ВАЛЮТЧИЦА, СПЕКУЛЯНТКА, АНТИСОВЕТЧИЦА
ВАЛЮТЧИЦА, СПЕКУЛЯНТКА, АНТИСОВЕТЧИЦА
Следствие между тем шло полным ходом. 5 октября 1948 года наступил день одного из самых главных допросов.
— Какие правительственные награды вы имеете? — с ходу начал майор Гришаев.
— Я награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
— А разве других наград вы не имеете? — уточнил следователь.
— Имею, — поникла Русланова. — Вернее, имела. В августе 1945-го я была награждена орденом Отечественной войны 1 -й степени. Однако в 1947-м по решению правительства этот орден, как незаконно выданный, у меня отобрали.
— А за что, за какие заслуги вас наградили?
— Насколько мне помнится, в приказе было написано, что за культурное обслуживание воинских частей и за то, что на мои деньги были изготовлены две батареи «катюш». Между прочим, бойцы их называли не «катюшами», а «лидушами». Да и по фронтам я помоталась...
— Судя по всему, этого приказа вы не читали, а там вы выглядите чуть ли не героиней. Оказывается, вы награждены «за успешное выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, а также за активную личную помощь в деле вооружения Красной Армии новейшими техническими средствами».
А ведь это правда, и доблесть была проявлена, и мужество проявлено не показное! Концерты под бомбежками были? Были. На передовой солдатам пела? Пела. С отступающими частями грязь месила? Месила. В снегах замерзала? Замерзала. Вот, скажем, что писал в своих воспоминаниях один из членов фронтовой концертной бригады:
«Батарея, в которую мы прибыли, была расположена всего в трех километрах от немцев. В орудийном расчете нас встретили необычайно тепло. Руслановой пришлось петь не столько под аккомпанемент баянистов, сколько под грохот орудийных залпов и разрывы фашистских снарядов. Чтобы отвлечь внимание противника от нашей батареи, все соседние огневые точки открыли огонь и приняли на себя удары фашистской артиллерии. А после концерта наши артиллеристы, как они сказали, в честь московских артистов, ударили по врагу сразу из всех стволов!»
Известный писатель Валентин Катаев свои впечатления о фронтовых концертах Лидии Руслановой летом 1942 года опубликовал в «Огоньке». Вот что он, в частности, писал:
«Известная исполнительница русских народных песен Лидия Русланова почти с первых дней войны разъезжает по частям героической Красной Армии, выступая перед бойцами. Она ездит с маленькой группой. Где только они не побывали! И на юге, и на юго-западе, и на севере! Они дали сотни концертов. Вот как проходил один из них. Лес. В лесу очень сыро. Маленький, разбитый снарядами домик. Совсем недалеко бой — артиллерийская подготовка. Осколки срезают сучья деревьев. Прямо на земле стоит Лидия Русланова. На ней яркий сарафан, на ногах лапти. На голове цветной платок. На шее бусы. Она поет. Ее окружают полторы сотни бойцов. Это пехотинцы. Они в маскировочных костюмах. На шее автоматы. Они только что вышли из боя и через полчаса должны снова идти в атаку.
Это концерт перед боем. Вот она кончила. Молодой боец подходит к ней и говорит: “Спасибо. Сердце оттаяло. Спойте еще”. И она поет. Поет широкую, чудесную песню “Вот мчится тройка удалая”. Но в разгар пения подана команда. Бойцы уходят в лес. Через минуту лес содрогается».
А вот воспоминания народного артиста СССР Анатолия Папанова: «Военный госпиталь. Коридор, заставленный кроватями. И громкий, словно пытающийся скрыть неуемную радость, голос
Лидии Руслановой: “Валенки, валенки...” Пластинку крутят несколько раз. Мы знаем, что ее ставят по просьбе оперируемого бойца. Ему надо ампутировать ногу, а анестезирующих средств у врачей нет. Он согласился на операцию без наркоза. Попросил только: “Поставьте мою любимую песню “Валенки”».
А однажды ей пришлось петь для одного-единственного слушателя.
— Приехали мы как-то в госпиталь, — рассказывала несколько позже Лидия Андреевна, — выступили в заставленном кроватями коридоре, а потом подходит ко мне врач и говорит: «В соседней палате отходит тяжело раненный разведчик. Его последнее желание — услышать вас голос. Спойте ему что-нибудь, потихоньку». Я тут же метнулась в палату. Смотрю, на подушке забинтованная голова молоденького парнишки. Одни глаза видны, чистые-чистые, голубые, но с нехорошей поволокой. Положила я его головенку себе на колени, дрожу вся, плачу, но пою. Тихонечко так, баюкаю солдатика и пою — про лес, про речку, про девицу-красавицу, которая ждет возлюбленного. Полночи так просидела. А потом пришел врач и велел отвезти парнишку в операционную. На мой вопросительный взгляд ответил: «Безнадежно. Но попробуем». «Выживет! — сказала я. — Обязательно выживет. Мне надо уезжать, но имейте в виду, что сердцем я буду рядом». И, что вы думаете, выжил мой парнишка! Выжил и вернулся в строй. Я даже письмо от него получила. И какое письмо: он писал, что выжил благодаря моим песням, и называл меня своей второй мамой.
А концерт у поверженного Рейхстага! Ведь это же историческое событие, забыть о котором ветераны не могли многие десятилетия спустя. Вот что писал один из них, Герой Советского Союза полковник Самсонов:
«Никогда не забуду весну 1945 года — весну нашей победы. Три дня шли бои за Рейхстаг. Во втором часу ночи 2 мая фашисты сложили оружие и стали пачками сдаваться в плен. Усталые, опаленные пороховым дымом, наши бойцы, многие из которых были ранены, получили возможность хотя бы отоспаться. И вдруг площадь зашевелилась!
— Вставайте, артисты приехали! — раздались голоса.
— Да ну их. Дайте хоть чуток поспать.
— Вставай, дурья башка. С ними Русланова!
— Русланова? Тогда подъем! Подъем, братцы, Русланову проспите!
Необыкновенный это был концерт. Город еще горит, все в отблесках пламени, а на ступеньках Рейхстага поет Лилия Русланова. Первый в поверженном Берлине концерт продолжался до поздней ночи.
А потом, как и многие фронтовики, Лидия Русланова оставила свой автограф на одной из колонн Рейхстага. Надо ли говорить, что она имела на это полное право»!
Так и хочется воскликнуть, что и на орден Отечественной войны Лидия Русланова тоже имела полное право! Но это — если следовать логике. Следователю Гришаеву было не до логики, перед ним стояла другая задача, поэтому он и задал самый главный вопрос, ради ответа на который, теперь в этом нет никаких сомнений, Лидию Андреевну арестовали.
— Кем вы были награждены?
— Награждена я была по приказу (имя в протоколе вымарано. —Б.С.), командовавшего в то время оккупационными войсками в (вымарано. — Б.С.).
Начиная с этого момента, все последующие протоколы носят весьма странный характер: все, что касается этого человека, тщательно закрашено черной тушью, правда, сделано это довольно неумело — оставили имя жены, забыли вымарать название должности, фамилии людей из его ближайшего окружения. Так я установил, что речь идет о Георгии Константиновиче Жукове.
Но кто посмел копаться в протоколах? Как это могло случиться? Ведь фальсификация такого рода документов — тягчайшее должностное преступление. На мой взгляд, объяснение лежит на поверхности. Для начала сопоставим даты.
Русланова арестована в 1948-м. Напомню, что еще в 1946-м у Жукова начался период самой настоящей опалы: из Москвы он был выслан и вплоть до 1953-го командовал то Одесским, то Уральским военным кругом. Но недругам Георгия Константиновича этого было мало, его хотели упрятать за решетку. Подбирались, как водится, с тыла: сначала арестовали кое-кого из его сослуживцев, а потом принялись за адъютантов и друзей. Попал в эту сеть и муж Лидии Андреевны генерал-лейтенант Крюков. На одном из допросов он упомянул о том злосчастном награждении — и машина завертелась. Такого шанса враги маршала Жукова упустить не могли! Ну а то, что пришлось арестовать Русланову, — это пустяки. Тогда всерьез считали: был бы человек, а статья найдется.
Но Жуков бериевцам не дался! В 1955-м, когда он стал министром обороны, чиновники с Лубянки изрядно струсили. Зная крутой нрав Георгия Константиновича, они поняли, что им не сносить головы, так как при первой же проверке будет установлено, что дело состряпано не столько против Руслановой, сколько против Жукова. Потому-то они и замазали тушью все, что касается легендарного полководца.
Все это будет потом, в середине пятидесятых, а пока что следователь тянул жилы из Лидии Андреевны.
— В каких взаимоотношениях вы находились с Жуковым?
— Мы были хорошими знакомыми. А с мужем они старые сослуживцы: когда Жуков в Белоруссии командовал дивизией, Крюков у него был командиром полка. Мы неоднократно бывали друг у друга в гостях, дружили семьями.
— Теперь, может быть, скажете правду, за что Жуков наградил вас орденом?
— Я точно не знаю. Насколько мне помнится, за культурное обслуживание воинских частей и за то, что на мои деньги были построены две батареи «катюш».
— Во время войны многие отчисляли средства на вооружение Красной Армии, однако орденами их за это не награждали.
— Это верно. Справедливости ради должна сказать, что если бы я не была женой Крюкова и не была лично знакома с Жуковым, то вряд ли меня бы наградили орденом. А получила я его во время празднования годовщины со дня организации корпуса, которым командовал мой муж: меня пригласили на трибуну и объявили, что по приказу Жукова я награждена орденом Отечественной войны 1-й степени.
— Почему ваше награждение было приурочено к годовщине со дня организации корпуса?
— Как я поняла со слов Крюкова, решение наградить меня у Жукова возникло неожиданно. Когда маршал увидел проходившую мимо трибуны батарею «катюш», построенную на мои средства, он спросил, награждена ли я каким-нибудь орденом. Когда ему ответили, что я никаких наград не имею, Жуков распорядился меня наградить. Здесь же был отпечатан приказ — и я получила орден. Откровенно говоря, мне было как-то неловко, что я получила орден не обычным порядком, а как-то по-семейному.
По поводу этого ордена было изведено немало чернил, но суть дела проще простого. В деле Руслановой есть приказ № 109/Н от 24 августа 1945 года, подписанный Жуковым и Телегиным, в котором написано черным по белому: «За успешное выполнение заданий Командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, за активную личную помощь в деле вооружения Красной Армии новейшими техническими средствами — награждаю орденом Отечественной войны 1-й степени Русланову Лидию Андреевну».
Ну, какой в этом криминал? Ведь, как я уже говорил, доблесть и мужество проявлены были? Были. На передовой перед бойцами пела? Пела. Батарею «катюш» на свои деньги построила? Построила. Так в чем же дело? Из-за чего шум? А из-за Жукова.
Вы только представьте, летом 1947-го этому вопросу было посвящено специальное заседание ЦК ВКП (б), на котором Георгий Константинович и член Военного совета генерал-лейтенант Телегин схлопотали по выговору. Такого рода выговоры в те времена были преддверием ареста. С Телегиным именно так и случилось. А вот Жуков чудом уцелел.
Между тем Лидию Андреевну продолжали допрашивать. Ее обвиняли в «распространении клеветы о советской действительности, о том, что с антисоветских позиций осуждала мероприятия партии и правительства, а также в преступной связи с лицами, которые враждебно настроены по отношению к советской власти». Русланова все отрицала и виновной себя не признавала. Тогда ее снова вывели на тему отношений с Жуковым. И тут Лидия Андреевна предстала во всем блеске!
— Какой характер носило ваше знакомство с Жуковым? — поинтересовался следователь.
— Я уже говорила, что поддерживала с Георгием Константиновичем не просто хорошие, а дружеские отношения. И вообще, я считала для себя большой честью быть знакомой с Жуковым и гордилась этим знакомством. Дружила я и с его женой Александрой Дневной. Считая нас с Крюковым людьми, заслуживающими доверия, Жуков не раз делился с нами воспоминаниями об Отечественной войне.
— Что именно он говорил о войне? — оживился следователь.
— Что на фронтах, куда его направляли, царил беспорядок и наши войска преследовали неудачи, а после его приезда все менялось в лучшую сторону.
— Значит, он занимался самовосхвалением?
— Я бы не сказала, что это самовосхваление. Хотя не буду отрицать, что постоянное подчеркивание его особых заслуг раздражало даже самых верных друзей. Однажды не сдержался и Крюков. «Если послушать Жукова, то выходит, что только он один воевал, а все остальные ему аплодировали»,—раздраженно сказал он после одного парадного ужина.
— А вы с Крюковым не согласны?
— Нет, не согласна! Заслуги Жукова в деле разгрома фашистской Германии огромны, так огромны, что оценить их по-настоящему смогут только наши потомки.
— А в переписке вы с Жуковым состояли? — задал неожиданный вопрос следователь.
— В переписке не состояла, но когда его понизили в должности и отправили в Одессу, поздравляя с Октябрьскими праздниками, я послала ему телеграмму, которую подписала: «Преданная вашей семье Русланова». И вообще, — вскинула голову Лидия Андреевна, — я всегда говорила, говорю и буду говорить, что считаю Жукова не только великим полководцем, но и великим человеком и готова идти за ним хоть в Сибирь!
— За этим дело не станет, — недобро усмехнулся следователь. — А сейчас скажите, что за антиправительственный тост вы произнесли на одном из банкетов?
— Это был банкет на даче Жукова. После парада Победы он принимал у себя самых близких друзей. Там были такие известные генералы, как Новиков, Катуков, Телегин, Рыбалко, Соколовский и другие. Посчастливилось быть на этом банкете и мне. А тост был не антиправительственный, тост был за тех женщин — жен офицеров, которые прошли с мужьями большой жизненный путь, были их надежным тылом и которые умели ждать, пока их мужья били врага на фронтах Великой Отечественной. Потом я сказала, что, так как нет орденов, которыми бы награждали за верность и любовь от имени правительства, то я, желая отметить одну из таких жен, Жукову Александру Диевну, хочу наградить ее от себя лично. С этими словами я сняла с себя бриллиантовую брошь и вручила ее Александре Диевне. Ничего антиправительственного в этом тосте нет, и от своих слов я не отказываюсь. Жена Жукова с благодарностью приняла брошь, а Георгий Константинович прилюдно меня расцеловал.
— Расцеловал? — иронично вскинул бровь следователь. — А теперь послушайте, что показал на допросе ваш муж Крюков. Я цитирую: «Особенно отличились в создании рекламы Жукову бывший член Военного Совета 1-го Белорусского фронта Телегин, командующий авиацией Новиков, маршал бронетанковых войск Ротмистров, а также я и моя жена Русланова. Телегин под разными предлогами устраивал в Москве и Берлине банкеты, которые проходили в атмосфере лести и угодничества. Все мы старались перещеголять друг друга, на все лады восхваляя Жукова, называя его новым Суворовым, Кутузовым, — и Жуков принимал это как должное. Но особенно ему нравилось то, что Русланова прилюдно стала называть его “Георгием Победоносцем”. Надо сказать, что он не забывал нас поощрять. В августе 1944-го, когда Жуков был представителем Ставки на 1-м Белорусском фронте, я пожаловался ему, что меня обошли наградой за взятие города Седлец. Жуков тут же позвонил Рокоссовскому и предложил ему представить меня к награждению орденом Суворова 1-й степени. Это указание было незамедлительно выполнено, и я был награжден. Точно так же, превысив свои полномочия, он наградил и мою жену Русланову. Когда Жуков стал Главкомом сухопутных войск, он взял меня к себе и назначил начальником Высшей кавалерийской школы. Он же помог мне получить еще одну квартиру, третью по счету.
Неудивительно, что такое отношение Жукова ко мне и Руслановой превратило нас в преданных ему собачонок. А Русланова дошла до того, что на банкете, который Жуков устроил на даче, произнесла весьма двусмысленный тост, что, мол, раз правительство за верность и любовь не награждало жен офицеров, то она, Русланова, берет эту миссию на себя и награждает жену Жукова дорогой бриллиантовой брошью». Что вы на это скажете? — закончив читать, обратился следователь к Руслановой.
— Не знаю, что там почудилось Крюкову. Не забывайте, что все мужчины были в основательном подпитии. Л я сказала так, как сказала! Чего уж там юлить, я действительно считаю, что за верность и любовь надо награждать.
— А что за ссора была между вами и Жуковым?
— Ссора? Какая ссора? Не припомню... Нет, никаких ссор с Жуковым у меня не было.
— Ну как же не было? А на именинах оперного певца Михайлова? Ведь тогда произошел скандал.
— На именинах? Ах, да, вспомнила. Но никакого скандала не было... Хотя мог быть, — вздохнув, добавила она. — На именины Максима Дормидонтовича я приехала после концерта. Все были изрядно навеселе. Я этого не учла, начала острить, рассказывать анекдоты. И вдруг Жуков оборвал одну из моих острот, причем как-то резко, по-солдатски. Я обиделась. Да и у других гостей настроение испортилось. Но Жуков этого не заметил: в тот вечер он увлекся молодой женой одного генерала и все время с ней танцевал. Потом они вышли в коридор и надолго пропали. Понимая, что происходит, и этот генерал, и все остальные сидели как вкопанные, не смея помешать отлучившейся парочке. И только жена Жукова, заподозрив неладное, отправилась в коридор — и натолкнулась на целующуюся и, скажем так, не только целующуюся парочку. Она подняла страшный шум, стала кричать: «Вы только подумайте, я выхожу в коридор, а этот кобель целуется с чужой женой!»
— И что же Жуков? — нетерпеливо спросил следователь. — Что генерал?
—А ничего,—понимающе улыбнулась Русланова. — Генерал сидел бледный как смерть, а Жуков попытался превратить все в шутку. «Ну что, тебе жалко, что ли, если я разок ее поцеловал?» — улыбнулся он Александре Диевне, поправляя обмундирование. На этом все закончилось. К этому моменту и я перестала дуться. Так что никакого скандала не было. А генерал пошел на повышение.
Видя, что Русланова непреклонна и никакого военно-политического компромата на Жукова не даст, майор Гришаев зашел с другой стороны.
— Материалами следствия вы изобличаетесь в том, что во время пребывания в Германии занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Признаете это?
— Нет! — резко ответила Лидия Андреевна.
— Но при обыске на вашей даче изъято большое количество имущества и всевозможных ценностей. Где вы все это взяли?
— Это имущество принадлежит моему мужу. А ему его прислали в подарок из Германии... По всей вероятности, подчиненные, — неуверенно добавила она.
Два с лишним месяца Лидию Андреевну не вызывали на допросы, и она стала успокаиваться: значит, никаких новых данных у следователя нет, и ее скоро отпустят. Но майор Гришаев не сидел без дела, он подготовил такой удар, которого Лидия Андреевна никак не ожидала. 5 февраля 1949 года он ошарашил ее такой новостью, что она едва пришла в себя.
— Во время дополнительного обыска в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, в специальном тайнике под плитой были найдены принадлежащие вам 208 бриллиантов, в том числе необычайно крупные, по 12—13 каратов. Кроме того, мы нашли изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?
— Мне было жаль... Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, я не задумываясь их покупала, чтобы... чтобы бриллиантов становилось все больше и больше.
— А где вы брали деньги?
— Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен, особенно во время войны, когда «левых» концертов стало намного больше. А скупкой бриллиантов и других ценностей я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта.
— С не меньшим азартом вы приобретали и картины, собрав коллекцию из 132 произведений искусства, место которым в Третьяковской галерее.
— Не стану отрицать, что и приобретению художественных полотен я отдавалась со всей страстью.
Страсть — страстью, но когда я ознакомился с описью изъятых картин и другого имущества, честное слово, стало не по себе и в душе шевельнулось что-то похожее на неприязнь. Судите сами. У семейства Крюковых-Руслановых было две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, многие километры тканей, сотни шкурок каракуля и соболя, аккордеоны, рояли, редчайшие сервизы и... 4 картины Нестерова, 5 — Кустодиева, 7 — Маковского, 5 — Шишкина, 4 — Репина, 3 — Поленова, 2 — Серова, 3 — Малявина, 2 — Врубеля, 3 — Сомова, 3 — Айвазовского, 1 — Верещагина, 1 — Васнецова, а также полотна Сурикова, Федотова, Мясоедова, Тропинина, Юона, Левитана, Крамского, Брюллова и многих других всемирно известных художников.
Как вы понимаете, даже трех квартир и двух дач недостаточно, чтобы развесить все эти картины, значит, они пылились на чердаках, стояли у стен, и их никто не видел. Величайшие произведения искусства были изъяты из обращения, они перестали быть достоянием народа и превратились в дорогостоящие вещи, принадлежащие спекулянтско-мародерской семейке. Нет, что ни говорите, а неприязнь к этой парочке пробила серьезную брешь в чувстве сострадания и к генералу, и к его генеральше.
Следователю Гришаеву было не до сострадания, и он задал свой очередной вопрос:
— И как к вам попали эти картины? Ведь на улице они не продаются, каждая из них — национальная гордость и государственная ценность.
— Большинство картин я купила в Ленинграде. Сама я туда не ездила, в войну это было невозможно, но у меня были знакомые искусствоведы, которые подбирали для меня наиболее ценные картины. Такие же доверенные лица были и в Москве.
А теперь представьте блокадный Ленинград, умирающих с голоду людей и «искусствоведов» Руслановой, выменивающих за буханку хлеба подлинники Репина или Брюллова. Представили? Об эмоциях не спрашиваю, наверняка они с жирным знаком «минус».
Между тем Лидия Андреевна увлеклась воспоминаниями о том, как моталась по комиссионным магазинам и ювелирным мастерским, разыскивая алмазы и рубины, просила следователя их показать, перебирала камни дрожащими руками, называла их стоимость и очень сожалела, что плохо спрятала.
Думаю, что рассказ о том, у кого и за какие деньги она покупала картины и камни, не так уж интересен, а вот сценка из жизни артистической богемы той поры весьма любопытна. Видимо, желая доказать, что она ничем не хуже других, Лидия Андреевна приоткрыла наглухо зашторенное для простых людей оконце:
— Этим занималась не только я. Картины и драгоценности скупали и другие артисты. Например, на квартире Екатерины Васильевны Гельцер я видела богатую коллекцию картин, а также очень крупные бриллианты и изумруды. Большое количество драгоценностей у Антонины Васильевны Неждановой. Среди артистов даже ходит анекдот, что когда Нежданова надевает свои бриллианты, ее муж Голованов ходит за ней с совком, боясь, как бы она их не растеряла. Хенкин скупает картины и золотые часы. Очень богатым человеком слывет Ирма Яунзем. Имеются ценные бриллианты у Леонида Утесова, я сама их видела на его дочери. Большие деньги нажила Любовь Орлова, в основном за счет «левых» концертов. А Исаака Дунаевского в нашей среде называют советским миллионером — у него тоже большое количество бриллиантов. Что касается меня, то я признаю, что картины, бриллианты, платиновые и золотые изделия приобретала нелегально, с рук, в целях наживы. Я бы не хотела, чтобы меня считали обыкновенной валютчицей и спекулянткой, но от этого, видно, никуда не деться. Так что в стяжательстве и недостойном советской артистки поведении признаю себя виновной, — со вздохом закончила Лидия Андреевна.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.