Предисловие

Предисловие

ПУТЬ В АМЕРИКУ — ЭТО ВОЗВРАЩЕНИЕ В БУДУЩЕЕ?

В ДУХОВНОМ обиходе нашей страны прочное место принадлежит великому норвежскому писателю Кнуту Гамсуну, прославившемуся произведениями, воспевающими радость любви и человеческого бытия, и при этом, увы, запятнавшему себя во время Второй мировой войны коллаборационизмом.

Непроста жизнь отдельного человека и уж тем более духовная история человечества, полная поисков, заблуждений и нравственных тупиков. Мы, живущие в начале XXI века, пытаемся осмыслить недавно ушедший век и по возможности извлечь какие-то уроки.

Перед нами книга соотечественницы Гамсуна и тоже нобелевского лауреата, его духовного оппонента, но, как это ни парадоксально, оказавшегося в плену сходных иллюзий и заблуждений. Если Гамсун безоговорочно верил в величие и гуманизм немецкой культуры, презирая Америку за меркантильность и «бездуховность», а Англию — за колониальные устремления, то Сигрид Унсет, напротив, столь же иррационально высказывает прямо противоположные суждения о порочности немецкого менталитета, безоговорочно отдавая предпочтение англосаксонской культуре. Сопоставление двух таких точек зрения, как нам кажется, не может не быть плодотворным.

Норвегия дала миру Ибсена, Бьёрнсона и уже упомянутого Гамсуна. Но не каждый задумывался над тем, что ее прославили также и женщины-писательницы, и среди них прежде всего — Сигрид Унсет, которую один из современных исследователей назвал «женским лицом Норвегии».

При этом ее творчество, конечно же, нельзя считать «дамским рукоделием», а что касается характера женственной Сигрид известно, что когда она в 1935 году стала председателем норвежского союза писателей, то, имея в виду четкий и продуманный стиль ее работы, другие писатели шутили: «Впервые нами руководит настоящий мужчина», да и в исторических романах, за один из которых она получила Нобелевскую премию, многие отмечали черты монументальности и эпичности.

В России первые переводы Сигрид Унсет появились в начале века. «Фру Марта Оули», «Вига Льёт и Вигдис» (в русском переводе «Викинги») и «Енни» были переведены соответственно в 1910, 1914 и 1917 годах, почти сразу же после выхода в свет в Норвегии. В 1932 году Марина Цветаева писала о своем восхищении художественным миром Сигрид Унсет, о его особой притягательности. Для нее этот мир был «душевной страной», такой же достоверной, как Норвегия на карте.

Сигрид Унсет родилась 21 мая 1882 года в городе Калунборге в Дании, в семье известного норвежского археолога Ингвалла Унсета, автора фундаментального труда «Начало железного века в Северной Европе». Широкую известность приобрели и его путевые заметки «От Акерсхюса до Акрополя» (1892).

Мать писательницы, Анна Шарлотта Гют, датчанка, образованная женщина и духовно близкий Ингваллу человек, была его верной помощницей: она переводила на французский язык ученые труды мужа, а главное — с научной точностью и достоверностью делала зарисовки предметов, найденных на раскопках.

Сигрид была первенцем и любимицей отца, он даже разрешал ей играть терракотовой лошадкой, одной из археологических находок прославленного Хенрика Шлимана, подаренной им норвежскому коллеге. Отец мечтал, что когда Сигрид вырастет, то станет, как и он, археологом и они будут работать вместе. Но этим мечтам не суждено было сбыться, Ингвалл Унсет скончался в сорокалетнем возрасте от тяжелого нервного заболевания.

Сигрид Унсет рано проявила свою незаурядную художественную натуру. В детстве она много рисовала, и ее талант заметил норвежский художник, прославленный иллюстратор народных сказок Теодор Киттельсен.

В пятнадцать лет, вместе со школьной подругой, она выпускала газету под названием «Клевер-четырехлистник», в которой, в том числе, были помещены две сочиненные ею любовные истории: одна — из норвежской жизни, другая — из итальянской, с претенциозным названием «Молись за нас, о пресвятая Дева!»

Молодые годы писательницы едва ли можно назвать безоблачными. После смерти отца, оставившего Шарлотту вдовой с тремя детьми, на Сигрид, фактически, легло бремя заботы о матери и младших сестрах. Красивая молодая девушка, умная, с сильным и даже своенравным характером, она бы страдала от унижений, связанных с бедностью, и поэтому рано пошла работать. Она стала конторской служащей, с тем чтобы сестры могли учиться, и только тогда, когда они обе, и Ранхилд, и Сигне, стали вполне самостоятельными, она смогла оставить опостылевшую за десять лет службу. Это произошло в 1907 году, после выхода в свет ее первого романа «Фру Марта Оули».

Первым полноценным литературным опытом писательницы можно считать написанный ею в восемнадцать лет незаконченный роман «Свен Трёст и Йомфру Агнете». Через несколько лет, в 1905 году, был написан другой, также небольшой по объему, роман «Оге Нильсен из Ульсвхольма», действие которого происходит в XIII веке; в нем наличествуют элементы стилистики саги. В романе царят сильные, необузданные страсти. Директор издательства «Гюльдендаль», бывшего тогда целиком датским, куда обратилась Сигрид, любезно принял ее в Копенгагене, но рукопись была отвергнута. Дружески похлопав ее по плечу, он посоветовал: «Никогда не пишите больше исторических романов. Это не ваша стихия. Попробуйте написать что-нибудь современное. Кто знает…»

Как могут ошибаться издатели! Сигрид Унсет получила Нобелевскую премию именно за свои исторические романы, хотя ею был создан и цикл «Современных романов», которые нынешнему искушенному читателю вполне могут показаться сентиментальными.

Самой первой публикацией Сигрид Унсет была статья, написанная ею в двадцатидвухлетнем возрасте, — отклик на книгу Хульды Гарборг «Женщина, сотворенная мужчиной», в которой излагались бурно развивавшиеся как раз в это время идеи феминизма. Она вышла под знаменательным псевдонимом «Женщина». В отклике, подписанном «Тоже молодая девушка», Сигрид Унсет изложила свои взгляды на роль и предназначение женщины. Она считала, что у женщины есть право выбора между супружеством (ролью жены, матери, хозяйки дома) и какой-либо профессиональной деятельностью. «А страдания и невзгоды надлежит переносить молча с гордо поднятой головой». Сигрид Унсет вполне принимала традиционную роль женщины, считая при этом, что для женщины главное — сохранить чувство собственного достоинства, уважение к себе. Ее взгляды не совпали со многими тогдашними радикальными «прогрессивными взглядами» и в глазах многих Сигрид Унсет прослыла с тех пор реакционеркой и антифеминисткой.

В 1907 году состоялся уже подлинный дебют писательницы. Двадцатипятилетняя незамужняя конторская служащая Сигрид Унсет опубликовала написанный от первого лица роман «Фру Марта Оули», начинавшийся с весьма интригующей фразы: «Я изменила своему мужу» (при том что никакого личного опыта у Сигрид не было). И критику, и читателей поразила как зрелость ума юной дебютантки, глубина проникновения в психологию женщины, так и ее литературное мастерство. Книга имела ошеломляющий успех. Сигрид Унсет стала известной писательницей и получила литературную стипендию для путешествия за границу. Она отправилась в Италию, страну, которая с юных лет манила ее.

Пребывание в Риме стало одним из центральных событий в жизни Сигрид Унсет как писательницы, оно же сыграло решающую роль и в ее личной судьбе, так как здесь она встретила своего будущего мужа, художника Андерса Кастуса Сварстада. Итальянские впечатления легли в основу романа «Енни» (1911), явившегося важной вехой в творчестве писательницы, когда ее известность полностью упрочилась.

Норвежская художница Енни приезжает в Рим, воспринимаемый ею как колыбель европейской культуры и источник вдохновения. Енни идеализирует и абсолютизирует любовь, и жизнь мстит ей за это. Запутавшись в любовных отношениях, Енни кончает с собой. В воспоминаниях своего возлюбленного, скульптора Гуннара Хагена, она навсегда остается «весенней» женщиной, как Примавера на картине Боттичелли. В романе прослеживается литературная и живописная традиция творчества прерафаэлитов. Роман «Енни» имел бурный успех, хотя многие сочли его аморальным («неподходящее чтение для молодых девушек» — таково было общее мнение).

Роман «Весна» (1914) отчасти продолжает мотивы, звучащие в «Енни». Главные герои его, Торкилд и Роза, каждый по-своему, всей душой, стремятся обрести любовь как основу существования. Пройдя нелегкий путь сближения, разочарований, соблазнов, недоверия и пережив смерть ребенка, они обретают друг друга и начинают создавать свой подлинный ДОМ. Герои находят свое пристанище на земле в экзистенциальном смысле, как рассматривал его Мартин Хайдеггер, для которого обретение дома есть высшая цель человеческого существования.

Как исторические, так и «современные романы» Сигрид Унсет отличает особая визуальность описаний и декоративность создаваемых ею картин, что связано с общей тенденцией эстетизации действительности, сближения норвежского романа рубежа веков с живописью.

В период с 1921 по 1922 год Сигрид Унсет создает свое центральное произведение — роман-трилогию «Кристин, дочь Лавранса» («Венец», «Хозяйка», «Крест»), являющийся вершиной ее творчества. Его можно рассматривать в равной степени и как исторический роман, и как роман о женской судьбе.

Дочь выдающегося археолога, тонкий знаток и восторженная поклонница скандинавского Средневековья, Сигрид Унсет сумела с удивительной достоверностью и непревзойденным художественным мастерством воссоздать атмосферу далекого XIV века. Читателей поражает глубокий психологизм трилогии, зрительность описаний северной природы. Роман «Кристин, дочь Лавранса» многократно переиздавался в Норвегии и выходил гигантскими тиражами за рубежом, в частности в Германии — 250 тысяч. Книгу называли «Илиадой севера».

Дошла она и до Нового Света.

«…А за океаном американцы открыли для себя норвежское Средневековье, точно так же как в Средник века норвежцы открыли Америку», — писала газета «Афтенпостен» (Цит. по кн.: Tordis ?rjas?ter, «Menneskenes hjerter. Sigrid Undset — en livshistorie». Oslo, 1994. S. 261–262).

Сигрид Унсет очень дорожила своим романом, в который она вложила всю душу. Когда в 1937 году Голливуд предложил ей огромный, по тем временам, гонорар — 50 тысяч долларов за авторские права, Сигрид Унсет отказалась, опасаясь, что «фабрика грез» может сделать ее любимое детище неузнаваемым.

В 1928 году Сигрид Унсет была присуждена Нобелевская премия «за яркое и убедительное изображение жизни средневековой Скандинавии». Ей было 46 лет. Она стала третьей по счету женщиной — нобелевским лауреатом после Сельмы Лагерлёф в 1909 году и Грации Деледа в 1926 году. Это был настоящий триумф писательницы. В Лиллехаммере, с которым связан значительный период жизни писательницы, ей была устроена торжественная встреча с факельным шествием. (Лиллехаммер — важный культурный центр Норвегии, здесь, в том числе, находится и дом-музей Сигрид Унсет — Бьёркебек, который в настоящее время сохраняет живую атмосферу жизни писательницы, дает возможность посетителям, особенно если это писатели, литературоведы и переводчики, непосредственно соприкоснуться с бытом и жизнью писательницы, устраивая вечера в ее доме с чаем и кофе, за теми же столами, где собирались гости самой Сигрид.)

* * *

Вторая мировая война, оккупация Норвегии в апреле 1940 года явились трагедией для Сигрид Унсет, как и для подавляющего большинства норвежцев. (Хотя были и квислинговцы, норвежские нацисты, и те, кого называли «немецкие симпатизеры».) С Кнутом Гамсуном, другим норвежским нобелевским лауреатом (1917), приветствовавшим приход немцев в Норвегию, они закономерно оказались по разные стороны баррикад.

В противоположность Гамсуну Сигрид Унсет была абсолютно чужда абстрактная, заимствованная у Ницше идея сверхчеловека, низведенная до уровня «фюрера», и тем самым приспособленная национал-социализмом к своим практическим нуждам, а также антисемитизм, дань которому, к ее величайшему огорчению, отдал и ее муж, художник Сварстад, опубликовавший несколько соответствующих статей в журнале «Самтиден». Еще в 1914 году Унсет прочла лекцию в Студенческом союзе в Тронхейме, полемичную по отношению к статье Гамсуна «Чти молодых», в которой ниспровергалась библейская заповедь о почитании старших.

Наиболее показательным в этом смысле явилось диаметрально противоположное отношение Унсет и Гамсуна к знаменитому делу Карла фон Оссецки, немецкого пацифиста, заключенного в концлагерь в нацистской Германии. В 1935 году Кнут Гамсун опубликовал в «Афтенпостен» статью, в которой высказался против присуждения Оссецки Нобелевской премии мира. В это время Сигрид Унсет была избрана председателем Союза норвежских писателей, и, во многом по ее инициативе, было составлено следующее заявление для печати:

«Мы, нижеподписавшиеся норвежские писатели, полагаем, что ценность художественного творчества, так же как и человеческое право на жизнь, всегда зиждется на духовном основании. И следовательно, любой писатель, независимо от его отношения к тем или иным актуальным проблемам своего времени, должен неукоснительно уважать принцип духовной свободы.

При всем нашем восхищении творчеством Кнутом Гамсуна, мы вынуждены выразить сожаление тем, что наиболее известный из живущих ныне норвежских писателей, человек свободный и находящийся во всех отношениях в безопасности, выступает против другого человека, который заключен в немецкий концлагерь только за то, что безоговорочно отстаивал свои взгляды и готов отдать за них жизнь. Мы сожалеем, что Гамсун счел уместным выступить против одинокого безответного узника, и тем самым оказал услугу тоталитарной политической системе, которая вынудила собратьев по перу Кнута Гамсуна, представителей элиты немецких писателей, эмигрировать, или, точнее говоря, стать изгнанниками».

(Цит. по кн.: Tordis ?rjas?ter, «Menneskenes hjerter. Sigrid Undset — en livshistorie». Oslo, 1994. S. 278–279).

Вполне закономерно, что при вторжении немцев в Норвегию, Сигрид Унсет оказалась в числе первых, кому грозил арест. Норвежские власти официально известили Сигрид Унсет об опасности. Ей пришлось срочно сжечь письма и бумаги и с небольшим чемоданчиком и символической суммой денег, занятых у прислуги (к этому времени Сигрид Унсет сняла свои деньги с банковских счетов, чтобы раздать их эвакуированным людям, оказавшимся в трудном положении в связи с начавшейся войной), отправиться в изгнание. Подобно многим другим, она пережила драматическое бегство в нейтральную Швецию вместе с группой коллег — литераторов с семьями.

Бегство явилось нелегким испытанием для уже немолодой, тучной, пятидесятивосьмилетней женщины; время от времени ее вместе с тяжело больным спутником везли на санях, поставленных на лыжи. Их путь лежал к спасительной шведской границе, вдоль которой были устроены специальные пункты приема беженцев, где их ждали тепло, еда, ночлег, медицинская помощь. Круглые сутки вдоль границы дежурили добровольцы, которые встречали измученных беглецов из Норвегии и Финляндии.

Казалось все худшее позади, но в Швеции Сигрид Унсет ожидало самое страшное: известие о смерти старшего сына Андерса (ее первенца, спортивного и хорошо, как будто бы, приспособленного к жизни юноши), пошедшего в армию добровольцем, как, впрочем, и ее младший сын Ханс, — защищать Норвегию. Он был сражен немецкой пулей в районе Гаусдала, в центральной части Норвегии. Сигрид Унсет нашла в себе мужество произнести фразу о том, что она гордится, что ее сын погиб за родину. Через две недели она написала в одном из писем: «Все мы, норвежцы, счастливы, что нам не пришлось сдаться без сопротивления».

Из Швеции Сигрид Унсет проделала длинный путь в США, путь лежал через Россию и Японию. Этим событиям, относящимся к весне и лету 1940 года, и посвящена ее книга «Возвращение в будущее».

* * *

Книга была написана, что называется, по горячим следам и впервые опубликована в США в 1942 году, в Норвегии — в 1945 году. Причем судьба ее не лишена драматизма. Ироничное, а то и резко негативное отношение к советской действительности вызвало протест советских официальных кругов, советское посольство в Норвегии расценило эту книгу как клевету на Россию, «недружественный шаг», потребовало, чтобы она была изъята из продажи. Кроме того, издательство «Аскехауг» предупредили, что в случае выхода этой книги в свет, оно лишится возможности публиковать советских писателей. Из уважения к помощи СССР в освобождении Северной Норвегии норвежский МИД, «Аскехауг» и сама Сигрид Унсет были вынуждены согласиться с тем, что тираж был отправлен на склад издательства. Книга вышла в Норвегии только четыре года спустя, уже после смерти писательницы, в 1949 году.

«Возвращение в будущее» — это во многом ключ к биографии писательницы, ее личности, а также яркое историческое свидетельство и комментарий к умонастроениям эпохи.

Сигрид Унсет трудно быть объективной, она потрясена нападением на свою родину, как и ее соотечественники, привыкшие к тому, что Скандинавия, и особенно Норвегия, — идиллический островок среди бушующих на земном шаре бурь. Кроме того, у нее погиб сын…

Основной побудительный мотив этих своеобразных путевых записок, помимо столь естественной для любого литератора фиксации своих впечатлений, — это желание понять сущность тоталитаризма в связи с оккупацией Норвегии, претензиями третьего рейха осчастливить «братьев по расе» скандинавов, (признавая при этом норвежцев, так сказать, «самыми белокурыми из бестий»), отводя ее родной стране в соответствии с нацистской фразеологией «достойное место» в новой Великой Германии. Все это никак не укладывалось в голове человека, издавна жившего при демократии. Сигрид Унсет добросовестно пытается вникнуть в происходящее, понять его корни и истоки, выделить как бы саму бациллу тоталитаризма.

Концепция Сигрид Унсет состоит в том, что немецкий тоталитаризм и нацизм, как одна из его форм, имеет и «органическую» природу, он — как панцирь для рака, в котором скрывается якобы «бесформенное тело» немецкого народа, исконно стремившегося к милитаризму. (При этом она наивно оправдывает собственное историческое прошлое: грабительские набеги викингов.) Этот тоталитаризм имеет, по ее мнению, и глубокие исторические корни — идет от былой средневековой безграничной преданности сюзерену, о которой Сигрид Унсет пишет, что она способна оправдать «любое преступление, любое нечестное деяние, любую ложь, стоит только укрепиться в незыблемой вере, что ты честно исполнял свой долг». Она даже предсказала, что когда наступит поражение, нацисты будут оправдываться тем, что они, мол, не знали что делали, лишь выполняли приказ. Так ведь и случилось: на Нюренбергском процессе многие военные преступники упорно твердили, что, сжигая дотла деревни мирных жителей и планомерно уничтожая евреев, они лишь выполняли приказ.

Сигрид Унсет детально описывает и тоталитарное государственное устройство, пирамиду, на верху которой восседает «почти божественная» фигура некоего вождя, а ниже в соответствии с иерархическим порядком «разного рода высокие господа, еще ниже, так сказать, господа среднего разряда и низшего разряда. А у них под ногами окажутся побежденные народы…»

Она не оставляет камня на камне от мифа о «благородных мечтах», которые всегда и составляют фундамент тоталитаризма, так как убеждена, что политические цели должны быть конкретными.

«Тоталитарные государственные системы основаны на фантазиях и на антинаучных мечтаниях настолько, что вынуждены порой заниматься самообманом и в области точных наук ради подтверждения разного рода фантастических проектов. Мы уже слышали о „коммунистической науке“ и о „нацистской науке“».

«Тоталитарные государства ставят перед собой цель полного уничтожения независимого научного знания, ведь невозможно же называть научными кругами некий аппарат государственных служащих, цель которых — фабриковать более или менее правдоподобные объяснения или извинения всем капризам и причудам тирана».

Разве можно сказать точнее и определеннее и разве российский исторический опыт не говорит об аналогичном? Разве и у нас не пытались не так уж давно создать «нового человека»?

Прозорливость Сигрид Унсет просто удивительна. Вторая мировая война еще только началась, шествие немецкой армии, несмотря на отчаянное сопротивление, было победоносным, а Сигрид Унсет уже видела неизбежность поражения, правда представляя и худший вариант многолетнего немецкого господства и деградации подчиненных народов, и даже конец европейской цивилизации.

Победу над нацистской Германией она связывает с США. Она убеждена, что именно США вместе с демократическими странами Европы способны отразить нападение «немецкого рабовладельческого государства» и окончательно победить его.

Ключевой в связи с этим предстает ее фраза: «После бегства из оккупированной фашистами Норвегии я понимала, что наше путешествие к Америке через Советскую Россию и Японию — это было приближение к родному дому. Дело в том, что путь в будущее для нас лежит только через Америку. Это путь туда, где, согласно представлениям европейских демократий, обитает будущее».

Представление об Америке как о символе демократии связано с надеждой на ее мощь, возможность противостоять нацистской агрессии, спасти при этом всю западную цивилизацию и все человечество. При этом Сигрид Унсет, с присущей ей честностью и стремлением к справедливости, дает понять, что она не идеализирует эту страну и постоянно делает оговорки. Она говорит, что основателями Америки были «разные люди с точки зрения этических критериев», что в этой стране наука выполняет роль прислужницы капитала, несмотря на органически присущую американской демократии, как, впрочем, и любой другой, повсеместную «слабость». При демократии часто успех приходит к тем, у кого особый талант расталкивать других локтями.

Вера Унсет в демократию основана на ее главном принципе — люди сами устанавливают законы, которым следуют в общественной жизни, тогда как тоталитарный режим — это система правил и запретов, установленная какой-то группой людей в своих интересах, остальные исполняют их под давлением полиции и спецслужб.

В период с 1941 по 1945 год Сигрид Унсет, как многие беженцы от нацистского режима из Европы, нашла себе пристанище в США, жила в Нью-Йорке, занималась публицистической деятельностью: писала статьи, тексты радиопередач, а также ездила с лекциями, была председателем союза «Свободная Норвегия».

Всю свою жизнь Сигрид Унсет отстаивала традиционные жизненные ценности, ее главной духовной опорой являлось христианство, католическая вера, в которую она перешла из лютеранства в 1924 году, отказавшись от религии своих предков и государственной религии Норвегии. Это было связано с поисками незыблемых основ человеческой жизни, увлечением Средневековьем, когда христианство пришло в Норвегию, и с эстетическим восприятием католической обрядности.

Сигрид Унсет была ревностной католичкой. И в своей запальчивости несправедливо причисляет великого реформатора Лютера к числу психопатов, основной чертой которых она считала неумение ладить со своими собратьями, тогда как общеизвестно, что Лютер, мятежная натура и увлекающаяся личность, был окружен последователями и друзьями, был нежным мужем и отцом, а его отрицание роли «добрых дел» связано с неприятием идеи «покупки» вечного небесного блаженства за добрые дела на земле, идущим от протеста против торговли индульгенциями, отпущением грехов за деньги.

С этим фактом мировоззрения и жизненным обстоятельством писательницы отчасти связана и «демонизация» идеологии нацизма, способной функционировать как религия.

«В настоящее время Папа Римский является заложником в руках той силы, которая никогда не скрывала, что ненавидит Христа и что ее цель — уничтожить христианство, а свою мораль жестокости и цинизма сделать новой религией. Вполне очевидно, что мало кто из католиков в Европе сомневается в том, что, в случае победы нацистской Германии, мы можем стать свидетелями трагедии, которую мир не переживал с античных времен: Римский Папа будет осужден на мученическую смерть по вымышленным обвинениям».

Как в этом случае, так и в других необходимо отметить, что часто рассуждения Сигрид Унсет не лишены значительной доли иррационализма. Дух Фрейда и Юнга, и даже Ницше витает над книгой.

Ее всеобъемлющая неприязнь к немцам и «немецкости», о которой она неустанно твердит, парадоксальным образом оказывается сродни антисемитизму, когда какому-то одному народу приписываются всевозможные отрицательные черты. Сигрид Унсет, как это ни невероятно на первый взгляд, невольно оказывается солидарной с создателями расовых теорий.

Если Гамсун верил во вневременной гуманизм немецкой культуры и прямо-таки страдал англофобией, то Сигрид Унсет, напротив, питала огромную и неизменную симпатию к англосаксонской литературе и культуре и писала об «изначальной жестокости и порочности коллективного сознания» германских племен, их «менталитете орды»:

«Предки современных германских племен обитали в темных, болотистых лесах, по берегам илистых рек. Для примитивных народов (каковыми в то время являлись германцы, пока не осели в Европе) лес казался пугающим, полным таинственного и неизведанного, он предстает совсем не таким, как море — суровым, но честным противником, и одновременно другом с открытой душой. В лесу отдельный индивид чувствует себя потерянным; лесная чаща лишает одинокого человека воли и мужества. Для того чтобы выжить в лесных чащобах, представителям диких племен было необходимо объединяться».

Это конечно же из области архетипов.

Оттуда же идет и представление о том, что знаменитое сказание о Гаммельнском крысолове «является самым тонким и саморазоблачительным автопортретом, какой какая-либо нация могла представить на всеобщее обозрение».

Хотя, конечно же, от доходящей кое-где до абсурда неприязни к немцам ее спасает собственная индивидуальная честность и принципиальность: как бы ни был «плох» немецкий народ, она не может не признать его достижений в области искусства, а также наличия и «здоровых сил внутри нации» и призывает помочь поверженной Германии (это в самом начале войны!), ее народу, которому, в соответствии с принципами гуманизма, должен быть дан шанс на построение нормальной жизни.

«Ради самих себя, не говоря уже о христианских и гуманитарных ценностях, победители должны будут приложить все усилия, чтобы помочь Германии встать на ноги в экономическом плане как можно быстрее…»

* * *

В книге много интересных фактов, достойных внимания, порой пусть и мимолетных впечатлений. Так, например, нельзя не упомянуть, что на пути в Америку Сигрид Унсет довелось побывать в аэропортах Риги и Таллинна (советский самолет, на котором она вместе с младшим сыном летела в Москву, делал остановки) всего за несколько дней до того, как согласно пакту Молотова-Риббентропа Латвия и Эстония (как и Литва) были признаны зоной влияния Советского государства.

Сигрид Унсет не из тех, кого в свое время называли «друзьями СССР», которые писали лояльные или даже восторженные воспоминания о стране Советов, как Андре Жид, или Ромен Роллан, или ее соотечественник, норвежский поэт Нурдаль Григ, — люди, обманутые советской пропагандой или в силу своих убеждений настроенные верить всему и восхищаться всем увиденным.

Любознательная по натуре, она с интересом наблюдает и искренне описывает увиденное. Мир, который рисует Сигрид Унсет, имеет хорошо знакомые нам черты, это страшный оруэлловский мир: поезд с заключенными на станции «Тайга», потоки людей, непрерывно перемещающиеся по улицам городов и по всей стране, коммунальные квартиры с комнатами, сплошь заставленными железными кроватями, запыленные витрины магазинов с вывешенными муляжами свиных окороков, которых нет в продаже. Стыдно читать и о контрасте общественных зданий по сравнению с жилыми кварталами, об уборных без канализации в центре Москвы и повсеместном запахе бедности. Больно читать о большом количестве нищих в Москве (увы, и теперь), о людях, томящихся на станциях в ожидании поездов или в очередях за каким-нибудь товаром.

А когда Сигрид Унсет говорит о всеобщем беспорядке и запущенности, царящих повсеместно, чего при желании можно было хотя бы в какой-то степени избежать, то вспоминаются бессмертные слова профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова о том, что разруха происходит не сама по себе, а царит в умах.

Страна, где даже поездка в первом классе транссибирского экспресса оказывается не комфортабельной, а лишь кое-как терпимой. Что говорить о кошмаре путешествий для рядовых граждан? Сигрид Унсет произносит убийственные слова: какими-то чертами Россия кажется ей страной, уже оккупированной врагом.

Порой ее мнения предвзяты и несправедливы. Она пишет о некрасивости и однообразии внешности русских. Вот уж неправда: такого многообразия лиц, красивых (!), в связи со смешанностью кровей, мало где встретишь. Да, конечно, большинство наших соотечественников тогда, наверное, не были (и не могли быть, — она сама понимает) такими ухоженными, как европейцы. Можно догадаться, что выглядели они отнюдь не так, как герои фильмов «Весна», «Волга-Волга» или «Кубанские казаки», этих фильмов-сказок, фильмов-советских мифов. Ее возмущают «нелепая фетровая обувь» для детей. А это, между прочим, любимые в России валенки, традиционная, удобная при нашем климате обувь, в которой, можно сказать, выросли мы сами и наши родители, и наши дети, в которых ходят многие малыши и теперь. У самих норвежцев масса таких традиционных деталей быта и образа жизни, которые они неустанно с гордостью сохраняют.

Ей кажется, что в России мало читают лишь потому, что газеты используют как оберточную бумагу, и нет читающих в столовых и ресторанах, но ведь в России просто это не принято, особенно в те годы.

В сущности, Сигрид Унсет права, когда пишет:

«Есть что-то в образе жизни русских и их характере, что всегда остается неизменным, именно оно характеризует жизнь здесь, независимо от того, живет ли этот народ под деспотической властью царя или властью какой-то партии».

Жизнь семьи и ее благополучие — самое уязвимое место в «государстве рабочих и крестьян». Писательница много размышляет о домашнем очаге, доме, с грустью видит жилища для рабочих по проектам, от которых уже давно отказались в Европе, это относится и ко многим другим вещам.

«И вот теперь в России пытаются построить новое общество на фундаменте тех идей, которые европейские демократы уже отвергли как нецелесообразные в свете научного опыта последних 50 лет».

Увы, кое в чем мы является свидетелями этого и в настоящее время. И впрямь в России мало что меняется в общественной жизни, попытки преобразований часто делаются на основе устаревших, оказавшихся непродуктивными идей или принципов. (Как хотелось бы мне ошибаться вместе с Сигрид Унсет!)

Сигрид Унсет до мозга костей человек скандинавский, европейский, западный, и многое ей совершенно чуждо и непонятно в России. Но Сигрид Унсет искренна, она пытается быть справедливой, когда рассуждает и о жилье для простых граждан, и о художественном вкусе в России, надеясь, что он не мог полностью исчезнуть из-за бездарной «наглядной агитации», неизменных и повсеместных плакатов и лозунгов, серости и однообразия, за которыми прячется бедность.

Сигрид Унсет изо всех сил старается быть справедливой. Она говорит о «неопрятности русских», но приводит мнение очевидца времен Первой мировой войны, когда считалось, что «русские отличались чистоплотностью и что их стремление к гигиене находилось на более высоком уровне по сравнению, например, с немецкими крестьянами или представителями среднего класса». Ужасаясь жилищными условиями, она делает примечание в своей книге, что где-то будто бы слышала, что в России намерены строить индивидуальные жилища, рядом с каждым из которых, хоть и на государственной земле, будет сад.

Сигрид Унсет считает, что, несмотря ни на что, тем не менее могла бы найти общий язык с русскими, как ей кажется, в связи с всеобщей здесь любовью к цветам. «Но как бы то ни было, сама я очень люблю цветы и всякий раз когда вижу, что и русские любят цветы, у меня возникает радостное чувство, что мы вполне могли бы найти общий язык, по крайней мере, в разговорах на эту тему, если бы я знала хотя бы несколько слов на их языке».

Цветы для Сигрид Унсет — не только собственное пристрастие, привычная деталь скандинавского пейзажа, это часть ее любви к человеческой жизни, ее мерило; тем самым эта гипотетическая точка соприкосновения с русскими имеет принципиальное значение в ее общем мировоззрении, взгляде на мир.

Важно также при этом отметить увлеченность Сигрид Унсет идеями шведского ученого и натурфилософа Карла фон Линнея (1707–1778), который прославился не только созданием знаменитой системы классификации растений и животных, но и своими философскими трудами, в особенности назидательным, обращенным к сыну, сочинением Nemesis Divina, в котором он соединил идею Божественного промысла, греха и воздаяния с теорией наследственности. «Для барона фон Линнея всегда было совершенно очевидно: Всевышний неизменно управляет миром своей твердой и справедливой рукой. Возмездие настигает каждого, кто совершил предательство и несправедливость». Порой наказание может показаться несправедливым, но оно служит целям общей гармонии в мире.

С Россией связана и такая болезненная тема, как тема «Зимней войны», занимающая определенное место в «Возвращении в будущее». К этой теме Сигрид неоднократно возвращается, рассуждая о Красной армии и о судьбе Выборга, «города, пришедшего в упадок в связи с чисто российской бесхозяйственностью», о стойкости финнов и судьбах простых людей и с той и с другой стороны. Конечно же, все ее симпатии на стороне финнов, вынужденных заключить «горестный мирный договор» с СССР, но при этом она сочувствует и простым людям с советской стороны, невинным жертвам, «сотням тысяч русских солдат, которые были убиты, стали просто пушечным мясом».

Когда началась война СССР с Финляндией (в Скандинавии ее называют Зимней войной), писательница продала свою нобелевскую медаль (за 25 тысяч крон) и деньги отдала на помощь финским детям, а главное, трое финских малышей, двух, трех и четырех лет, поселились у нее в доме и жили вплоть до поспешного драматического бегства самой Сигрид из Норвегии в 1940 году.

Не может не восхищать желание и всегдашняя готовность прийти на помощь тому, кто нуждается в ней, неизменный демократизм Сигрид Унсет — у нее, нобелевского лауреата, нет ни тени высокомерия или снисходительности к тем, кого принято называть «простыми людьми», будь то встреченные во время бегства норвежские крестьяне, лесорубы на шведской границе, попутчики, нищие, проводник транссибирского экспресса Ваня, которому пришлось полечить глаз. Примеры можно продолжить.

Отношение к Японии, куда Сигрид Унсет вместе с сыном приплыли на судне «Харбин Мару» из Владивостока, почти восторженное. Она, по собственному признанию, воспринимала эту страну сквозь призму романтических очерков английского писателя Лафкадио Херна, в которых Япония предстает насыщенной красотой и гармонией. Не следует забывать, конечно, что Сигрид Унсет — художественная натура, и многие ее умозаключения надо рассматривать как «художественные истины», а не научные, объективные.

Сигрид Унсет была поражена красотой Японии, ее природой, неведомыми растениями. Она была очарована ее национальным своеобразием, «идентичностью», которой она не увидела в России. Замечая все отрицательные черты — жестокость, как черту общественной жизни, бедность и нищету крестьян, подозрительность по отношению к иностранцам, даже экспансионистскую политику, — она тем не менее испытывает неизменное чувство восхищения по отношению к Японии. Прикладывает усилия, пытаясь вникнуть в образ мыслей японцев, в их религиозные взгляды. При всей своей преданности всему европейскому и особенно этическим ценностям Скандинавии, где общественная жизнь всегда строилась на фундаменте закона и права, на возможности отдельного человека влиять на эту жизнь, Сигрид Унсет, тем не менее, готова критиковать европоцентризм, готова признать и другие пути развития цивилизации и культуры, если только они не связаны с тоталитаризмом.

В целом, во многих высказываниях и мнениях Сигрид Унсет много убедительного и прозорливого, даже пророческого. Так, например, она словно предчувствовала ужасы бомбежки японских городов, ту катастрофу, которая постигла Хиросиму и Нагасаки.

У нее нет противопоставления запада и востока. Она убеждена в том, что восток и запад вполне могут понять друг друга.

* * *

В 1945 году Сигрид Унсет возвращается из Америки на родину. Она работает над религиозным трудом, историей жизни Святой Катарины из Сиены, он был опубликован в 1948 году в США как часть проекта «Женщины в мировой истории».

Сигрид Унсет умерла 10 июня 1949 года в Лиллехаммере; она похоронена на кладбище в горах, на ее могиле чугунный крест с завитками, скромные цветы: маргаритки, анютины глазки, анемоны…

Книга Сигрид Унсет — это субъективные путевые заметки прославленной писательницы, представляющие ее собственное видение мира и менталитета разных народов. При этом книга является образцом блистательной публицистики, пусть порой в чем-то и весьма спорной, но тем не менее актуальной и поучительной. Она может быть интересна не только поклонникам таланта Сигрид Унсет, тем, кто увлекается творчеством скандинавских писателей, но и, смею утверждать, историкам, политикам, публицистам, журналистам, просто любознательным людям.

Элеонора Панкратова