Родина не помогла

Родина не помогла

В это время в Париже появился Александр Федотов – русский актер и режиссер. Он готовился открыть театр в Павловске, под Петербургом. Александр Филиппович приехал на родину оперетты налаживать деловые связи. Он уговорил Шабельскую отправиться с ним в Петербург – там сейчас мода на оперетту и для «парижской» выпускницы, да еще и такой красавицы, там – все возможности.

Шабельская приехала в Петербург в 1876 году, как раз к первому сезону Павловского театра. Для Петербурга открытие нового театра стало большим событием. Вот что написала «Петербургская газета»: «Вся масса поклонников сценических торжеств явилась здесь в полном комплекте. Приехавших в Павловск было так много, что можно было наполнить три таких театра. Здесь были и люди семейные, принадлежащие к лучшему обществу, и присяжные посетители всех театров, и рецензенты прессы, и бросающие без счета деньги биржевики… и, разумеется, охотницы до всех премьер – древние, средние и юные разукрашенные и подкрашенные Сюзеты, Берты, Каролины с берегов Сены…».

Одной из таких Сюзет была Елизавета Александровна Шабельская 21 года от роду. Александр Федотов сдержал обещание, Шабельскую приняли в труппу Павловского театра. Но и тут ее ждали одни неудачи. Федотов – талантливый режиссер. Станиславский признавался позже: репетиции с Федотовым стали для него лучшей театральной школой. Федотов, по словам Станиславского, «умел разбивать стену, стоявшую между актером и ролью и сдирать мундир обветшалых традиций».

Но стена между Федотовым и Шабельской так и не рухнула. На сцене ей не хватало страсти. В ней не было ни драматизма Савиной, ни «нерва» и «химии» Комиссаржевской. Федотов выпустил Лизу на сцену всего трижды, а потом, как она писала позже, «с Федотовым вышел какой-то разлад».

Дальше был Михайловский театр, артисты – французы, зрители – гвардия, большой свет, императорская фамилия. Но в Михайловском у нее – все те же третьи роли и молчаливое присутствие на сцене. Шабельская не выдержала. Ее ровесница Мария Савина – уже звезда императорского Александринского театра, а она так и ходит в начинающих актрисах.

Елизавета Александровна мечтала об успехе на сцене, но он не спешил приходить

Елизавета Александровна решила ехать в провинцию. Публика там не такая строгая, как в столице, а главное – ее наконец-то ждут первые роли. Провинциальные гастроли она начала с родного Харькова. Получила первую в жизни большую роль – Катерины в «Грозе» Островского. Так она описала свой дебют: «Для пробы – есть ли талант – играла в Харькове Катерину, с заряженным пистолетом в кармане. Если нет таланта – жить не стоит. Оказалось – есть. Успех после 4-го действия был огромен. Ну, значит, опять появилась надежда выбиться».

В этом состояло свойство ее характера – после десятков парижских и петербургских неудач Шабельская никак не смогла бы смириться с еще одним поражением. Ей везде чудился заговор – актрис, директоров, режиссеров. После успеха в Харькове ее позвали в Таганрог и Одессу – главные роли, овации, полные залы. Провинциальная публика восхищалась ослепительной столичной красоткой. Но Елизавета Александровна не находила себе места. «Там, в провинции, – признавалась она, – всюду было не то». Она все еще верила в настоящую, громкую – мировую славу.

Во время гастролей по провинции Шабельская познакомилась с Василием Андреевым-Бурлаком. Известный актер-комик в то время занимался вместе с Модестом Писаревым в Москве открытием Пушкинского театра. Оба – провинциалы, с детства влюбленные в театр, невероятные трудоголики, Бурлак и Писарев решают: это будет театр «нового типа». Никаких третьесортных пьес или слабых актеров. Пушкинский открылся в 1880 году.

Андреев-Бурлак предложил, очевидно, не совсем бескорыстно, красавице Шабельской прекратить провинциальные скитания и получить место в Пушкинском. Шабельская согласилась. Получила не только место, но и любовника. Андреев-Бурлак и Шабельская почти все время проводили вместе. В основном, правда, за пределами театра. Рестораны, ночные кутежи… Снова почти парижская жизнь. Андреев-Бурлак, как и Шабельская, – морфинист.

Из воспоминаний А. Амфитеатрова: «…компания знаменитого артиста-комика, покойного Андреева-Бурлака, чей великий талант превосходило лишь еще более великое его же пьянство, быстро превратили молодую женщину в типичную каботинку». То есть женщину, которая стремится к лоску, роскоши, и играет в жизни, возможно, больше, чем на сцене, любит себя в театре больше, чем театр в себе».

Шабельская любила красиво пожить. Было, правда, в ее стремлении к празднику и роскоши что-то болезненное. Когда рядом появлялись деньги, она теряла над собой контроль. Напрочь лишалась меры, как будто переживала, что могут отобрать. Тогда снова искать работу и жить на жалование. И чем хуже шли дела в театре, тем больше она тратила.

В 1880-м, в Москве, она сумела быстро обрасти богатыми воздыхателями. Правда, покорила их Шабельская не виртуозной игрой, а «роковой красотой». Но, несмотря на ее влиятельных покровителей, несмотря на любовника-худрука, играла Шабельская мало – всего в двух-трех пьесах, и главное, добавляют критики, – «из рук вон плохо».

Газеты о ней молчали, ее опять заслоняли настоящие звезды: Александра Глама-Мещерская, Наталья Рыбчинская. Вот у них – и любовь публики, и похвалы театральных рецензентов. Шабельская же, по словам современников – «больше блистала своею лучезарной красотой и парижскими туалетами», но не со сцены… а «из-за барьера директорской ложи». У Елизаветы Александровны сдавали нервы. Она сделалась раздражительной, вспыльчивой, иногда почти буйной. Успокаивали только морфий и алкоголь.

Пушкинский театр разорился за два года. Великолепные актеры были плохими предпринимателями. Писарев и Андреев-Бурлак обратились за помощью к известному московскому адвокату Федору Адамовичу Коршу: вся труппа Пушкинского будет в его распоряжении, есть готовые спектакли, декорации, какие-то костюмы, нужен только талантливый управленец.

30 августа 1882 года в Кармергерском переулке в Москве открылся театр Корша. Официально это был первый частный театр России. Корш как опытный делец сразу понял: за публику необходимо бороться. Он ввел новую систему премьер. Уже через год каждую пятницу у Корша была новая постановка. Буквально после трех-четырех репетиций. Его затею многие ругали, в частности Чехов: как можно давать «Ревизора» после одной репетиции? Но первое время «пятницы» – лучшая реклама театра, они почти всегда собирали полный зал. На этих премьерах Корш растил своих звезд…

Критик Ярцев в журнале «Театр и искусство» писал: «Коршевская небрежность была всегда талантлива, потому что играть с трех-четырех репетиций и достигать хотя бы внешних контуров – доступно лишь талантам».

У Корша Шабельская не выдержала. Актеры работали сутками напролет, в театре действовали почти фабричные темпы, дебютанты выходили на сцену один за другим. Шабельская решила уйти. В ней было много парадоксального, но чуть ли не главное – невероятная, местами почти нездоровая, амбициозность. Как она напишет значительно позже, «возле Гламы и Рыбчинской места не было».

Из воспоминаний А. Амфитеатрова: «Конечно, делать театральную карьеру, как многие другие, артисткой средней руки она очень и очень могла бы. Но само сознание недюжинной натуры вооружило ее, как истинно трагическую неудачницу, громадным честолюбием: не Корш какой-нибудь ей мечтался, а европейская слава, русская Сара Бернар, русская Фанни Вольтер».

Она всю жизнь как будто ходила по кругу. Всегда одно и то же: надежда, крах, неожиданное удачное знакомство. Очередной мудрый кавалер предлагает ей место, на этот раз точно беспроигрышное, – она срывается. А дальше как всегда: надежда, крах… Казалось, так может продлиться до бесконечности, точнее – до самой смерти.

В 1884 году роль «мудрого мужчины» сыграл Эрнст Поссарт. Знаменитый немецкий режиссер и актер, руководитель Мюнхенского придворного театра, красавец и трагик, Эрнст Поссарт приехал в Москву с гастролями. Город взорвался. Москвичи, особенно дамы, бредили Поссартом. Чехов смеялся: «На Поссарта ходит вся Москва, начиная с просвещенных генералов и кончая невежественными охотнорядцами. Девять десятых из них знают по-немецки только «шпрехен зи дойч» да «шнапс тринкен». Шекспира отродясь не видали и не слыхали, но тем не менее идут на Поссарта… Не повидать Поссарта считается у нас мове-жанром».

Магическому обаянию немца поддалась и Шабельская. А тот расхваливал глубину и «истинную художественность» немецких театров, намекая, очевидно, что именно там, в Германии, талант и красоту Елизаветы Александровны наконец оценят по достоинству.

И Шабельская уезжает, но не работать, а снова учиться – в Венскую консерваторию. Деньги дает очередной любовник – богатый московский купец.