6

6

5 мая 1942 года, в день праздника Мальчиков, на флоте оглашен следующий приказ императорского генерального штаба:

«По распоряжению Его Императорского Величества главнокомандующему Объединенного флота Ямамото.

1. Главнокомандующий Объединенного флота обязан сотрудничать с армией при занятии Мидуэя и стратегических пунктов в западной части Алеутских островов.

2. Детальные распоряжения будут даны начальником морского генерального штаба».

Вначале армия заявляла, что в этой операции не участвует, но потом согласилась — один полк (примерно три тысячи военнослужащих, входивших в отряд Ичики) выделен для оккупации Мидуэя. Побережье и острова Внутреннего моря только покрывались новой зеленью; вот строки из книги Угаки «Сенсороку»:

Вторник, 5 мая, прекрасная погода.

Праздник Мальчиков провели, готовясь к отплытию в бой. Никакой возможности хотя бы просто взглянуть на флажки с карпами. Новая листва просто буйствует на островах, испещряющих море:

День за днем

Острова становятся

Еще зеленее на волнах.

В вечерних сумерках того же дня во время тренировочных стрельб в заливе Ийо взорвалась орудийная башня на линкоре «Хуига», при этом погиб пятьдесят один матрос, а одиннадцать серьезно ранены — происшествие, казалось предвещавшее недоброе операции «Мидуэй».

Спустя два дня, 7 мая, авианосец «Сохо», сопровождавший караван транспортных судов и шедший из Рабаула к подлежащему захвату Порт-Морсби, атакован и потоплен самолетами морской авиации американской ударной группы. Этот легкий авианосец водоизмещением 11 тысяч тонн, до реконструкции «Тоуругизаки», корабль-матка для субмарин, оказался теперь первым в войне авианосцем, потопленным американским флотом.

Из шести регулярных авианосцев флота Нагумо два, «Зуикаку» и «Сокаку», — были откомандированы в моря этого района и находились под командованием главнокомандующего 4-го флота вице-адмирала Инуэ Сигейоси. На следующий день, 8 мая, эти два корабля встретились с двумя американскими авианосцами, «Лексингтоном» и «Йорктауном»; они отправили на дно «Лексингтон» и нанесли тяжелые повреждения «Йорктауну»; и «Сокаку» был примерно так же поврежден, как «Йорктаун», и был выведен из строя. Зато «Зуикаку» остался цел. Ямамото и его штаб, следившие за происходившим из Хасирадзимы, страстно желали, чтобы главнокомандующий Инуэ организовал преследование остатков вражеской группы. Но вскоре после того, как был изуродован «Сокаку», Инуэ отказался и от атаки на Порт-Морсби, и от преследования врага. Если прежний бой, в Яванском море, ознаменовал конец досовременного морского боя, то этот бой, в Коралловом море, можно назвать началом морского боя современного типа, — две ударные группы сталкиваются в открытом море. Вероятно, многие члены командования Объединенного флота, весьма недовольные тем, как Инуэ вел бой, обвиняли его в отсутствии боевого духа и даже в трусости; очень возможно и что против Инуэ существовало заметное личное предубеждение среди многих «ястребов», которые прежде воевали против его идей разоружения. В действительности история знает очень мало случаев, когда Япония до конца стремилась к победе на море. Она не делала этого после Пёрл-Харбора и, конечно, в бою в Яванском море. Тут дело скорее не в отдельных командующих, а в несклонности японцев как нации (мягко выражаясь) упорно настаивать на чем-то или, попросту, доводить что-либо до логического конца.

По приказу императорского генерального штаба различные подразделения начали серьезную подготовку к походу на Мидуэй и Алеутские острова. В это время Ямамото самому предстояло отплыть на «Ямато» вместе с силами поддержки. Однако по сравнению с периодом, предшествовавшим Пёрл-Харбору, меры безопасности на этот раз куда менее строгие. Гавань в Куре походила на поле боя, куда постоянно заходили и откуда уходили корабли, в то время как катера с авианосцев «Юнъё» и «Риуйё», которым предстояло отправиться на северо-запад, сновали между пирсами и авианосцами, доставляя на борт огромное количество зимней одежды и почти не стараясь это скрыть. Говорят, даже парикмахеры в Куре, подстригая офицеров, бросали реплики вроде: «Слышал, в этот раз отправляетесь на большое дело».

На американской стороне, в Гонолулу, в середине мая тоже вовсю ходили слухи, что японский флот идет на Мидуэй. Тем не менее различие между излишней гордостью и глубокой самоуверенностью очень незаметное, — полуправда утверждать, что самоуверенность со стороны японского флота стала причиной провала операции «Мидуэй». С американской точки зрения, их успех на Мидуэе достигнут благодаря опять-таки расшифровке кодов — ошеломляющая победа в сборе и синтезе информации.

В штабе американского Тихоокеанского флота на Гавайях адмирал Честер Нимиц и его подчиненные с некоторым опережением прознали о японской операции «МИ-АИ». Как утверждает Дэйвид Кан, Америка готовила мощное «секретное оружие», с помощью которого она надеялась беспощадным ударом вернуть контроль над Тихим океаном, — оно находилось в длинном, узком подвальном помещении без окон в морском арсенале в Пёрл-Харборе. «Секретное оружие» — это группа специалистов американского флота по раскрытию кодов; возглавлял ее капитан 2-го ранга Джозеф Рошфор.

Японские материалы показывают, что начиная с 1 мая морской генеральный штаб изменил все правила пользования кодом «ро» и все таблицы случайных чисел. Обычно считалось невозможным немедленно расшифровать код неограниченных случайных чисел, — только если шпион не выкрадет копию таблиц. Однако, рассуждая, обратим внимание на один интересный факт: в январе того же года потеряна связь с подводной лодкой «И-124», занимавшейся минированием у побережья Австралии. Командование 6-го флота (подводных лодок) и Объединенного флота оба примерно через месяц зачислили субмарину в разряд пропавших и вообще перестали о ней вспоминать, однако на самом деле подлодка «И-124» замечена и потоплена возле Порт-Дарвина, в сумерках, 20 января американским эсминцем и тремя австралийскими корветами. На месте потопления глубина составляла всего двенадцать метров при хорошей видимости, так как здесь отсутствовали сильные течения, и поэтому американцы немедленно отправили водолазов с корабля-матки подлодок, чтобы вскрыть корпус «И-124» и поднять любые важные документы, которые находятся внутри. Среди извлеченных таким образом документов — ряд морских кодовых книг, в том числе кодовая книга торгового судна.

Нет ничего легче, чем расшифровать код, когда в вашем распоряжении оригинальные кодовые книги, а противник этого не ведает. Вероятно, с этого времени добрая часть закодированных морских сообщений разгадана американцами; не исключено и то, что находка дала американцам важную подсказку при дешифровке кодов, введенных после ревизии 1 мая.

Однако, как говорится в книге Кана, первая стадия японских операций развивалась так стремительно, что было невозможно вовремя разослать кодовые книги, а потому пересмотр кодов перенесли с 1 мая на 1 июня. Утверждается также, что союзное подразделение дешифровальщиков, ядро которого — группа Рошфора, расшифровало девяносто процентов кодированных сообщений, при этом пользуясь почти исключительно ортодоксальными методами.

Неясно, какая из двух версий правдива; в любом случае почти наверняка к началу мая расшифровка кодовых посланий дала врагу информацию: атака Японией центральной части Тихого океана неминуема. Тем не менее, даже узнав об общей идее всего плана операции, все еще не могли установить, относятся буквы «АФ» в тексте сообщений к Мидуэю или нет. Поэтому Рошфор предложил отправить незакодированную радиограмму: «Запасы пресной воды на Мидуэе кончаются из-за поломки опресняющей установки». Радиогруппа в Японии, отвечающая за перехват вражеских радиограмм по японскому флоту, быстро заглотала наживку; частям, предназначенным для участия в операции, отправили закодированное сообщение: вероятно, на АФ испытывают нехватку питьевой воды. Японцы даже добавили к атакующим частям корабли для снабжения водой, убедив таким образом американцев, что АФ и есть Мидуэй.

Исикава Синго — принимал участие в экспериментах по получению «нефти из воды» при заместителе министра Ямамото, а сейчас он уже начальник 2-го отдела бюро по морским делам — встретился с командиром «Хирую» капитаном 1-го ранга Каку; поинтересовался мнением Каку о предложенной операции «Мидуэй».

— Если мы достигнем цели, — предупредил Синго, — появимся на первых страницах газет, не более; а постигнет неудача — окажемся в супе. Все в Токио против этой операции. А ты?

Каку казался угнетенным всеми этими перипетиями.

— Считаю операцию невозможной и бессмысленной, — ответил он. — Но Ямамото стоит за нее — тут уж ничего не скажешь.

— Почему ты с ним не поговоришь? — удивился Исикава. — Наверняка командир авианосца имеет право четко высказать ему, что думает.

— Нет, не могу, — возразил Каку. — Да если бы и мог, он не стал бы меня слушать.

На следующий день Исикава встретился с главнокомандующим Нагумо и спросил его, почему он не попробует отговорить Ямамото от проведения операции «Мидуэй».

— Понимаю тебя, — откликнулся Нагумо, — но помни: я не довел до конца атаку на Пёрл-Харбор. Ямамото раскритиковал меня перед своими штабными: «Посмотрите на Нагумо — при всей своей браваде крадучись возвращается домой, не проверив результаты своей атаки. Ни на что не годен!» Выступлю сейчас против Мидуэя — меня почти наверняка окрестят трусом. Лучше уж я отправлюсь и погибну на Мидуэе, просто чтобы показать ему!

«Даже допуская, что Ямамото давным-давно имел зуб на Нагумо за то, что тот отправил в отставку вице-адмирала Хори, — писал Исикава после войны, — все равно — почему он оказался таким мстительным по отношению к Нагумо?» Исикава несправедлив к Ямамото и в других аспектах. Он цитирует мнение некоторых американцев, уверяющих, что атака на Пёрл-Харбор стала пощечиной, только взбесившей их, и утверждает, что Ямамото, хотя и выдающийся организатор флота, очень слаб как стратег и потерпел неудачи и на Гавайях, и на Мидуэе по причине излишней заботы о своих штабных офицерах, под влиянием которых находился.

Утверждения Исикавы, вероятно, следует принимать с поправкой, помня, что он член «флотской» фракции, один из тех, кто, подобно Нагумо, под руководством Като Кандзи оказал такое вдохновенное сопротивление договору о разоружении. И еще, когда речь идет об отношениях между Ямамото и Нагумо, кое-кто отрицает, что Ямамото столь мелочен, и заявляет, что по крайней мере после начала войны он старался, если требовалось, защитить Нагумо. Хотя факт, что после смерти Ямамото все штабные офицеры, которых он любил, смещены с центральных ответственных постов там, где дело касалось операций.

Утром 13 мая, за две недели до планировавшейся даты начала операции, «Ямато» отплыл из Хасирадзимы и после полудня вошел в порт Куре для ремонта и дозаправки. В течение шести дней пребывания в Куре все штабные офицеры и офицерский состав «Ямато» могли, если желали, вызвать своих жен в Куре на несколько последних совместных ночей. Это обычная практика, пока флот стоит в порту, но в самый канун атаки на Пёрл-Харбор не разрешено. Сам Ямамото в тот день несколько раз, вероятно, звонил Чийоко в Токио — просил ее приехать к нему. Чийоко с середины марта болела плевритом. Приступ оказался серьезным, и однажды (во время налета Дулитла) доктора сдались — случай безнадежный. Она по-прежнему нуждалась в полном покое, но в конце концов решила поехать, что бы там ни случилось, — в тот же вечер ее посадили в ночной поезд на Симоносеки. Она отчаянно кашляла, сопровождавший ее доктор неоднократно делал ей уколы. На следующий день после полудня в Куре, на платформе, ее встречал Ямамото — в гражданской одежде, в очках и марлевой маске, скрывающей лицо. Он сам отнес ее на спине в машину, ожидавшую перед вокзалом.

Поехали в гостиницу в японском стиле в Куре, где провели вместе четыре ночи; Чийоко по-прежнему делали инъекции, когда дыхание становилось затрудненным. В эту их последнюю встречу, похоже, Ямамото не волновало, что думали люди об их отношениях. Он брал Чийоко на руки — болезнь совершенно ее изнурила, — помогал ей принимать ванну, оказывал любую помощь. 27 мая, после того как она уехала обратно в Токио, а «Ямато» вернулся в Хасирадзиму, Ямамото написал ей письмо:

«Как ты себя чувствовала по дороге домой, после того как израсходовала все свои силы, чтобы из такой дали добраться ко мне в твоем нынешнем состоянии?.. Пока ты борешься с несчастьями, которые приняла на себя ради меня, я посвящу всю свою энергию выполнению до конца своего долга перед страной. А потом я хочу вместе с тобой все бросить и уйти из этого мира, чтобы оставаться вдвоем.

Утром двадцать девятого мы уходим в бой; буду в море командовать всем флотом в течение примерно трех недель. Не то чтобы я ждал от этого очень многого. Сегодня День флота. Наступает решающий час. Пока, береги себя. „Сегодня я опять жажду тебя, / Повторяю твое имя, / Снова и снова, / И целую / Твой портрет“».

Неясно, что означает «наступает решающий час». Возможно, покажется странным, что Ямамото, который чуть раньше, во время боя в Коралловом море, написал жизнерадостное письмо Фурукаве Тосико, теперь, в этом письме Чийоко от 27 мая, использовал такие странные, зловеще звучащие фразы, как несчастья, «которые приняла на себя» и «не то чтобы я ждал от этого очень многого».

Вообще-то действительно в воздухе витали признаки, которые могли испугать суеверного человека. Хори Тейкичи, в то время президент «Урага шипъярдз», рассказывал: за ночь до того, как флот отплыл для проведения атаки на Мидуэй, ему приснился нехороший сон — какой-то корабль затонул сразу после спуска со стапелей. Кроме того, 25 мая, в день последних штабных маневров, на борту «Ямато» кок подал морского карпа, жаренного в мисо (дрожжевом соевом тесте). По-японски «мисо о тсукери» («подавать с дрожжевым соевым тестом») означает и «напортить». Старший вестовой Оми, который отвечал за меню, говорил, что очень удивился, увидев, как изменилось (возможно, это и плод его воображения) выражение лица Ямамото. Моряки в основном люди очень суеверные, и помощник выругал Оми — в такое время подать это блюдо! «Ни я, ни кок не придавали этому значения, — вспоминал Оми, — но главнокомандующий, человек куда более горячий, запросто мог надеть блюдо мне на голову!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.