ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Начнем с того, что Талейран оставил нам свои «Мемуары», и это здорово, ибо ничто так не раскрывает характер человека, как его собственные воспоминания. Сам Талейран, кстати, по этому поводу пишет: «Частные мемуары и жизнеописания знаменитых людей служат источником для установления исторической правды; при их сравнении с легковерной и даже суеверной традицией они дают материал для ее опровержения или подтверждения; вместе они придают истории тот характер достоверности, который от нее требуется»[1].

Нет смысла говорить о степени достоверности «Мемуаров» Талейрана. Конечно, они очень даже субъективны. Но зададимся вопросом: а на чем вообще основывается, в отличие от «легковерной и суеверной традиции», такая наука, как история? На документах? Но их тоже в свое время составляли люди, то есть они не менее субъективны, чем воспоминания…

Короче говоря, любой исписанный кем-то листок бумаги — это уже история. И весь вопрос тут заключается не в степени субъективности автора (все субъективны), а в степени его осведомленности, то есть приближенности к тому, о чем идет речь.

Истинная история (если таковая вообще существует) сурова и отнюдь не снисходительна. Из всей совокупности субъективных оценок так называемое общественное мнение («легковерная и суеверная традиция») имеет обыкновение выбирать что-то одно, и это «что-то» быстро превращается в ярлык, который сначала навешивается на человека, а потом так прочно прирастает к нему, что как бы даже и замещает его истинное лицо.

Миллионы людей живут тихо и незаметно, и о них никто не говорит ничего плохого. Но это вовсе не значит, что они хороши: просто о них никто ничего не знает и знать особо не хочет. Иное дело — такая публичная и неординарная личность, как Талейран. Уж в его-то случае всем интересно и все считают себя в полном праве высказать свое мнение.

История вообще не церемонится с такими громкими именами, как Талейран. Она констатирует какие-то бесспорные факты из его жизни, а потом посреди всех дат, событий и титулов пытается найти живого человека. Ведь именно он-то ей и нужен. Если Талейран занимал блестящее положение в обществе, то истории важно разобраться, оправдал ли он доверие этого общества, в чем были его заслуги и что, собственно, он дал этому обществу полезного. Для личности в истории, соответственно, важно не то, сколько титулов и наград удалось набрать, а удалось ли заслужить о себе доброе слово.

А если человек жил в смутное время? А если общество, его окружавшее, было не так уж и хорошо? А если задачи, которые перед ним ставились, были весьма сомнительны с точки зрения морали? Ведь мы же все хорошо помним аксиому: жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Соответственно, нельзя и судить человека, жившего двести лет назад, с позиций человека XXI века, ведь за это время поменялось практически все, даже трактовка десяти, казалось бы, неизменных заповедей.

Талейран, как молодое дерево, вбирал в себя соки для своего нравственного развития из окружавшей его почвы. Правильно говорят, что общество формирует характеры. Если общество здоровое, если в нем кипят жизненные силы, то оно способно воспитать здоровую сильную натуру. Слабое общество порождает лишь бесхарактерные личности, несправедливое — несправедливые, преступное — преступные. Так было всегда, в том числе и во времена упадка Греции, Византии и Рима. В переходные эпохи всегда формировались личности особого рода. Отличительный характер переходных эпох составляет ожесточенная борьба старых и новых начал. Четко и ясно определенных критериев в такие эпохи обычно не бывает, соответственно, и заметные личности подвергаются наиболее сильной критике. Заметим, не всегда справедливо. Да и что вообще можно считать справедливым, а что нет — все это тоже субъективно и зависит от множества обстоятельств.

В переходные эпохи рождаются сильные личности, которые словно сосредоточивают в себе все новое. Вместе с тем неизбежно появляются и самые худшие. Иначе и быть не может. Когда старатель зачерпывает крупицы золотой породы, он одновременно с этим поднимает со дна и множество всякой грязи. Лишь со временем грязь оседает и вымывается. Так и в истории, только в ней все обстоит гораздо сложнее, дольше и несправедливее. Фальшивые личности должны сходить со сцены, но это происходит не всегда. Здоровые и сильные личности должны их вытеснять, но это тоже происходит не всегда. А в переходные эпохи все происходит еще замысловатее. Да и на каких весах взвешивать человеческую личность?

Вот именно к такому разряду исторических персонажей и принадлежит Талейран.

Он родился и воспитывался во время самого смутного состояния французского общества. Воспитание он получил в старую эпоху, формировался — в годы Великой французской революции, наиболее ярко заявил о себе — в годы Империи и последующей Реставрации. Непростые это были времена, и многие люди тогда просто перестали понимать цели, к которым они должны были стремиться. Лозунги и правила игры менялись так быстро, что уследить за этим было крайне сложно. То, что еще вчера всеми считалось белым, вдруг оказывалось черным. И наоборот. Теория и практика пугающе расходились. Повсюду лилась кровь, и разницы между добром и злом порой не было видно.

Никакой историк не станет отрицать тот факт, что вторая половина XVIII века выработала очень много хорошего, общечеловеческого. Но точно так же никто не решится отрицать и того, что именно тогда появилось много всего двоедушного, что неизбежно привело общество к ослаблению нравственных принципов. Нечеткость правил игры и вынужденное приспособление к обстоятельствам всегда приводят к потере силы воли.

Сам Талейран, кстати, говорил, что «можно примириться с прочным порядком вещей, даже когда он нарушает признанные принципы, потому что он не вызывает опасений в отношении будущего, но нельзя приспособиться к порядку, изменяющемуся каждый день, потому что он ежедневно порождает новые опасения, и никто не знает, когда им наступит предел»[2].

Не согласиться с этими словами трудно. Недаром же древняя китайская мудрость гласит: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен».

«Талейран родился и воспитывался именно в такую эпоху общественного двоеверия и двоедумия, в эпоху ослабления нравственных принципов. Зато, родившись и воспитавшись во время смутного состояния общества, он во всю свою жизнь, как говорится, ловил только рыбку в мутной воде. По слабости своего организма он был предназначен отцом к духовному званию. Тогдашнее французское духовенство с грубым безверием отличалось примерным ханженством. Никогда религия не подвергалась большему унижению и не служила для человека лучшим средством для его эгоистических целей, как именно во второй половине XVIII столетия. Революция, отвергнув ее, гораздо менее сделала вреда ей, чем предшествовавшее не революционное время. Если революционеры XVIII столетия и отвергли религию, то, по крайней мере, тут они действовали по принципу. Не веря ей в душе, они не хотели допустить, чтобы отвергаемое ими начало признавалось и существовало публично. Не то было до революции. Не веря ни во что, духовенство занималось религиозными процессиями и, чем молиться в храмах, считало лучшим вымаливать себе хорошие бенефиции у королевских любовниц»[3].

Понятно, что Талейран не мог быть выше своего века, потому что к духовному званию его привели не внутренние убеждения, а физическая ущербность. В сущности, он никогда не был религиозным человеком. Считается, что он никогда не был и политическим деятелем в полном смысле этого слова, хотя и работал в Национальном собрании, министром и послом. Почему? Да потому, что «с мыслью о политическом деятеле нераздельна мысль об его политических принципах: одно без другого невозможно. Принцип в политическом деятеле указывает на его постоянство, честность — на его политические знания. Он служит как бы предвестником того, что может ожидать нация от личности при известных обстоятельствах, дает ей возможность, смотря по ним, вверять свою судьбу тому или другому деятелю. Политические принципы служат ручательством нации, что лицо, которому она доверилась, будет хлопотать о пользах ее ради своего принципа. Ничего подобного политическим принципам не было в Талейране»[4].

При Республике он был и монархистом, и демократом. Когда в Париже имел еще некоторую силу король, он предлагал ему свои услуги, но при этом не хотел, чтобы демократическая партия считала его приверженцем короля. Он, что называется, вертелся, как флюгер, когда не был уверен, чья сторона возьмет верх. Уличенный в приверженности к королю, он бежал, стараясь уверить республиканцев, что никогда и не думал быть роялистом. Во времена Директории он уверял директоров в своем всегдашнем желании служить Республике и получил место сначала посла, а затем и министра иностранных дел. Но в то самое время уже всходила новая звезда — Наполеон Бонапарт. И Талейран, поняв, что этот человек далеко пойдет, познакомился с ним, польстил ему и помог свергнуть ту же Директорию, вновь получив портфель министра. Во времена Империи он на какое-то время стал бонапартистом. Но лишь только Наполеон «зарвался» и перестал отвечать интересам Франции, Талейран перешел на сторону Бурбонов. Наконец, в Июльскую революцию он с готовностью приветствовал Луи Филиппа Орлеанского.

Вроде бы все так. Политическая жизнь Талейрана протекала в таких вот непримиримых противоречиях. Епископ, депутат, министр Республики, потом Империи, приверженец Бурбонов, а потом Орлеанского дома… Казалось бы, возможно ли человеку приобрести больше оснований на бесславие в глазах потомства?

Да, истинный политический деятель может служить только политической идее. Но ведь и Талейран всегда служил только тем людям, которые разделяли его убеждения. И в этом смысле он не изменял себе самому и двуединой идее, которой для него всегда были интересы Франции и его личные интересы.

В связи с этим, наверное, неправильно говорить, что у Талейрана не было нравственных принципов. Они у него были, но весьма своеобразные, соответствовавшие той беспринципной, по сути, эпохе с постоянно менявшимися режимами и правилами игры. Мораль и нравственность не бывают идеальными, оторванными от реальной действительности. К сожалению, это не безусловные категории, и та же мораль средневекового рыцаря сильно отличается от морали современного топ-менеджера.

Соответственно, понятия «честность» и «неподкупность» тоже меняются во времени.

Вся жизнь Талейрана проистекала в условиях вопиющих, безобразнейших и противоречащих друг другу. Он не был настолько откровенным республиканцем, чтобы не быть слугой монархии. Не был он и идейным бонанартистом, чтобы не служить Бурбонам… Изменить одному ради другого — для него не считалось бесчестным. Но вот чему он не изменял никогда, так это Франции и ее интересам. И это можно понять: правительства меняются, меняются названия и цвета кокард на шляпах, а страна, в которой ты родился и которая тебе дорога, остается одна.

Но вот чего никто никогда не отрицал, так это того, что Талейран был очень умным человеком. Порой его рассудок был настолько ярко выражен, что некоторым казалось, что князь — это существо без сердца. Но это не так. И данная книга покажет, что Талейран при всех его несомненных профессиональных достоинствах был не роботом, а человеком. У него были слабости, он любил женщин, имел несколько внебрачных детей и никогда не оставлял их без внимания.

Кстати, о женщинах. Талейран, который и в этом деле понимал толк, предпочитал разговоры с женщинами разговорам с мужчинами. «Этот профессор по части изящества и светского обращения очень хорошо знал, что только у них можно найти ту деликатность речи, то искусство оттенять свои слова, то умение все сказать, которое, собственно, и составляет светскую науку»[5].

Это очень важно, и эта сторона практически не была затронута в книгах о Талейране, выходивших на русском языке в советское время.

Способность любить и увлекаться служит доказательством хорошего в человеке. Она, прежде всего, указывает на тонко развитую душевную организацию. С другой стороны, профессия дипломата подразумевает «непробиваемость» и умение не показывать своих эмоций. И это, кстати, у Талейрана имело место в самой превосходной степени.

Это у обыкновенного человека увлечения не позволяют холодно и безучастно относиться к делу. А вот Талейран умел сочетать в себе и то и другое. Он был сильной натурой, и это позволяло ему эффективно выполнять свою работу, служа интересам Франции. Его достижения на дипломатической ниве несомненны, и о них конечно же будет рассказано в данной книге. При этом значительное внимание в ней будет уделено и личной жизни Талейрана, о которой известно гораздо меньше.

Да, Талейран был эгоистом. Но кто из нас не эгоист? Да, он не очень уважал человечество в целом. Но достойно ли оно того, чтобы его уважать? Он словно бы чрезвычайно редко встречался с честными людьми. Но, может, их и действительно вокруг него было не так много? Не считать же кристально честными людьми тех же Робеспьера, Барраса, Наполеона и им подобных… В большой политике честных людей не бывает по определению. Зато там развиваются сильные и цельные личности.

Как пишет биограф Талейрана Луи Бастид, имя князя в течение пятидесяти лет было связано со всеми этапами французской истории. «Он прошел и проходит до сих пор как самый крупный дипломат своей эпохи. И он не может позволить себе исчезнуть с мировой сцены»[6].

Талейран имел множество врагов и очень мало друзей. Конечно, данная книга далека от претензий на то, чтобы рассказать об этом человеке все. Ее главная задача состоит в том, чтобы показать обстоятельства, в которых жил и работал Талейран, его ближайшее окружение, включая жен, любовниц и внебрачных детей, а также лишний раз подтвердить тот факт, что это был интереснейший человек, которому не было чуждо ничто человеческое.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.