Писатель, сатирик, холостяк

Писатель, сатирик, холостяк

• Аркадий Тимофеевич Аверченко (1880–1925) – русский писатель, сатирик, театральный критик. Организатор журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон».

• Самая большая неудача – неприятие советской власти, непризнание писателя властями и эмиграция.

Русский писатель-сатирик Аркадий Тимофеевич Аверченко не относился к тем русским писателям-сатирикам, которые были заядлыми бабниками, бонвиванами, донжуанами и женщин меняли, как перчатки на обеих руках. Он был из совсем иной категории русских писателей – из тех, которые никогда не были женаты. По крайней мере, ни одна попытка Аркадия Тимофеевича отправиться под венец не отмечена ни в его собственных произведениях, ни в многочисленных, но фрагментарных описаниях его жизни.

Появился на свет писатель не так уж давно – немногим больше каких-то века с четвертью назад.

В 1908 году Аверченко организовал с соратниками по перу сатирический журнал «Сатирикон», а в 1913-м – «Новый Сатирикон». Октябрьскую революцию, случившуюся четыре года спустя, писатель не воспринял как неизбежную смену эпох. Он решил, что большевики у власти с их утопическими устремлениями и кровавым цинизмом есть самое гнусное и откровенное предательство всего того, что было умного и порядочного в России до холостого осеннего выстрела на петроградской Неве. Зимний дворец в ту же ночь взяли. Женский батальон защитниц дворца был разгромлен. А потом и «Новый Сатирикон» прикрыли – не отвечал журнал трубному зову пролетарской революции. Аверченко уехал в Европу, побывав перед отъездом в Крыму. На блокированном Красной армией полуострове знаменитый столичный автор остался верен своему призванию, ухитрившись организовать в Севастополе литературный журнал, каждый номер которого сейчас является библиографической редкостью.

Здесь следует прокрутить кинопленку назад и вернуться в те времена, когда имя Аверченко гремело на всю Россию. Возможно, что и не было имени, звучавшего громче. Известный писатель (кажется, А.И. Куприн) сказал:

– Прекрасный человек! И жизнь знает. Но как он молод! Как молод!

Молодость не помешала Аверченко быстро стать заметным представителем тогдашнего столичного бомонда. Остроумен, легко пишет, едок в оценках, потрясающе наблюдателен. Ирония по отношению к человеческой глупости, жадности, хамству, лицемерию, экономической нецелесообразности и прочим недостаткам убийственная.

Он через сердце пропускал все, что творилось вокруг.

Ему ведь принадлежат строчки:

«Жизнь не веселит. Всеобщий упадок дел… Дороговизна предметов первой необходимости, не говоря уж о предметах роскоши… Да, так, к слову сказать, знаете, почем теперь зернистая икра?»

Мы про зернистую икру и теперь догадываемся, почем она. А в 1910 году, когда было опубликовано это остроумное замечание, некоторые люди тоже знали «некоторые вещи», и не только в отношении зернистой икры. Вот Аверченко и публиковал один юмористический сборник за другим, чтобы люди эти «некоторые вещи» видели да еще и смеялись над ними. Популярность человека, писавшего легко, быстро и непринужденно, росла с невероятной скоростью. Так, «Рассказы для выздоравливающих» за три недели разлетелись по Петербургу и по всей России громадным тиражом – почти 70 тысяч экземпляров! Большие тиражи ожидали и другие его сборники.

Во что же одевался знаменитый писатель, выпустивший «Рассказы для выздоравливающих» столь внушительным и, по сегодняшним меркам, столь невероятным тиражом? Как он выглядел? В чем посещал рестораны и кафе, которые он любил, и где под звуки оркестра шумно беседовал с другими знаменитыми писателями, художниками, артистами, певцами того времени?

Художник В. Ремизов так описал первое появление Аверченко в редакции:

«В комнату вошел человек крупного роста с немного одутловатым лицом, но с приятным, открытым выражением: через пенсне смотрели глаза, которые имели особенность улыбаться без участия мускулов лица. Впечатление было с первого взгляда на него – располагающее, несмотря на легкий оттенок провинциального „шика“, вроде черной, слишком широкой ленты пенсне и белого накрахмаленного жилета, детали, которые были уже „табу“ в Петербурге».

Известно и свидетельство писателя Н.Н. Брешко-Брешковского, дружившего с Аверченко: «Недостаточность образования – два класса гимназии – восполнялась природным умом».

Физическая форма поддерживалась физическими упражнениями. Для этого Аверченко в своей петербургской квартире тягал по утрам чугунные гири под оперные арии из широкой трубы граммофона.

Идеального музыкального слуха у него не было. У него было нечто большее: идеальное чувство стиля и великолепная память. А также знания и еще раз знания. Эрудиция. В «Осколках разбитого вдребезги» он писал:

«Виконт надел галифе, засунул в карман парабеллум, затянулся „Боливером“, вскочил на гунтера, дал шенкеля и поскакал к авантюристу Петко Мирковичу!»

А вот здоровье было не очень. Несмотря на постоянные упражнения, писатель сильно сдал, находясь в эмиграции. Сказался прежде всего жестокий психологический надлом. Большевики отобрали у него все: друзей, Родину, квартиру, счет в банке.

Он ушел из жизни в Праге 12 марта 1925 года.

Там он и похоронен, на Ольшанском кладбище. Александр Тимофеевич Аверченко. Заядлый холостяк, петербургский модник, театрал, гастроном и потрясающий мастер писать с иронией о себе:

«Несколько дней подряд бродил я по Петербургу, присматриваясь к вывескам редакций – дальше этого мои дерзания не шли. От чего зависит иногда судьба человеческая: редакции „Шута“ и „Осколков“ помещались на далеких незнакомых улицах, а „Стрекоза“ и „Серый волк“ в центре… Будь „Шут“ и „Осколки“ тут же, в центре, – может быть, я бы преклонил свою скромную голову в одном из этих журналов. Пойду я сначала в „Стрекозу“, – решил я. – По алфавиту. Вот что делает с человеком обыкновенный скромный алфавит: я остался в „Стрекозе“.

И в нашей не слишком благодарной памяти.