с просоветскими симпатиями некоторых высших офицеров ЮНА. Боялся он, что Москва может сговориться с руководителями «хорватской весны» убрать его и расчленить Югославию. Но, как утверждает в своих воспоминаниях Савка Дабчевич-Кучар, советская помощь для хорватов была неприемлема, поскольку они считали «советскую модель коммунизма еще хуже нашей».

Тито дал хорватам понять, что они своим поведением загоняют себя в угол. «Под маской „национальных интересов“ готовится дорога в ад, — говорил он, — дело может дойти и до контрреволюции… В некоторых селах сербы от страха начинают вооружаться и устраивать военные учения… Мы что, снова хотим получить 1941 год?»[714] «Мне уже надоела власть, однако, раз дело дошло до такой ситуации, я и не подумаю уходить», — расставил Тито все точки над «i»[715].

Во время перерыва Тито подошел к Савке Дабчевич-Кучар и Мико Трипало, обнял их за плечи и, улыбаясь, сказал: «Сейчас вам в Хорватии аплодируют больше, чем мне!»[716]

В августе 1971 года с Тито для интервью встретился знаменитый итальянский писатель Альберто Моравиа. Он начал с того, что спросил у Тито: в чем, по его мнению, причина напряженной ситуации в Югославии?

«Причину нужно искать в различиях экономического развития отдельных республик, — ответил Тито. — Сейчас мы приступаем к реорганизации нашей государственной системы. Мы хотим решить эту проблему тем, что предоставляем еще большие политические и структуральные права всем нашим народам. Этот процесс реорганизации встречает сопротивление элементов с централистскими амбициями, которые, в свою очередь, используют поддержку тех стран и правящих групп, которые не хотят видеть единую и самоуправленческую Югославию…»[717]

Любопытная деталь: этот очерк-интервью Альберто Моравиа напечатали сначала в итальянском журнале «Эспрессо», а потом перепечатали в югославских газетах. Причем полностью, включая и те его места, где автор не слишком лестно отзывался о Тито, — что он пополнел или что пьет утром много виски.

В сентябре 1971 года Тито прибыл в Загреб. В аэропорту, где его встречало все хорватское руководство, военный оркестр исполнил югославский гимн. Когда он закончился, Тито повернулся и уже хотел идти, но оркестр грянул старинную хорватскую песню «Наша прекрасная родина», — неофициальный гимн республики (сегодня это уже официальный гимн независимой Хорватии), которую пели на своих митингах участники «Маспока». Тито очень удивился, но дослушал ее до конца.

Центр Загреба был настолько переполнен встречающими, что машины не могли проехать. Тогда Тито и хорватские руководители продолжили свой путь пешком.

«Старое поколение» хорватского руководства было склонно к «жесткому» решению проблемы «Маспока». Такого же мнения придерживались военные, в том числе и Союзный секретарь по народной обороне генерал Любичич (серб по национальности). Тито колебался. Перед отъездом из республики он заявил, что опасность национализма в Хорватии преувеличена.

Тито торопился в Белград, чтобы встретить там Брежнева. Это был его первый визит в Югославию в качестве генсека ЦК КПСС. И — первая поездка советского лидера в СФРЮ после трех лет «похолодания» в советско-югославских отношениях, вызванного интервенцией в Чехословакию. Этот визит, да еще в сложившейся обстановке, имел огромное значение.

Брежнев прилетел в Белград 22 сентября. Они с Тито тепло расцеловались при встрече, а потом вместе в открытом «мерседесе» отправились в город.

Но на переговорах не все проходило гладко. Однажды разозлившийся Брежнев с силой бросил пачку сигарет на стол, и они, рассыпавшись, едва не упали на колени Тито. В другой раз Брежнев вскочил из-за стола и воскликнул: «Да чего же вы хотите?!» — «Суверенитет!» — ответили на это югославы. «Не надо, пожалуйста, на меня давить! — возбужденно продолжал Брежнев. — Кто-нибудь из вас разве может подумать, что я против суверенитета Югославии!» Тут вмешался Тито и примирительно заметил: «Не надо ссориться»[718].

Советская делегация выдвинула свои «семь пунктов» нормализации отношений: углубление политического сотрудничества и преодоление всех разногласий; развитие экономических отношений; расширение сотрудничества с СЭВ; углубление межпартийного сотрудничества, в особенности в борьбе против империализма и колониализма; усиление совместного сотрудничества с развивающимися странами; не допускать слишком критических материалов друг о друге, поскольку у обеих сторон есть сильные и слабые стороны; и, наконец, о принятии позиции советской историографии относительно национально-освободительной борьбы народов Югославии во время Второй мировой войны. При этом Брежнев чуть ли не «со слезами на глазах» опроверг «распространяемое в Югославии мнение о том, что Советский Союз намеревается [на нее] напасть».

Тито потом сказал своему окружению: «Русские нас опять хотят не мытьем так катаньем вернуть в Восточный блок. Брежнев нас немного поругал, но мы уже к этому попривыкли»[719].

В подписанном после визита заявлении содержались общие слова о верности принципам, зафиксированным в документах 1955 и 1956 годов. Практически ничего не выдавало того напряжения, в котором проходили переговоры. Брежнев улетел в Москву 25 сентября. Тито считал, что переговоры в определенной степени разрядили напряжение в отношениях с Москвой. Несмотря на это 2–10 октября в Югославии состоялись крупнейшие в истории страны военные маневры «Свобода-71», в которых принимало участие около четырехсот тысяч военнослужащих и бойцов Территориальной обороны.

В октябре Тито отправился в большое заграничное турне — Иран, Индию, Египет и США, Канаду и Великобританию. В Вашингтоне президент Никсон интересовался деталями визита Брежнева в Югославию. Югославский президент довольно откровенно рассказал об их переговорах и заметил, что Москва в последнее время проводит гибкую внешнюю политику. Тито сказал, что когда он поделился с Брежневым своими планами о визите в Америку, генсек одобрил эту идею. Тито, в свою очередь, одобрительно отозвался о намерениях Никсона посетить в 1972 году Китай и СССР[720]. В середине ноября маршал вернулся в Югославию и узнал, что ситуация в Хорватии ухудшилась — там шли митинги и забастовки.

29 октября студенты в Загребе выдвинули требование о приеме Хорватии в ООН. Его авторы ссылались на то, что в ООН входят советские республики Украина и Белоруссия. А Союз студентов Хорватии грозил забастовкой и требовал, чтобы валюта, которую хорватские «гастарбайтеры» зарабатывали за границей и привозили домой, оставалась исключительно в распоряжении республики. Узнав об этом, Тито сказал: «Долго же они будут этого ждать! Скорее Сава развернется и потечет обратно к Триглаву!» (Триглав — гора в Словении, самая высокая точка в СФРЮ. — Е. М.)[721] Однако 22 ноября забастовка все же началась. Звучали все новые требования — например, о том, чтобы перенести Главный штаб югославского флота из Белграда в Сплит.

На этом терпению Тито пришел конец. Он объявил, что 1 декабря состоится заседание Президиума ЦК. 29 ноября, когда в Югославии отмечался «главный» праздник — День республики, Савка Дабчевич-Кучар выступила по телевидению и призвала студентов прекратить забастовку.

На встречу с Тито прибыли 19 членов хорватского руководства. Дискуссия с небольшими перерывами продолжалась 16 часов. Тито поставил перед хорватами всего лишь одно условие: они должны отречься от националистов. Дабчевич-Кучар, Трипало и Пиркер категорически отказались.

Тито уговаривал их и всех вместе, и по одному. Он убеждал их в том, что движение протеста в Хорватии переродилось в контрреволюцию и приведет к развалу федерации. Однако это ничего не дало. В 11 часов утра 1 декабря уставшие и невыспавшиеся Тито и хорватские лидеры уже сидели на заседании Президиума ЦК. Тито говорил первым. Он обвинил хорватское руководство в потворстве национализму и сепаратизму, заявив, что оно было «довольно либерально» по отношению к тому, что фактически является «контрреволюцией», признал, что некоторые их экономические требования имеют смысл, однако не могут служить оправданием антиконституционной деятельности. Причина всего этого, сказал он, в недостатке «марксистского образования»[722]. Савка Дабчевич-Кучар и Мико Трипало отрицали, что «Маспок» — контрреволюционное движение.

Через несколько часов заседание прервали, объявив, что по телевидению будет передано выступление Тито. Однако выступления хорватов в эфир не передали. Когда заседание возобновилось, они заявили, что больше не видят смысла в обсуждении — ведь переданная речь Тито фактически ставила в нем точку. После этого они уехали в Загреб. Вскоре им позвонил Тито и предложил написать заявления об отставке[723].

Студенты ответили на отставку акциями протеста. Каждый митинг завершался арестами. К концу декабря арестовали более тысячи человек.

475 человек получили административные судимости, высылку из Загреба, денежные штрафы. 35 активистов, в том числе и студенческие лидеры, были приговорены к тюремному заключению. «Матица Хрватски» была запрещена. В январе 1972 года сотрудники госбезопасности проверили на благонадежность всех рядовых членов «Матицы», из которых было арестовано 189 человек. Среди арестованных оказался и генерал по имени Франьо Туджман — будущий первый президент независимой Хорватии.

Во время войны Туджман был партизаном и закончил ее в звании майора. Потом занимал различные штабные должности и писал работы по военной истории. В 1961 году Туджман стал самым молодым генералом ЮНА.

В 1960-х годах он занимал пост директора Института истории рабочего движения в Хорватии. Туджман принимал участие в деятельности «Матицы Хрватски» и подписал знаменитую декларацию о языке. За это его исключили из партии. В 1972 году его арестовали, но благодаря вмешательству Тито Туджман просидел в тюрьме лишь несколько месяцев. Он оставался диссидентом до самого развала Югославии.

В СКХ началась тотальная чистка: со своих постов были сняты около четырехсот руководителей разного уровня. По официальным данным, различные меры партийного воздействия применили к 947 членам СКХ, в том числе к 69 членам ЦК. Из Союза был исключен 741 человек[724]. Бывшие лидеры «хорватской весны» приводили, впрочем, другие данные. Савка Дабчевич-Кучар утверждала, что из партии было исключено около 70 тысяч человек, за три года — с 1969-го по 1971-й было возбуждено всего 1449 уголовных дел, а в первую половину 1972-го — 3606, причем 2289 приходилось на Хорватию[725].

Сами лидеры остались на свободе, но тоже были исключены из партии и лишены престижной работы. Савка Дабчевич-Кучар вышла на пенсию в 1975 году — тогда ей было всего 52 года. Три-пало же был вынужден уйти на пенсию в 45 лет. За ними было установлено плотное наблюдение. К политической деятельности они смогли вернуться только после распада Югославии.

…Еще в мае 1971 года, когда «хорватская весна» была в самом разгаре, Тито заявил, что представители других республик должны извлечь уроки из событий в Хорватии. Он жаловался и на сербское руководство, которое тоже ведет себя слишком либерально по отношению к «контрреволюционным силам». Тито говорил, что «контрреволюционеры» окопались в Белградском университете, в газете «Студент» и сатирическом журнале «Jеж». Он упомянул о неком «заговоре генералов», который якобы готовится против него в Белграде. Тито сказал, что располагает информацией о том, что член Исполнительного бюро серб Миялко Тодорович в разговоре с советскими дипломатами заявил, что в югославском руководстве существует раскол. Из этого Тито сделал вывод о возможных связях сербского руководства с Москвой. «В Белграде, — сказал он, — против меня ведется кампания, поэтому я и не возвращаюсь в Белград».

На заседании Исполнительного бюро, где Тито выступил с этой речью, не было сербских представителей. Решили позвать председателя Скупщины Югославии Милентия Поповича. Тито повторил все обвинения в адрес сербского руководства. Вернувшись в Белград, Попович умер от сердечного приступа. Тито был на его похоронах. Поповичу посмертно присвоили звание Героя Социалистического Труда.

Вскоре после случившегося председатель ЦК Союза коммунистов Сербии Марко Никезич попросил Тито срочно принять его. Разговор, который продолжался более четырех часов и в котором принимали участие 18 сербских руководителей, начался с недоуменных и даже дерзких вопросов маршалу: что означают его обвинения в адрес сербов; почему другие партии могут быть самостоятельными, а сербская нет; откуда у Тито данные о «заговоре»? Тито реагировал нервно. «Я, наверное, имею право на контроль… — ответил он. — Какая самостоятельность?.. Должен быть единый Союз коммунистов!» В конце концов он заявил, что обратится к народу и вообще создаст новую партию.

Тито спросили: что он имеет в виду, когда говорит о создании новой партии. Тито ответил, что создаст ее «из рабочего класса». На это ему возразили, что большая часть рабочего класса находится в Белграде, а он, Тито, постоянно говорит о нем как о центре неприятельской активности. В итоге Тито попытался взять себя в руки и снизить напряжение. «Давайте все это положим в архив», — предложил он. Сербы с ним согласились, но между собой говорили, что этот разговор Тито им никогда не забудет[726].

Тито, как известно, сменил сербское руководство в 1968 году — за то, что оно не смогло предотвратить студенческие демонстрации. Однако время показало, что новые сербские лидеры оказались людьми весьма «либеральных» взглядов. Особенно бывший Союзный секретарь по иностранным делам Марко Никезич, который стал председателем ЦК СК Сербии. Он скептически высказывался о «священной корове» титовской Югославии — самоуправлении, называя его «разновидностью „культурной революции“, цель которой была не в ослаблении политической мощи, а, наоборот, в его усилении». Имелась в виду, разумеется, мощь партии. Никезич выступал за «более эффективные и современные методы управления в экономике». Дальнейшие перспективы в Сербии связывали с созданием так называемых «локомотивов развития» — крупных финансово-промышленных корпораций, управляемых по стандартам западного бизнеса. Такая концепция требовала подготовки новых профессиональных кадров — управленцев, технократов и специалистов в своей области, а вовсе не партийных работников. Никезич открыто говорил, что сербам не следует строить иллюзий в отношении единства Югославии, если и дальше будет считаться, что Сербия — это основа Югославии. «Если Югославия действительно нужна, то она должна быть нужна всем, а не только сербам», — заявлял он[727].

Однако сербское руководство во главе с Никезичем интересовала вовсе не политическая или национальная доминация. Речь шла о доминации финансово-экономической. В Сербии, особенно в Белграде, находились штаб-квартиры крупнейших югославских экспортно-импортных компаний, а также самые крупные в стране банки. Сербия настаивала на сохранении единства и централизованности управления этими компаниями, в то время как Хорватия и Словения яростно требовали «национализации» этого капитала, раздела его между всеми республиками. По сути, сербы хотели видеть Югославию как территорию, на которой господствовали бы крупные, современные и высокотехнологичные корпорации — наподобие японских. И конечно, предполагалось, что эти корпорации будут в большинстве своем управляться сербами.

Никезич считал, что при изменении экономической политики Сербии не потребовалась бы никакая помощь извне — в том числе и для развития Косова. Он даже сказал Тито, что в Сербии есть потенциал, который при правильном использовании смог бы обеспечить развитие пяти Сербий[728].

Сербское руководство действовало тоньше хорватских «национальных либералов». В республике не было такого ярко выраженного националистического угара. Если хорваты видели свою силу в народной поддержке, то сербы — в капитале. Но сербские либеральные коммунисты хорошо понимали своих хорватских коллег, хотя националистическая окраска «Маспока» сделала невозможным создание единого фронта действий между сербами и хорватами. Но даже при этом в Белграде осудили разгон студенческих демонстраций и отставку партийного руководства в Загребе.

После неприятного для него разговора с сербским руководством в мае 1971 года Тито некоторое время обдумывал ситуацию. 29 сентября 1972 года было опубликовано «Письмо Председателя СКЮ и Исполнительного бюро Президиума ЦК СКЮ всем коммунистам Югославии». В нем отмечалась опасность, которая исходит от сил, которые «действуют вопреки интересам рабочего класса, социализма и самоуправления»[729].

9 октября началась встреча югославского руководства во главе с Тито с руководителями Сербии и СКС. Тито говорил первым. Указав, что отношения между ЦК СКС и Президиумом ЦК СКЮ «не были хорошими», он отметил, что «между нами существуют идеологические расхождения». «Большая часть враждебной нам печати за границей пишет о том, что на одной стороне находится Тито, а на другой Никезич и что Никезич возглавляет прогрессивное течение, а я — консерватор и чуть ли не сталинист…» — сказал Тито. Он обвинил сербских руководителей в том, что они слишком либерально относятся к «классовым врагам»[730].

Встреча продолжалась четыре дня. На стороне Тито было партийное и государственное руководство, а также часть сербских лидеров. Однако случилось невероятное — Тито проиграл. Биограф Тито Перо Симич, который в то время был одним из «комсомольских» руководителей Сербии и присутствовал на встрече, подсчитал, что в поддержку Тито выступили только 16 человек, в то время как за сербское руководство — 30[731]. Тито, увидев, что его не поддерживают, решил не выступать в тот день с заключительной речью. Зато в газетах и местных парторганизациях началась кампания против сербского руководства. Тито пришлось бросить на чашу весов весь свой авторитет, чтобы справиться с непокорными сербами, и ему это в конце концов удалось.

В итоге на Пленуме ЦК СКС 21 октября 1972 года Марко Никезич и секретарь ЦК Латинка Перович подали в отставку. После этого началась настоящая чистка во всей Сербии. И не только в Сербии, но и во всей стране шли чистки против «праксисовцев», «технократов», «анархолибералов», просто «либералов», «локалистов», «этатистов» и других «уклонистов». По некоторым оценкам, работы лишились около шестидесяти тысяч человек. Подобные мероприятия были проведены в Словении и Македонии[732].

События начала 1970-х годов сыграли важнейшую роль для дальнейшего развития Югославии. Сумев одержать временную победу над национализмом, Тито вместе с тем под корень вырубил все ростки «демократического социализма» и новых представлений о будущем страны. В глазах многих югославов он сам теперь превратился в «консерватора» и даже «сталиниста».

Открытое, по сравнению с другими социалистическими странами, югославское общество постаралось закрыть окна и форточки для различных «весенних ветров». 28 декабря 1972 года в Югославии были запрещены продажа и распространение девяти крупнейших западных газет и журналов — «Файнаншел таймс», «Дейли телеграф», «Ди Вельт», «Карьера де ла Сера» и других[733].

В начале 1970-х победу в Югославии одержало старое, «партизанское» поколение коммунистов. У власти находились только «проверенные „титоисты“», снова оживился ортодоксальный марксизм и вернулся культ личности Тито, который в бурных 1960-х годах несколько ослабел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.