СТОЛКНОВЕНИЕ С ТУЗЕМЦАМИ И НАБЕГ НА ВАЛЬПАРАИСО

СТОЛКНОВЕНИЕ С ТУЗЕМЦАМИ И НАБЕГ НА ВАЛЬПАРАИСО

Перед тем как потерять из виду «Мэриголд» и «Элизабет», Дрейк передал их капитанам инструкции, в которых, на случай разделения судов, рандеву было определено у побережья Чили в районе 30° южной широты. Позже Дрейк долго искал пропавшие суда, не оставляя надежды встретиться хотя бы с одним из них.

«30 октября мы подняли паруса и продолжали путь на север, на соединение с отбившимися кораблями нашей эскадры, — читаем в краткой версии записок Флетчера. — Была полная весна, ночь продолжалась всего два часа, погода благоприятствовала нам, и плавание вдоль берегов не представляло никаких затруднений. 25 ноября мы подошли к острову, который испанцы назвали Мучо, то есть Большим (на самом деле этот чилийский остров называется Моча. — В. Г.), и бросили здесь якорь. Остров оказался очень плодородным: много картофеля, маиса, из которого здесь делают хлеб; мы видели много овец и всякого скота; кроме того, говорят, остров очень богат золотом. Население его — индейцы, бежавшие с материка от жестокости испанцев. Генерал хотел получить от них провианта и воды и с этой целью в первый же вечер съехал на берег и был дружелюбно принят ими. Нам принесли двух жирных баранов, кур, а что касается воды, то знаками дали нам понять, что завтра утром, после восхода солнца, укажут нам источник ее».

На следующее утро, прихватив с собой пустые бочонки, Дрейк с одиннадцатью или двенадцатью людьми снова отправился на берег. Среди его спутников были Джон Брюэр, Джон Мартин, Томас Флуд, Томас Брюэр, Джон Грайп, Джон Маринер, Грегори Реймонд, датчанин по прозвищу Большой Нил, фламандец по прозвищу Маленький Нил и марон Диего. Все имели при себе шпаги и щиты, однако никто не взял с собой ни одного лука со стрелами. «Никто не ждал беды, так как туземцы проявляли дружелюбие, но беда тем не менее ждала, — замечает Флетчер. — По обе стороны маленькой бухточки, где пристала шлюпка, были густые заросли тростника, в которых притаилось несколько сот индейцев, только поджидавших подходящей минуты. Другие встретили белых гостей с тем, чтобы якобы провести их к источнику воды. Генерал приказал двум матросам пойти с бочонками за водой».

На пляж высадились Томас Брюэр и Томас Флуд. Но не успели они пройти и полпути к источнику, как сопровождавшие их индейцы набросились на них и куда-то поволокли. В то же время в моряков, оставшихся в шлюпке, полетела туча стрел. «Все были ранены: в ком торчало две, в ком — три, и пять, и десять, а в одном несчастном — даже двадцать одна стрела; кто был ранен в лицо, кто — в горло, в спину, в живот, — продолжает свой рассказ Флетчер. — Сам генерал был ранен в лицо, под правый глаз, и тяжело в голову. Никто бы не спасся, если бы одному матросу не удалось мечом перерезать веревку, за которую шлюпка была привязана к берегу. Стрелы посыпались и вслед удалявшимся, словно мошкара на солнце. Оба борта шлюпки изнутри и снаружи были истыканы стрелами вплотную, так что с корабля издали по одному этому могли судить, что делалось с людьми. Их окровавленный вид вызвал общий ужас. На горе, главный врач наш умер, другой был на вице-адмиральском судне; у нас оставался только помощник, еще юноша, у которого было гораздо больше доброго желания, чем искусства. И тем не менее все потом, за исключением одного, выздоровели».

В действительности, от ран умерли два участника экспедиции: канонир Большой Нил, получивший не менее двадцати ран, и марун Диего — слуга Дрейка, участвовавший с ним в панамской экспедиции.

«…Теперь надо было думать о двух несчастных, оставшихся на берегу, — читаем в отчете об экспедиции. — Со всей поспешностью мы снарядили свежую команду, но помочь им не было никакой возможности. Когда шлюпка приблизилась к берегу, там была огромная толпа в две тысячи человек, вооруженных с головы до ног. Бросались в глаза блестевшие на солнце серебряные наконечники копий и стрел. Наши несчастные, крепко связанные, лежали на земле, а дикари, взявшись за руки, с песнями и пляской водили кругом хоровод. Мучители срезали с них ножами куски мяса и подбрасывали в воздух; плясавшие подхватывали упавшие куски и пожирали их, словно собаки. Уже дошли до костей, но жизнь в них еще теплилась. Наши матросы дали по дикарям несколько залпов, которые не причинили им вреда, потому что каждый раз они успевали ничком упасть на землю и потом снова принимались за свое дело, совершенно озверелые. Конечно, можно было отмстить им залпом с корабля, но генерал не согласился на это. Причина этого зверства та же, что и прежде: ненависть к испанцам за их кровавую жестокость. Бежав с материка, они никогда не упускают случая пролить испанскую кровь и отведать испанского мяса, когда оно попадается под руки. Так как они из всех народов мира знают только испанцев, то, естественно, и нас приняли за них, тем более что наши матросы, несмотря на запрещение, имели неосторожность спрашивать воду по-испански — agua. В тот же день мы покинули остров Мучо [Моча]. Мы искали места, где наши больные могли бы спокойно поправиться и отдохнуть. 30 ноября (по данным Нуньо да Силвы, 3 декабря. — В. Г.) мы бросили якорь в заливе Филиппа (ныне бухта Кинтеро. — В. Г.) и тотчас же снарядили шлюпку на розыски. Посланные доложили, что, несмотря на все старания, они не нашли того, что нужно; видели громадные стада диких буйволов, но нигде никаких признаков жилья; только на обратном пути заметили в бухте индейца, который с челнока ловил рыбу, захватили его вместе с челноком и доставили к генералу. Рыболов имел очень добродушный и располагающий в его пользу вид, с любопытством все рассматривал и благодарил за подарки. Мы постарались объяснить ему, в чем нуждались, и отпустили его на берег в его челноке, сделанном из тростника, и в сопровождении нашей шлюпки.

Высадившись, он попросил наших матросов дождаться его возвращения и вскоре вернулся в сопровождении нескольких своих, которым, очевидно, передал новости и показал щедрые подарки; все имели очень довольный вид. Затем явились и другие, среди которых был и их предводитель. На лошади привезли провиант: кур, яйца, жирную свинью и тому подобное. Чтобы не вызывать в белых никакого подозрения в коварстве, они погрузили все на свой челнок, и предводитель, отправив лошадь назад, непременно хотел один, без своих товарищей, повидать нашего начальника».

Этого индейца звали Фелипе, и он, по утверждению Нуньо да Силвы, неплохо говорил по-испански. Фелипе сказал, что в гавани Вальпараисо, примерно в шести лигах южнее, стоит на якоре испанский корабль. Индеец готов был провести англичан в указанную гавань.

Нападение на Вальпараисо Флетчер описал весьма лаконично:

«5 декабря наш лоцман привел нас в гавань, которую испанцы называют Вальпараисо. Правда, мы не застали здесь своих товарищей, не было и никаких слухов о них, но зато нашли в изобилии все, в чем нуждались. Между тем в городе оказалось несколько складов местных вин, а в порту стоял большой корабль „Капитан Мориаль“, только что пришедший из Перу. Он принял вновь прибывших за испанцев, поднял флаг и забил в барабаны. Мы подошли вплотную, и наши матросы бросились на абордаж. Один из них, говоривший немного по-испански, сшиб с ног мешавшего ему испанца: „Abajo, perro!“ („Вниз, собака!“). Никого они не убили, да и некого было бы убивать, потому что испанцы перекрестились, прыгнули за борт и поплыли к берегу. Приступили к осмотру. Корабль, оказалось, был нагружен главным образом теми же винами, а также некоторым количеством золота. Тут же был большой, золотой, осыпанный изумрудами крест с пригвожденным на нем золотым же богом. В городе, который был покинут жителями и пуст, нашли в церкви потир и напрестольную пелену, которые отдали судовому священнику на украшение его церковной утвари.

Мы провели здесь несколько дней, подкрепляя себя, а вместе с тем и облегчая корабль от столь тяжелого груза, и 8 декабря, вдоволь запасшись на долгий путь вином, хлебом, свининой и т. д., пошли назад на старое место, напрягая все наше разумение и старание к тому, чтобы найти отделившиеся от нас корабли нашей эскадры».

Из других источников известно, что упомянутое судно принадлежало Эрнандо Ламеро и было 120-тонной капитаной — флагманским кораблем в экспедиции Альваро де Менданьи, которую он совершил десятью годами ранее в сторону Соломоновых островов. На его борту находилось лишь восемь белых и три нефа. Приняв англичан за своих соотечественников (кто же еще мог плавать в Южном море!), испанцы приветствовали их барабанным боем и пригласили выпить с ними вина. Дрейк отправил на испанское судно 18 матросов во главе с Томасом Муном. Поднявшись на палубу, Мун ударил испанского пилота Хуана Гриего (Хуана Грека) кулаком в лицо и велел ему и всем остальным убраться в трюм. Перепуганные члены команды подчинились этому приказу, за исключением шкипера Ламеро, который прыгнул за борт и быстро поплыл к берегу.

Взяв одну свою и одну трофейную шлюпки, Дрейк отправился в «город», оказавшийся в действительности скромным поселком: в нем насчитывалось лишь восемь или девять домов и одна церковь. Ограбив их, англичане нашли на складах большой запас чилийского вина. Из церкви они забрали колокол, потир и другие серебряные украшения, а также ризы и католический требник и, по свидетельству да Силвы, «немедленно уничтожили их». На призе нашли 1770 кувшинов вина, много кедровых досок и золото из Вальдивии, которое, согласно описи, составленной шкипером Ламеро, оценивалось в 24 тысячи песо. Золото хранилось в четырех тюках. Поскольку один из них был найден под рулевым устройством в ящике с мукой, можно предположить, что шкипер не стал регистрировать его. Согласно более поздним показаниям капитана Сан Хуана де Антона, в руки корсаров попало также великолепное золотое распятие, украшенное изумрудами.

Пилота Хуана Гриего Дрейк забрал к себе на корабль. После этого с «Золотой лани» на борт приза перешла команда из двадцати пяти человек, и на следующий день, 8 декабря, оба судна покинули Вальпараисо. 9 декабря англичане вернулись в бухту Кинтеро, где индеец Фелипе, получив в награду несколько ценных подарков, сошел на родной берег.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.