«Утешительно»

Жизнь в Петербурге продолжала течь обычным порядком. О событиях на Дворцовой площади уже не говорили; рассказы и легенды о Гапоне умолкли. Война тоже не особенно волновала, — там ничего нового не происходило. После Мукдена все как-то затихло. Интересовались вопросом, скоро ли дойдет эскадра Рожественского 1*. Эта эскадра состояла из разной рухляди, но ведь «Бог не выдаст, свинья не съест» 2*.

К тому же число людей, которые держались мнения — «чем хуже, тем лучше», росло. Становилось ясным, что так продолжаться все равно не может. Надеялись, что, быть может, поражение отрезвит, заставит правительство выйти из своей летаргии, заняться не одним сохранением в неприкосновенности самодержавия, но и нуждами народа, приступить к неотложным реформам. Проигранная война, конечно, тяжелый удар для самолюбия, но почти всегда действует благотворно.

Вообще, война в 1905 году отошла на второй план. На первый выдвигалось происходившее в самой стране. А там, после долгой спячки, пробуждались и пробуждались гневными. О тиши, глади и Божьей благодати говорить едва ли приходилось.

Революционная пропаганда шла вовсю. Террористы не покладали рук. Убиты были: великий князь Сергей Александрович, Плеве, Боголепов, Сипягин 3* — виновные и невиновные. Даже второстепенных представителей власти подстреливали, как куропаток.

На фабриках бастовали, «истинные патриоты» своего отечества 4* занимались провокацией, учащаяся молодежь, верная своему прошлому, для блага родины демонстративно не училась. Прогрессивные элементы, земские люди совещались, проекты конституции ходили по рукам. Нарождались политические партии с программами едва ли по плечу многим европейским нациям и никуда не годными для России.

Высшее правительство прогрессивно слепло; низшие власти, страдали параличом; Охранное отделение прогрессивно свирепствовало. Призываемые запасные пьянствовали и разносили станции и кабаки. А Государь на докладах продолжал писать: «Утешительно».

Наконец пришло радостное известие, — эскадра подходит. И действительно, эскадра благополучно, вопреки всему, достигла Японии, и у Цусимы в один день была уничтожена, погибла. Ужасное известие оглушило, как громовой удар. Но вечером в Петербурге музыка гремела, ярко освещенные шантаны были переполнены, шампанское, как всегда, лилось рекой.

Не помню точно, в каком месяце воспоследовал Высочайший манифест. О чем? Этого никто не понял. В Петербурге этот Манифест одни называли каталогом Мюра и Мерилиза 5*, другие — «о том, о сем и ни о чем» или «по усам текло, а в рот не попало».

В нем вперемежку было упомянуто обо всем, что угодно: и об улучшении сельского быта, и об улучшении положения дворян, об улучшении церкви, о сельском хозяйстве. Читали и не понимали.

— Читали? — спрашивали друг друга.

— Читал, да ничего не понял. А вы? В чем дело?

— Я тоже не понимаю.

Этот вопрос задал мне и один министр, и председатель одного из департаментов Государственного совета.

О Манифесте спросил меня и извозчик, а потом мне же и разъяснил.

— Читали Манифест, барин?

Предвидя дальнейшее и не желая дискредитировать Царя, я ответил, что прочесть еще не успел.

— А ты читал?

— Нам его прочли в чайной.

— Что же, понял?

— А как же! Новые, значит, налоги будут.

Потом узнали, как все было. Государь еще в 1904 году повелел Плеве написать манифест для успокоения умов. И Плеве, нужно думать, так как был умен, то манифест он написал толково. Но Царь тут же велел вклеить заметки, а может быть, мысли, собственноручно написанные на листе бумаги. Плеве вклеил, как мог, и вышел каталог Мюра и Мерилиза 6*.

Публика смеялась. И царский престиж падал.

Говоря о престиже царской власти, я вспомнил, что в день убийства Плеве ко мне зашел знакомый, член Думы. После окончания разговора я пошел проводить его, и в приемной мы увидели одну из служащих в Обществе барышень в растрепанных чувствах. Оказалось, что, проезжая около Варшавского вокзала, она была свидетельницей покушения. По ее словам, убили французского посланника.

— Что за безобразие, — сказал мой гость, — французского посланника! Лучше бы Плеве ухлопали… — и остановился. — Кто бы несколько лет тому назад мог поверить, что люди, как мы с вами, будут говорить такие слова. А дожили. Пожалуй, скоро до того доведут, что и мы сами бомбы метать начнем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.