ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОЧЕМУ Я СТАЛ КОММУНИСТОМ. ВО МНЕ БЫЛО НЕЧТО ТАКОЕ, ЧТО ОТЛИЧАЛО МЕНЯ ОТ ДРУГИХ…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОЧЕМУ Я СТАЛ КОММУНИСТОМ. ВО МНЕ БЫЛО НЕЧТО ТАКОЕ, ЧТО ОТЛИЧАЛО МЕНЯ ОТ ДРУГИХ…

Отправная точка жизни… Она не обязательно должна совпадать с местом и днем рождения. Но Рихард Зорге всегда придавал особое значение именно тому факту, что родился он на юге России, на Апшеронском полуострове: "Я родился на Южном Кавказе, и этот факт из моей жизни я всегда помнил".

Первые слова, которым он научился, были русские слова: до четырех лет он не знал немецкого языка. Его мать Нина Семеновна Кобелева, дочь подрядного рабочего на железной дороге Баку – Сабунчи – Черный город, выросла на Апшероне, была привязана к его мрачной красоте всем сердцем, а очутившись позднее за границей, до конца своих дней тосковала по родине, и эта тоска передалась Рихарду.

В глубинах его сознания навсегда осталось ощущение просторов России, ласкового света зеленого Каспия, снеговых громад Кавказа. Промысловые поселки, пропахшие нефтью, – Сабунчи, Сураханы, Раманы, Балаханы, Бюль- Бюли. Тяжелый зной, который не смягчается даже ветром хазри. Край нефти… Она сочится из-под ног, пропитала казармы и катухи – убогие жилища рабочих. Черные дощатые вышки, масляно блестящие нефтяные озера, в которых гибнут неосторожные птицы… Русская речь мешается с азербайджанской, армянской, с персидской, грузинской, с английской, немецкой, французской, шведской…

В разговорах и в письмах мать называла Россию родиной; так же привык думать о России и Рихард. Мать и старшие братья Герман и Вильгельм по вечерам пели тягучие мечтательные русские песни.

«Наша семья во многих отношениях значительно отличалась от обычных семей берлинских буржуа, – напишет он потом. – В семье Зорге был особый образ жизни, и это наложило на мои детские годы свой отпечаток, я был непохож на обычных детей… Во мне было нечто такое, что несколько отличало меня от других…»

Вот почему в интимной беседе со своим другом Эрихом Корренсом Рихард Зорге мог воскликнуть:

«Я, может быть, слишком русский, я русский до мозга костей!..»

Нина Семеновна Кобелева была из бедной семьи. Когда ее родители умерли, на руках у двадцатидвухлетней Нины остались шестеро братьев и сестер, которых нужно было кормить, одевать, обувать. В это время к ней посватался сорокалетний немецкий техник с нефтепромыслов Адольф Зорге, красивый, представительный мужчина с роскошной бородой. Он был вдовцом. Где-то в Германии проживали у родственников его дочери Амалия и Эмма. После недолгих раздумий Нина Семеновна согласилась выйти за него замуж. Они обвенчались и стали жить в большом двухэтажном доме в деревне Сабунчи. В своем рабочем кабинете Адольф Зорге повесил портреты предков: некоего пастора Георга Вильгельма Зорге из Бетау и его супруги Хедвиги Клотильды, в жилах которой текла и славянская кровь. Георг Вильгельм был нарисован художником в одеждах священнослужителя; такой портрет в кабинете потомка мог служить лучшим паспортом его благонадежности. А техник Адольф Зорге хотел казаться благонадежным, опорой империи, добропорядочным буржуа. Пастор и Хедвига Клотильда имели десять детей, столько же хотел иметь и Адольф Зорге.

Он всякий раз подчеркивал свое прусское подданство, по никогда не рассказывал ни о своем отце, ни о братьях отца (детях того самого пастора Георга Вильгельма): и отец, и два его брата были активными революционерами до и после революции 1848 года. Революционная работа была смыслом их жизни. Особую известность на этом поприще завоевал дядя Фридрих. Участник Баденского восстания 1849 года, близкий друг Маркса и Энгельса, он после подавления восстания вынужден был эмигрировать сначала в Швейцарию, Англию, а затем в Америку. Фридрих Зорге стал организатором американской секции I Интернационала, а на Гаагском конгрессе I Интернационала, в 1872 году, его избрали секретарем Генерального совета. Слава дяди, видного деятеля международного рабочего движения, ученика Маркса и Энгельса, автора многих социалистических и политических трудов, страшила и угнетала обывателя Адольфа Зорге; этот дядя, которого Адольф и в глаза-то никогда не видел, эмигрировал и жил в Нью-Йорке, писал брошюры о том, что «в Германии социализм уже образует всеми уважаемую силу, которая заставляет дрожать даже великого Бисмарка. Во Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Австрии, России, Италии и Испании и теперь в Англии – всюду по всему цивилизованному миру социализм пускает корни… И социализм завоюет весь мир!..» От такого родственника хотелось отгородиться каменной стеной.

Адольф Зорге приехал из Германии в Россию, в Азербайджан, в 1885 году. Это было время Ротшильда, братьев Нобель и других английских, шведских, французских и немецких нефтепромышленников, постепенно вытеснявших с Апшерона русских и местных капиталистов. Царское правительство продавало с торгов частным лицам нефтеносные земли, которые отбирались у крестьян деревень Рамапы, Сураханы, Сабунчи, Бибиэйба и других.

Адольф Зорге имел возможность наблюдать, как крестьяне, будучи до крайности возмущены таким отношением властей, прогоняли чиновников горного управления, уничтожали межевые знаки, засыпали или поджигали колодцы и шахты. Вспыхивали бунты, на помощь крестьянам приходили рабочие нефтепромыслов, гремели выстрелы, и Адольфу Зорге казалось, что начинают оправдываться прогнозы дяди Фридриха о шествии идей социализма.

Да, Адольф Зорге прибыл па Апшерон в беспокойное время. Каждую весну здесь вспыхивали эпидемии чумы. Летом свирепствовала холера. Этому способствовали не только антисанитарные жилищные условия рабочих, но и отсутствие пресной питьевой воды на промыслах. В 1892 году Зорге перешил две эпидемии – чумную и холерную. Он страшился не за себя – за детей. Врачей здесь было мало. Их функции нередко выполняли полицейские. Апшерон дышал карболкой и известью. Полицейские протягивали длинную веревку поперек улицы поселка, и людской лоток, нахлынув на веревку, останавливался. Полицейские торопливо хватали всех подряд, а затем увозили в холерные бараки. Если холера считалась «болезнью грязных рук», то чума появлялась неизвестно откуда, подкрадывалась незаметно. Ее словно бы приносили весенние ветры.

Адольф Зорге называл Апшерон «черным адом». Но в этот черный ад продолжали слетаться «рыцари» наживы со всего света. Их не могли запугать ни бунты, ни чума, ни холера. Россия поставляла больше половины мировой добычи нефти, занимала одно из первых мест на мировом рынке, оставив далеко позади такие страны, как Америка, Аргентина, Перу.

Сперва Зорге работал на буровой вышке, потом перешел на нефтезавод. В нефтяном деле он смыслил мало, но был прилежен и исподволь учился у местных мастеров – русских и азербайджанцев, которые по знанию добычи нефти очень часто превосходили иностранных специалистов.

Прикопив денег, он стал скупать нефтеносные участки. Прослужив добрый десяток лет на промыслах, он обрел особую интуицию: стал чувствовать «нефтяную жилу», на торгах, или шайтан-базарах, как тут их называли, не кидался, как некоторые его земляки, скупать все соседние с нефтяным фонтаном участки, а выжидал. Он не любил рисковать. Большинство представителей иностранных фирм было занято спекуляцией участками; они не занимались организацией бурения, а лишь продавали и перепродавали все участки, скважины, оборудование. Адольф спекуляцией не занимался, он вкладывал сбережения в участки, нефтяные заводы. И в конце концов он добился своего: в «черном аду» Апшерона он построил свой маленький семейный рай, сделался респектабельным буржуа, многосемейным собственником. Все идеалы были достигнуты.

4 октября 1895 года здесь же, в Сабунчах, родился пятый ребенок в семье Зорге – Рихард.

Великий русский писатель Максим Горький, побывавший в те годы в Сабунчах, оставил нам яркое описание этого промысла:

«…Среди хаоса вышек прижимались к земле наскоро сложенные из рыжеватых и серых нетесаных камней длинные, низенькие казармы рабочих, очень похожие на жилища доисторических людей. Я никогда не видел так много всякой грязи и отбросов вокруг человеческого жилья, так много выбитых стекол в окнах и такой убогой, бедности в комнатах, подобных пещерам».

Рихарду Зорге врезалась в память картина: угольно- черные вышки, сотни вышек; все пространство заставлено этими вышками, и они, как памятники какого-то странного гигантского кладбища; весь Апшеронский полуостров заселен этими вышками. Даже керосиновый завод в Сураханах напоминал не промышленные предприятия, а некие мазары. Самосознание Рихарда пробудилось в тот день, когда он вдруг увидел эти вышки и маленьких людей в пропитанных нефтью пиджаках, копошившихся у их подножия. Было словно бы озарение: люди, чтобы не умереть от голода, должны все время суетиться у этих вышек, делать что-то таинственное; и вышки показались грозными, одушевленными, они надвигались со всех сторон… Это видение долго преследовало его.

Когда Рихарду исполнилось три года, семья переехала в Германию. Адольф Зорге купил небольшой дом в Вильмерсдорфе, западном пригороде Берлина, на Манизерштрассе, развел сад и зажил обеспеченной старостью. II если до сих пор воспитанием детей он почти не занимался, поручив это дело жене, то теперь, оказавшись на родине, он решил взять воспитание сыновей на себя, дабы привить им истинно немецкий дух, внушить, что «Deutschland uber alies!». Его сыновья должны вырасти верноподданными немцами и забыть, что в их жилах течет и русская кровь. Он старался также привить им сугубо немецкую пунктуальность, практицизм, без которого не может быть делового человека. Деловой человек обязан помнить слова философа, что «поборники равенства и справедливости – тарантулы», что «стремление к власти – выше самой жизни», что в мире побеждает сильнейший, а остальным «людям – детям горя и страданий – лучше бы не родиться вовсе или хотя бы поскорее умереть», что надо любить мир, но лишь как средство к новой войне, так как хорошая война освящает любую цель, о доброте же пусть щебечут девчонки. Му- жественными, беззаботными, способными к насилию – такими хочет нас видеть мудрость… Сыновья должны приумножить капиталы отца.

«Отец был националистом и империалистом, – скажет Рихард позже, – он всю жизнь прожил под впечатлением, полученным в юношеские годы, когда в результате войны 1870-1871 гг. была создана Германская империя, он только и знал, что беспокоился о своей собственности за границей и о своем общественном положении».

В кругу семьи Рихард, как самый младший, был всеобщим любимцем, его ласкательно называли Ика. В школе – «премьер-министром». Почему «премьер-министром»? Он был не по годам развит, на каждом шагу проявлялось его стремление к самостоятельности.

«Я прослыл трудным учеником, нарушал школьную дисциплину, был упрямым, своенравным и непослушным».

Ика ненавидел зубрежку. Он любил рассуждать, давать собственную оценку прочитанному. У «премьер-министра» было свое государство, источник силы и мощи – книги. Они раздвигали границы мира в пространстве и во времени. Французская революция, облик «неподкупного» Робеспьера, закончившего свой блистательный путь под ножом гильотины, наполеоновские войны, сражение на улице Сент-Антуан в дни июньского восстания 1848 года, революция в Германии, восстание рабочих в Мюнхене, революционные бои на улицах Нассау, Баденское восстание…

Разглагольствования отца об особой миссии Германии, о «национальной миссии» пруссачества и Гогенцоллернов, о расовом превосходстве немецкой нации Рихард слушал без всякого интереса, не придавал им значения, как не придаешь значения ворчанию старого человека, страдающего от грудной жабы.

У Рихарда был другой наставник – его старший брат Вильгельм. Случалось, они вдвоем шли в центр города и целыми днями бродили по улицам, проходили мимо замка Фридриха Великого, Берлинского собора, университета, прусской библиотеки, уединялись в укромном уголке в Тиргартене. Брат с таинственным видом рассказывал о двоюродном деде Фридрихе, который совсем недавно, 26 октября 1906 года, скончался в далекой Америке. Фридрих был коммунистом, другом вождей рабочего класса Маркса и Энгельса. Вышла в свет переписка Фридриха Зорге с Марксом, Энгельсом и другими деятелями рабочего движения. Вот она, эта книга! Есть и другие работы Фридриха Зорге, например брошюра «Социализм и рабочий» – здесь очень популярно изложено учение Маркса и Энгельса. Правда, в этом учении брат разбирался слабо, но ему удалось заинтересовать Рихарда личностью их двоюродного деда.

Этот человек принимал участие в Баденско-Пфальцском восстании. Именно тогда встретились впервые двадцатилетний волонтер Фридрих Зорге и молодой адъютант командира корпуса повстанцев коммуниста Виллиха Фридрих Энгельс, обладающий исключительной храбростью и стойкостью. А потом, когда прусская реакция подавила восстание, для Зорге началась жизнь, полная приключений: скитания, эмиграция, занятия музыкой в роли учителя; Фридрих Зорге был свидетелем гражданской войны между Севером и Югом в Америке, и только слабое зрение не позволило ему уйти добровольцем в армию северян. Он прожил почти восемьдесят лет…

Ж если дела Бисмарка, о которых с упоением рассказывал отец, были чужды Рихарду, то все, что случалось с двоюродным дедом, глубоко интересовало его: дед был по-настоящему смелым, дерзким человеком.

Здесь, в парке Тиргартен, брат рассказывал Рихарду о революции 1905 года в России, о расстреле рабочей демонстрации царем, о всеобщей стачке бакинских рабочих и их столкновении с войсками, о восстании на броненосце "Потемкин". Все это будоражило душу. Баку… Значит, и в Сабунчах стрельба, революция… Ведь это рядом. И пока отец волновался за свои участки в Сабунчах, сыновья желали полного успеха восставшим.

Брат считал себя сторонником русского анархиста Кропоткина, пытался внушить Рихарду его ортодоксии: анархический коммунизм, взаимопомощь как основной фактор общественного развития, федерация свободных производственных общин, образовавшихся в результате социальной революции… В учениях, взаимно исключающих друг друга, трудно было разобраться, но все это будило мысль Рихарда. Он хотел разобраться. Он сделал для себя открытие исключительной важности: история – это не только то, что прошло; история творится и сейчас, у всех на глазах. Он полюбил историю. Она была ключом к пониманию всего того, что происходило и происходит с человеческим обществом. К истории примыкала полити- ка. Человек, не ориентирующийся в политике, – слеп. Рихарда удивляли люди, равнодушные к политическим вопросам. Но политика требовала умения анализировать и обобщать. Как говорил великий Гёте:

Чтоб в бесконечном путь найти верней,

Анализировать и связывать умей!

Иногда Рихарду казалось, что у него врожденная способность к таким вещам. Он словно бы интуитивно угадывал, что к чему, и эта проницательность поражала и учителей, и его товарищей. Потому-то и закрепилась за ним кличка «премьер-министр». Ему прощали озорство, нерадение ко всем предметам, находящимся по ту сторону политики, истории и обществоведения, так как угадывали в нем глубокую, серьезную натуру, перед которой открыты неведомые горизонты. Он был развит физически; записался в рабочий спортивный кружок и аккуратно посещал его; его кулаков побаивались самые отчаянные драчуны.

В пятнадцать лет пытался осилить Канта, его трансцендентное учение, «Критику чистого разума» и «Критику практического разума». С точки зрения трансцендентальной философии мир раздваивается, расчленяется на два независимых друг от друга мира: «я» и «не-я»; но что дает нам право отделять себя от внешнего мира? Не является ли наше «я» также «вещью в себе»? Орешек оказался не по зубам, и тогда Рихард решил начать все с самого начала, с античной философии, с истории философии. Школьный учитель, заметив на парте Рихарда одну из книг Гегеля, был изумлен и заинтересован: неужели пятнадцатилетний паренек в состоянии постичь всю эту ученую премудрость? И спросил, как Рихард понимает историческую схему Гегеля. Зорге ответил шуткой: «Мировой дух зарождается в потенциальной форме в Китае, он там, так сказать, спит. В Индии мировой дух начинает грезить. В Персии он просыпается, в Египте встает и одевается, вместе с финикиянами он прогуливается по Средиземному морю и останавливается в Греции, чтобы позавтракать. В Риме он обедает, с тем чтобы в Римской империи, поужинавши, улечься спать по поводу пришествия варваров. Спячка продолжается в течение всего средневековья. Вторичное пробуждение мирового духа происходит в эпоху Ренессанса. Потом он воплотился в прусской абсолютной монархии. Так ему и надо!»

«В истории, литературе, философии, обществоведении я был намного сильнее любого из учеников моего класса. По остальным же предметам учился ниже среднего уровня. В течение длительного времени я скрупулезно изучал политическую обстановку. Когда мне исполнилось 15 лет, я стал проявлять живой интерес к таким «трудным» писателям, как Гёте, Шиллер, Лессинг, Клопшток, Данте».

Гёте, Шиллер, Лессинг – эти лучшие представители передового немецкого бюргерства жили в ту политическую и социальную эпоху, когда общество было проникнуто низким, раболепным, гнусным, торгашеским духом; и вот против этого феодально-дворянского общества, прогнившего насквозь, выступали эти писатели. Как зачарованный, повторял Рихард вслед за Фаустом:

Рождается великое во мне: Что? – угадай!..

Поразили слова Гёте: «В современной буржуазной жизни человек поставлен в очень узкие границы религией, законами, моралью…»

Высокопарный Фридрих Готлиб Клопшток, автор знаменитой четырехтомной эпической поэмы «Мессиада», показался невыносимо скучным. Зато в трактатах, драмах и статьях Лессинга Рихард открыл бездну ума и иронии, Лессинг ставил выше всего свободу мысли и силу разума, он был учителем человечества, одним из наиболее революционных умов Германии XVIII века, выдающимся деятелем немецкого Просвещения. Да и нравственный облик Лессинга импонировал Рихарду. Великий драматург был на редкость щедрым человеком: говорят, он постоянно держал в карманах золотые вместе с мелкой монетой и часто по ошибке подавал нищему золотой. Если нищий возвращал монету, Лессинг смеялся от радости, что есть еще на свете честные люди, и приказывал нищему взять червонец. «Умереть за правду прекраснее, чем обладать ею», – говорил Лессинг, и эти слова были девизом его жизни. Он ненавидел прусскую монархию, прусского короля Фридриха III, именовал Пруссию «самой рабской страной в Европе».

Говорят, что у Ибсена был удивительный дар направлять разговор па темы, могущие дать ему материал для изучения характеров. Подобным даром обладал и юный Рихард Зорге. У него была «жажда» на людей. Он их всех помнил, так как обладал исключительной памятью.

Он обладал всеми родами памяти: памятью мест, вещей, форм, памятью на чувства, звуки, запахи; он мог буквально воспроизводить раз прочитанное. Под влиянием Гёте, Шиллера и Лессинга он начал писать стихи. Это были аллегории, философские отвлеченности, настроения, выраженные в холодных четких образах.

Умей смирять желания свои, Прячь и храни и радость, и страданье, Настойчив будь в минуту испытанья…

Уже в эту пору он старался выработать некое жизненное кредо. Гордые слова Данте стали его девизом: «Segui il tuo corso, e lascia dir le genti!» («Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно!»)

В 1911 году умер Адольф Зорге. Грудная жаба и постоянные волнения скосили его. А волноваться было от чего: в этом году цены на нефть резко упали, Адольф Зорге со своими ашперонскими участками оказался на грани разорения.

…Рихард сделался замкнутым, утратил интерес к озорным проделкам. Он стал взрослее. Юность кончилась. И если раньше он проявлял интерес к чужой душевной жизни, то сейчас занялся самонаблюдением. По-прежнему оставался в нем глубокий интерес к политике, и он узнает, что в мире назревают грозные события. Все чаще стали писать газеты о Марокко, где сталкивались интересы Германии и Франции; французская печать на повестку дня поставила вопрос об Эльзасе и Лотарингии, захваченных Германией; немецкие журналисты и политики в открытую заявляли, что главный враг Германии – Англия и что пора силой оружия вытеснить ее с рынков на Ближнем Востоке и в Африке. Неплохо было бы отторгнуть у России Прибалтику, Финляндию, Украину, укрепиться на Кавказе…

Назревала мировая война.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.