Хрущев «отлучает» Тито от марксизма

Хрущев «отлучает» Тито от марксизма

1957 год стал временем напряженных, а порой и резких дискуссий между югославами и Москвой. «Для них мы ревизионисты, — заметил Тито на встрече с делегацией итальянской социалистической партии в апреле 1957 года. — Но некоторые „ревизионистские“ идеи они потихоньку у нас воруют»[549].

30 июля 1957 года приема у Тито попросил советский посол в Белграде Николай Фирюбин. Он передал югославскому президенту предложение Хрущева — встретиться наедине и обсудить все накопившиеся между ними проблемы. Тито согласился. Встречу решили провести в Румынии, в городке Снагов — в пятидесяти километрах от Бухареста. О предстоящей встрече знал только румынский руководитель Георгиу-Деж.

Тито отправился в Румынию на корабле по Дунаю. Тайная встреча с Хрущевым проходила 1–2 августа в одном из старинных замков Снагова. Этот город известен еще и тем, что в Снаговском монастыре, по преданию, был убит и тайно захоронен знаменитый господарь Влад Цепеш, граф Дракула, — самый знаменитый вампир всех времен и народов. Впрочем, мрачные легенды отнюдь не мешали Хрущеву и Тито. Наоборот — их настроение было приподнятым.

Тито остался доволен этой встречей. Вернувшись в Белград, он сказал своим соратникам, что «теперь мало что может помешать нашему всестороннему сотрудничеству и дружеским отношениям». Однако он ошибался.

С 8 по 14 октября в Югославии находился министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Георгий Жуков. Его принимали с почетом и уважением, называя в газетах не иначе как «легендарным полководцем». Жуков в телеграммах Хрущеву сообщал, что югославские руководители хотели бы «неограниченных дружеских взаимоотношений с Советским Союзом» в военной области, а вот в дружбу с США они «влезать не хотят».

И все же Тито высказал Жукову некоторые из своих обид на советское руководство. Например, в тезисах ЦК КПСС к 40-летию Октябрьской революции и среди упомянутых в них соцстран Югославия была поставлена на последнее место. Тито это задело. «Мы с вами по-настоящему дрались в дни Октября, во Второй мировой войне, многие сотни тысяч югославов сложили свои головы за наше общее дело, — говорил он, — а по тезисам не мы, а болгары активно боролись все время вместе с вами против империализма». Жуков возразил, что сначала перечисляются страны, входящие в социалистический лагерь, а потом уже и Югославия. Тито на это ответил: «Нам горько и обидно, когда речь идет о 40-й годовщине Октября. В других случаях мы не возражаем»[550]. «Я лично, — заключал Жуков, — считаю, что этот вопрос заслуживает того, чтобы его серьезно обсудили в ЦК КПСС».

Жукову показали авиадивизию, на вооружении которой находились американские истребители «Сейбр». При этом министр обороны Югославии Иван Гошняк откровенно говорил, что югославы хотят поскорее освободиться от американской военной помощи. Если советское правительство отнесется к югославам с пониманием, заметил Гошняк, то они могут передать советским товарищам в секретном порядке образцы новой военной американской техники — самолет «Сейбр», танк «Паттон»; тренажер для обучения полетам, радиолокационные средства и т. д. Жуков заверил, что советское руководство отнесется с должным вниманием к пожеланиям югославских товарищей[551].

На следующий день Жуков улетел в Албанию, и этот визит на Балканы стал «лебединой песней» знаменитого маршала. Когда он вернулся в Москву, то был снят со всех своих постов и уволен из армии по обвинениям в «бонапартизме и нарушении ленинского принципа руководства Вооруженными силами». Хрущев избавлялся от влиятельного конкурента в борьбе за власть. Осталось неизвестным, учел ли он рекомендации Жукова в отношении Югославии или ему в те октябрьские дни уже было не до них…

Тем временем приближалось 40-летие Октябрьской революции. Накануне годовщины Тито принял корреспондента журнала «Огонек» Генриха Боровика и дал ему большое интервью. Тито подчеркнул, что революция «открыла новую эру в истории человечества… и оказала огромное влияние на революционное движение во всем мире». Он вспоминал и о своем участии в событиях Октября 1917 года, хотя и оговорился, что оно было «весьма скромным». Тито рассказывал о своей жизни в России с удовольствием — ему приятно было вспоминать дни своей бурной молодости. «Главное — что я был свидетелем всех этих событий и сам видел очень многое»[552], — сказал он.

7 ноября в газете «Борба» появилась большая статья Тито, посвященная 40-летию революции, в которой он писал, что «народы Югославии отмечают эту великую дату в истории вместе с народами Советского Союза, странами социализма и рабочим классом всего мира»[553].

Тито долго раздумывал — ехать ли ему в Москву на празднование 40-летия Октября? Сначала он склонялся к тому, чтобы ехать, но потом передумал.

В Москве как раз в ноябрьские дни должно было состояться очередное Совещание представителей коммунистических и рабочих партий мира, и Тито не очень-то хотелось видеться с некоторыми из его делегатов. В своем дневнике генерал Жежель записал размышления маршала, которыми тот делился с ним. «Не знаю, что и делать, — сомневался Тито. — Ехать ли в Москву? Я говорил об этом с Марко (Ранковичем. — Е. М.). Ему это тоже не нравится, хотя он говорит, что мы должны были бы поехать на празднование 40-летия Октябрьской революции. Это правда… но я не хочу там встречаться с различными негодяями, такими, как, например, Энвер Ходжа. Не хочу ни с ним, ни с похожими на него вести никаких политических переговоров. Да пошли они к черту! Тексты Энвера Ходжи и сегодня печатают в Москве тиражами в сто тысяч экземпляров. Его статьи оскорбляют нашу историю и наш народ… Поэтому, Жежель, езжай в Белград и все останавливай без лишнего шума»[554].

Совещание компартий планировалось провести в два этапа. В первом, 14–16 ноября, должны были принять участие представители двенадцати партий. Приглашали и югославов. В ЦК СКЮ получили из Москвы проект декларации, которую должно было принять Совещание. Но, изучив этот проект, Тито и руководство СКЮ пришли к заключению, что он «не отвечает ни интересам социалистических стран, ни улучшению международной ситуации вообще». Югославы направили в Москву подробное обоснование своей позиции:

1) ряд оценок в декларации противоречит позициям, которые занимает СКЮ в отношении военных блоков и социалистического лагеря, а кроме того, югославские коммунисты считают, что социализм сегодня неидентичен государственным границам социалистических стран;

2) СКЮ на руководящую роль СССР в рабочем движении смотрит иначе — он признает, что Советский Союз имеет самые большие обязанности и самую большую ответственность перед рабочим движением, однако это не значит, что он является арбитром в идейных, организационных и других вопросах борьбы за развитие и укрепление социализма в мире;

3) в декларации вопрос борьбы против ревизионизма поставлен с ног на голову, а некоторые определения означают косвенное осуждение позиций и практики СКЮ, а с другой стороны, не подвергается критике настоящая ревизия марксизма-ленинизма, которую произвели Сталин и другие догматики.

Но югославская делегация все-таки поехала в Москву — ее возглавлял Кардель. Хрущев попытался убедить его участвовать в работе Совещания и подписать декларацию, а когда понял, что из этого ничего не выйдет, разозлился и, как вспоминал Кардель, начал кричать и обвинять югославов в двурушничестве. «Если бы здесь был Тито, мы бы договорились, — сокрушался Хрущев. — Он бы наверняка подписал декларацию».

Когда Кардель, возвратившись в Белград, рассказывал Тито об этих разговорах, югославский президент довольно посмеивался. 6 декабря он принял на Бриони американского посла Ридлберга и заявил ему, что Югославия больше не будет принимать военную помощь от США, поскольку она наносит вред ее репутации как независимой страны. «Теперь будут недовольны и Эйзенхауэр, и эти, в Москве… — говорил Тито Карделю. — Товарищу Хрущеву это явно не понравится, так как у него теперь не будет „аргументов“ — они выбиты у него из рук»[555].

Однако югославы согласились участвовать во втором этапе Совещания в Москве 16–19 ноября, в котором принимали участие представители 64 партий. Совещание приняло Манифест мира, и делегация СКЮ вместе с другими партиями поставила под ним свою подпись. Содержание Манифеста у югославов не вызвало возражений.

В феврале 1958 года известный американский журналист Лео Сульцбергер спросил у Тито: кто на него оказал самое большое влияние? Тито ответил, что для него всегда был примером Ленин. «Для меня Ленин всегда был великим человеком, который умел творчески применять марксизм в революционной практике», — заметил Тито[556].

Тито был уверен в том, что югославы тоже творчески применяют марксизм к современным условиям. Это касалось и нового проекта Программы СКЮ, которую должен был принять очередной, VII съезд партии. Она систематизировала концепцию югославского «самоуправленческого социализма» и в то же время существенно расходилась с Декларацией совещания коммунистических и рабочих партий, принятой в Москве в ноябре 1957 года.

В Программе осуждался как «сталинизм», так и «буржуазный ревизионизм». Осуждались «догматизм» и «бюрократизм». Отвергалась идея монополии какой-либо партии и страны в международных отношениях. Объявлялось, что «диктатура пролетариата» — «священная корова» для коммунистов — должна иметь временный характер на пути к отмиранию государства. Указывалось, что роль государства должна постоянно уменьшаться, а управление экономикой, культурой, социальной политикой постепенно передаваться «общественным органам».

Производители, трудовые коллективы и общественные организации объявлялись главными «носителями социалистического общественного развития». Цель социализма, подчеркивалось в проекте, состоит в обеспечении «освобождения труда и постоянного расширения свободы личности».

Ряд положений Программы носил, однако, весьма противоречивый характер. Ведущей силой социализма объявлялись «непосредственные производители» и общественные организации, но вместе с тем подчеркивалось, что СКЮ является «руководящей и ведущей» силой общества. Признавалась роль «рабочих советов», но тут же уточнялось, что они являются не более чем «массовой школой социализма». Провозглашалось право частной собственности для «индивидуальных производителей» и крестьян, но тут же определялась и задача государства: «эффективными административными мерами ликвидировать право на использование наемной рабочей силы». Говорилось о важности законов экономического развития и тут же о «решающей роли государства в формировании цен». Программа провозглашала свободу творчества в науке, искусстве, литературе и т. д., но предупреждала о недопустимости использования этой свободы в интересах реакционных сил[557].

В новой Программе СКЮ как в зеркале отразились все противоречия развития Югославии. Партия выступала за реформы, но только в тех границах, которые она сама же и определяла: однопартийная система и ограничение частной собственности.

Но проект Программы СКЮ резко выделялся на фоне других сухих и догматических коммунистических документов своим главным посылом: «Ничего из того, что уже создано, не может быть для нас настолько свято, что его нельзя заменить тем, что еще прогрессивнее, еще свободнее и еще человечнее». От Программы явно веяло «социализмом с человеческим лицом», о котором в полный голос заговорят только десять лет спустя.

Югославы заранее послали в Москву этот документ для ознакомления, хотя могли этого и не делать. В ответ они «получили по полной программе» — проект подвергся критике со стороны не только КПСС, но и других «коммунистических и рабочих партий». VII съезду СКЮ была устроена настоящая обструкция. 5 апреля 1958 года Тито получил письмо от ЦК КПСС за подписью Хрущева, в котором сообщалось, что делегация КПСС не будет присутствовать на съезде из-за несогласия с проектом Программы СКЮ. Вскоре залп по Программе дал главный советский теоретический журнал «Коммунист».

Почти все компартии соцстран решили не присылать свои делегации на съезд, а, по примеру КПСС, ограничились «наблюдателями». Приглашения были посланы также социалистам и социал-демократам, однако крупные партии отказались прислать свои делегации в знак протеста против поддержки Тито советской интервенции в Венгрию и ареста Джиласа. Таким образом, съезд начал работу в ситуации «полубойкота».

VII съезд СКЮ проходил в Любляне 22–26 апреля 1958 года. В нем принимали участие 1795 делегатов, которые представляли 775 тысяч членов СКЮ. С отчетным докладом от имени ЦК выступил Тито. Он сказал, что, к сожалению, «весьма ответственные руководители» соседних стран «не извлекают уроков из прошлого, а снова начинают точить старое и ржавое оружие Коминформа»[558].

Выступления Карделя и Ранковича были гораздо более резкими. Разразился даже скандал — «наблюдатели» начали покидать зал заседаний. На съезде остался лишь польский представитель, да и тот потом оправдывался, что в этот момент он как раз заснул[559].

Новая Программа СКЮ на съезде была принята, и это стало поводом для еще большего давления на Югославию с Востока.

Югославскому съезду придавалось столь важное значение, что Президиум ЦК КПСС поручил Хрущеву выступить на Пленуме ЦК с информацией об отношениях с Югославией и сущности «югославского ревизионизма»[560]. «Товарищеская критика» СКЮ и Югославии развернулась на всю катушку. Хрущев назвал Югославию «троянским конем, с помощью которого западные империалисты хотят разрушить социалистический лагерь». Тито ответил ему в своем едком стиле. «Товарищ Хрущев, — сказал он, — часто повторяет, что социализм нельзя построить с американским зерном. Я думаю, что это может сделать каждый, кто знает, как его строить, а кто не знает… тот не построит его даже с собственным зерном»[561].

Был отменен готовящийся визит в Югославию председателя Президиума Верховного Совета СССР Ворошилова. На Белград снова попытались оказать экономическое давление. В каком-то смысле повторялась ситуация 1948 года.

Но теперь положение Тито было совсем не таким, как десять лет назад. Запад помогал ему деньгами и товарами — лишь бы он не перешел окончательно в «социалистический лагерь». Новые проблемы в отношениях между Белградом и Москвой вызвали в США и Западной Европе прилив энтузиазма. Там подумали, что Тито снова «качнулся» в сторону Запада, и решили подкрепить эти колебания материально. Как только стало известно о резком сокращении советской экономической помощи, на Югославию буквально тут же полился «дождь» американских, английских и французских кредитов. Только в 1959 году Югославия получила 170 миллионов долларов.

Западная помощь Югославии действовала на Хрущева как красная тряпка на быка. Но, по его словам, суть разногласий с югославами состояла в том, что «югославские ревизионисты отрицают необходимость международной классовой солидарности, отходят от позиций рабочего класса» и заявляют, что в мире существуют два блока, два военных лагеря, а они сами находятся «вне блоков». «Лидеры Союза коммунистов Югославии, — говорил он, — очень обижаются, когда мы говорим им, что они сидят на двух стульях. Они уверяют, что сидят на своем, югославском стуле. Но почему-то этот югославский стул очень поддерживается американскими монополиями! И именно поэтому от „внеблоковой“ позиции… основательно попахивает духом американских монополий, которые подкармливают „югославский социализм“». Политика югославских руководителей, заявлял он, «может привести к потере социалистических завоеваний югославского народа»[562].

Вслед за Хрущевым к критике программы присоединились и другие руководители социалистических стран, в первую очередь Мао Цзэдун. Но громы и молнии с Востока Тито не пугали. Как-то в узком кругу своих соратников Тито признался, что даже доволен тем, что вокруг новой Программы СКЮ поднялся такой шум — потому что он показал, что КПСС и ее союзники не могут противопоставить югославам ничего нового — даже собственной новой программы, хотя уже три съезда КПСС подряд создавали комиссии по ее разработке. «Комиссии создают, а программы все нет», — иронически заметил Тито.

Летом 1959 года Тито принял в своей резиденции на Бриони группу бразильских журналистов. Среди прочих многочисленных вопросов они задали ему и такой: «К кому вы сейчас ближе — к США или к СССР?» Тито, усмехнувшись, ответил: «Географически мы ближе к СССР»[563].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.