Глава 1 ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ АТАМАНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ АТАМАНА

В советское время имя Григория Котовского было овеяно славой. Его воспевали как героя Гражданской войны, истинного большевика и борца за народное счастье. Но после падения коммунистического режима на свет божий всплыли его уголовное прошлое и военные операции против разного рода повстанцев, не принявших советскую власть. Что здесь правда, а что — пропагандистский вымысел? Кем же на самом деле был Григорий Котовский — лихим разбойником, предложившим свои услуги победившей революции, или стихийным революционером, нашедшим в революции наилучшее применение своим способностям?

Точно известно, что Котовский в молодые годы был одним из вожаков уголовного мира на юге России. Его имя наводило ужас на Бессарабию и западные уезды Херсонской губернии, включая крупнейший порт империи Одессу. Таких, как Котовский, тогда называли по-разному — бандитами, гайдуками, разбойниками, налетчиками, народными мстителями. Сам же Григорий Иванович впоследствии предпочитал, чтобы его называли народным мстителем или, в крайнем случае, «последним гайдуком». Но если отбросить романтический флер, то с правовой точки зрения Котовский был настоящим уголовником, освоившим две криминальные специализации — разбойника, грабившего своих жертв на дорогах и в сельских усадьбах, и налетчика, грабившего горожан главным образом в их квартирах и магазинах и только в исключительных случаях — прямо на улице. Налеты и грабежи он прикрывал декларациями о стремлении справедливо перераспределить общественный продукт, отнять неправедно нажитое у богатых и передать его бедным. Во все времена разбойники обычно грабили богатых, поскольку у бедных нечего было взять. Только вот беднякам немного перепадало от Котовского и его друзей.

В начале XX века в Бессарабии целая дюжина разбойничьих атаманов наводила ужас на помещиков и полицию, но если мы сегодня и вспоминаем их имена, то, как правило, в связи с биографией Котовского. Значит, было что-то в этом «последнем гайдуке», что выделяло его из числа других бессарабских криминальных авторитетов. Это что-то — успешная служба Котовского в Красной армии, сначала командиром бригады, а потом — командиром кавалерийского корпуса. Этот очень важный факт его биографии, а также ранняя смерть, причем не в результате политических репрессий, сделали из Котовского культового советского героя. Но надо заметить, что Григорий Котовский был не единственным представителем уголовного мира, оказавшимся в рядах Красной армии. Друг Котовского и «король» криминальной Одессы Мишка Япончик тоже короткое время был командиром полка в Красной армии, но это закончилось для него трагически. Если Котовский преуспел в этом куда больше Япончика, значит, в его характере были такие качества, которые помогли ему превратить разбойничью шайку в регулярное войско. Его бригада была не просто не хуже, но даже лучше многих других советских кавбригад. А после Гражданской войны Котовский стал не только командиром корпуса, но и крупным хозяйственником, основателем Бессарабской коммуны. Следовательно, были у него и организаторский талант, и военные способности, хотя военному делу он нигде не учился.

Мифологизация Григория Ивановича Котовского как легендарного героя Гражданской войны, начатая еще при его жизни, приняла законченные формы после его внезапной и нелепой смерти. Классическую формулу этой мифологизации дал Сталин в некрологе, опубликованном почти с полугодичным опозданием 23 февраля 1926 года, в День Красной армии, в харьковской газете «Коммунист»: «Я знал т. Котовского, как примерного партийца, опытного военного организатора и искусного командира.

Я особенно хорошо помню его на польском фронте в 1920 году, когда т. Буденный прорывался к Житомиру в тылу польской армии, а Котовский вел свою кавбригаду на отчаянно-смелые налеты на киевскую армию поляков. Он был грозой белополяков, ибо он умел „крошить“ их, как никто, как говорили тогда красноармейцы.

Храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых — таким помню я т. Котовского.

Вечная ему память и слава».

После публикации написанного Сталиным некролога Котовский официально стал культовым советским героем, именем которого полагалось называть улицы, поселки, колхозы и пароходы.

Легендарный разбойник, бессарабский Робин Гуд, харизматический герой Гражданской войны, Григорий Иванович Котовский был довольно тщеславен и очень любил мистифицировать свою биографию. Своих будущих биографов он путал буквально во всем. Начиная с года рождения. В советское время в анкетах Котовский указывал то 1887-й, то 1888 год рождения. Но как выяснилось после его гибели, Григорий Иванович омолодил себя лет на шесть-семь. Зачем? Не ради же прекрасного пола. Котовский не был красавцем, но успехом у женщин пользовался всегда. Был у него этакий шарм разбойника-джентльмена. С точки зрения военной карьеры, которую Котовский весьма успешно делал в рядах Красной армии, паспортный возраст имел не последнее значение. Одно дело стать командиром кавалерийского корпуса в 41 год, и совсем другое — в 34 года. Молодой комкор выглядит перспективнее для выдвижения на более высокую должность. Но скорее всего перед Григорием Ивановичем и позднейшими советскими пропагандистами, лепившими образ легендарного героя Гражданской войны и рыцаря революции, стояла более важная задача: сотворить из одного из «королей» преступного мира юга России не просто образ романтического разбойника и нового Робин Гуда, а превратить его в пламенного революционера и борца с самодержавием, еще до 1917 года осознавшего историческую правоту партии большевиков во главе с Лениным и в дальнейшем с энтузиазмом вставшего под ее знамена. Однако для создания безупречного образа Григорию Ивановичу было необходимо скрыть факт своего уклонения от воинской повинности и участия в Русско-японской войне. Факт банального дезертирства, да еще в военное время, героя революции определенно не красил; как протест против империалистической войны подобная акция никак не проходила. Тем более что Русско-японская война, в отличие от Первой мировой, в советской пропаганде никогда не называлась империалистической, а, наоборот, считалась со стороны царской России если не справедливой, то хотя бы полусправедливой, что ли. А уж Советско-японская война 1945 года вообще подавалась как законный реванш за поражение в войне 1904–1905 годов. Все-таки тогда Япония напала на Россию, да и оборона Порт-Артура и гибель «Варяга» в народном сознании олицетворяли высшую степень героизма и подвига, хотя и были результатом военной пропаганды. И песен об этой войне в советское время пели немало, популярность они не утратили вплоть до наших дней. Достаточно назвать песни о «Варяге» и «На сопках Маньчжурии». Песням Первой мировой войны повезло гораздо меньше. В лучшем случае помнят их перелицовки эпохи Гражданской войны. Многие ли знают, что знаменитая песня советских партизан Дальнего Востока «По долинам и по взгорьям», равно как и не менее знаменитый в белой среде марш Дроздовского полка («Из Румынии походом шел Дроздовский славный полк…») имеют своим первоисточником «Марш сибирских стрелков», слова к которому написал Владимир Алексеевич Гиляровский, легендарный «дядя Гиляй» («От тайги, тайги дремучей, от Амура, от реки, молчаливо, грозной тучей шли на бой сибиряки»)? А автора музыки этой песни мы не знаем и по сей день.

В общем, получается, что героический Котовский уклонился от исполнения воинского долга. Но если он родился в 1887 или 1888 году, тогда вопросов не возникнет. Выходит, что, когда началась Русско-японская война, Котовскому было всего 16–17 лет, а в царскую армию призывали с 21 года.

Ну а теперь — по порядку. Когда и где родился Григорий Иванович Котовский? Это окончательно выяснилось только после так называемого «освободительного похода» Красной армии в Бессарабию и Северную Буковину в июне 1940 года. После того как Бессарабия превратилась в Молдавскую Советскую Социалистическую Республику, советские историки стали искать следы знаменитого «бессарабца», как называл себя Котовский. И в метрической книге обнаружилось, что Григорий Котовский, будучи четвертым ребенком в семье, родился 12 июня (по новому стилю — 24 июня) 1881 года[1] в местечке Ганчешты (по-молдавски оно произносится Ханчешты; сейчас это не село, а город) Кишиневского уезда Бессарабской губернии в семье механика винокуренного завода Ивана Николаевича Котовского, происходившего «из мещан Каменец-Подольской губернии города Балты», и его жены Акулины Романовны. По некоторым данным, она родилась в семье раскольников белокриницкой иерархии и при замужестве стала православной. Поскольку этот толк возник в Белокриницком монастыре вблизи Черновиц, а этот город входил тогда в состав Австрийской империи, то белокриницкую иерархию часто называли австрийской. Между прочим, название села Ганчешты в переводе с турецкого означает «постоялый двор с солдатами», или «постой солдат». Оно словно предрекало будущую военную карьеру бессарабского Робин Гуда. Но был ли Котовский на самом деле Робин Гудом, защитником бедных? Или добрые разбойники бывают только в легендах и сказках? И так ли уж справедлив был Григорий Иванович или больше любил распускать об этом слухи? Мне кажется, что в чем-то Котовский был гоголевским персонажем. Что-то у него было от Ноздрева, хотя бы в желании прихвастнуть.

Всего у Котовских было шестеро детей, и Григорий был первым мальчиком среди них. О его братьях и сестрах, оставшихся на территории Бессарабии и затем ставших подданными румынского короля, мало что известно. Впоследствии он утверждал, что происходил из дворян, а дед его был «полковником Каменец-Подольской губернии», который служил под началом генерал-фельдмаршала М. С. Воронцова, но потом впал в немилость за отказ подавлять Польское восстание 1863–1864 годов и вышел в отставку. Никаких доказательств этих заявлений в архивах до сих пор не найдено. А утверждение насчет деда-полковника — это явная фантазия. Если дед легендарного героя революции действительно был полковником Российской императорской армии, то он в обязательном порядке должен был получить потомственное дворянство и его сын никак не мог быть мещанином Каменец-Подольской губернии. Никаких резонов отказываться от столь важной в Российской истории привилегии, как потомственное дворянство, у деда Григория Котовского не могло быть. Конечно, дед мог позволить себе какую-то публичную фронду, скандал и в результате мог быть разжалован если не в рядовые, то в поручики, и лишиться тем самым права на дворянство. Однако о разжаловании деда Григорий Котовский никогда ничего не писал. И это не случайно. Внук прекрасно понимал, что разжалование полковника за отказ подавлять восстание в Польше было бы скандалом общеармейского масштаба, о котором должны были сохраниться документы и свидетельства очевидцев. Поэтому Григорий Иванович не рискнул в своих рассказах разжаловать деда.

Винокуренный завод, на котором работал отец Котовского, был построен в конце 1870-х годов князем Манук-беем на плавунах, без свай и без фундамента, из больших серых камней. Спирт гнали из дававшей хорошие урожаи в Бессарабии кукурузы. Тогда-то и приехала в Ганчешты семья Котовских. Старший брат, Петр Николаевич, был архитектором завода, а младший брат, Иван Николаевич, — механиком.

Через Ганчешты течет река Когыльник. Село расположилось вдоль фунтовой дороги на Кишинев, той большой дороги, на которой немало погулял Григорий со своей бандой. В те времена Ганчешты были центром волости. Здесь имелись лавки, лабазы, кузницы, трактиры, большие дома купцов и скромные хаты крестьян и ремесленников, две православные церкви и синагога. Православные в Бессарабии преобладали. Григорий, однако, к религии и церкви был всегда равнодушен и, как кажется, вырос стихийным атеистом. Никогда в его речах, письмах или статьях не было обращения к Богу, в том числе в знаменитой «Исповеди», призванной спасти его от смертной казни. Но тем не менее христианскую заповедь «не убий» до поры до времени Григорий твердо соблюдал. Вплоть до Октябрьской революции 1917 года он своей рукой не убил ни одного человека.

Биограф Котовского Владимир Григорьевич Шмерлинг, первое издание своей книги выпустивший в серии «Жизнь замечательных людей» в 1937 году, утверждал, что в детстве будущий красный командир «рос сказочно сильным. Во время перемен Гриша затевал игру: повиснут на его руках пять человек, а он всех держит. Никто из товарищей по ганчештской школе не мог разогнуть его согнутую в локте руку; никто не мог так далеко забросить камень и бешено промчаться на самой резвой неоседланной лошади.

Сыновья ганчештских лавочников, кулаков и шинкарей, живших на главной улице местечка, побаивались сына механика винокуренного завода. Однажды в школе один из них накинулся на батрачонка. Гриша заступился за своего товарища и избил обидчика».

В общем, перед нами сказочный богатырь. Да еще как ловко противопоставлены сыновья лавочников, кулаков и шинкарей и сын механика винокуренного завода. У читателя должно создаться впечатление, что между ними была непримиримая классовая вражда, тогда как на самом деле все они принадлежали к тому, что сейчас обычно называют «средним классом». Ну, и конечно, как настоящий сказочный герой, Григорий Котовский с детства обладал незаурядной силой, но использовал ее только для защиты униженных и угнетенных.

Отметим, что вдова Котовского Ольга Петровна в связи с выходом первого издания книги писала Шмерлингу: «Книга хороша тем, что она правдиво отражает образ Григория Ивановича. Вы верно провели через всю книгу его порыв, его горение, его борьбу за идею коммунизма. 12 лет я страдала, 12 лет я ждала этой книги. Спасибо Вам. Мы радостно встретим 20-ю годовщину». Но образ, который создавали советские биографы Котовского, мог быть только мифологизированным и до приторности положительным.

Тот же Шмерлинг, в полном соответствии с каноном положительного культурного героя мифа, утверждает, будто в детстве Котовский «был нежен с сестрами, нянчил младшую, Марию, старался не шуметь, когда отец усталый приходил с завода. Однажды отец вернулся с завода домой измученный, в мокрой одежде.

Весь день провел он за ремонтом парового котла. Сам вполз в него, долго возился, а потом вышел на сквозной ветер. Отец простудился. Около года пролежал он в постели. Простуда перешла в чахотку. В начале 1895 года Иван Николаевич Котовский умер, оставив детей без всяких средств к существованию; за всю свою трудовую жизнь он не мог из своего жалованья отложить ни копейки».

Тут и смерть отца описана вполне по канонам советской пропаганды: трудился на заводчика-эксплуататора, заработал чахотку и умер. И ни слова о том, что Манук-бей помогал отцу Котовского, платил ему жалованье даже тогда, когда тот уже не работал, и оплачивал дорогостоящее лечение. Биографу просто требовалось доказать, что ненависть к «эксплуататорам» нарастала с раннего детства, что он все время пропадал в «рабочих бараках».

Однако то, что сообщает Шмерлинг дальше, полностью противоречит легендарному образу. Вдруг выясняется, что по своему кругу общения и родственных связей семья Котовских скорее принадлежала к «высшему свету» ганчештского общества. Конечно, Ганчешты — это не Петербург и даже не Кишинев, но все-таки утверждать, что Григорий Котовский в детстве и юности был ближе к батракам и рабочим, а не к тем, кто их эксплуатировал, — это легенда если и не советского времени, то по крайней мере тех лет, когда Григорий Котовский стал известным всему югу России грабителем-налетчиком. Тогда он начал позиционировать себя добрым разбойником, сочувствующим бедным и обездоленным. А для этого образа требовался герой, уже с детства познавший все тяготы жизни и проникшийся симпатией к угнетенным.

Оказывается, старшая сестра Григория Софья вышла замуж ни больше ни меньше как за управляющего винокуренным заводом Горского. Чтобы сохранить миф о тяжелом детстве, Шмерлинг придумывает следующее: «Все в доме изменилось. Появились новые, дорогие вещи, ковры и посуда. Горский требовал к себе особого почтения. Он тянулся к богатству и знати. Управляющий сразу же невзлюбил своего шурина — подростка, который отличался „плохим поведением“ в училище и всяческими проделками.

Однажды во время семейной ссоры Горский замахнулся на жену. Гриша схватил его за руку. Тот весь затрясся от возмущения. Гриша выбежал из комнаты, Горский погнался за ним, но не догнал. С этого дня он еще больше возненавидел мальчика.

Раньше в семье считали, что Гриша обязательно получит военное образование. Горский же рассудил иначе — какой, мол, военный выйдет из заики, — и, решив избавиться от своего неспокойного родственника, отдал его в низшую сельскохозяйственную школу. Сам князь Манук-бей по просьбе Горского взялся похлопотать перед земством, чтобы сына умершего механика Котовского приняли на казенный кошт».

Однако этот эпизод в изложении Шмерлинга выглядит довольно нелепо. С чего вдруг управляющий, который терпеть не может шурина, вдруг заботится о его образовании. И почему если Котовский станет офицером, то это для мужа его сестры плохо, а если агрономом — то хорошо. И стремление быть офицером как-то не вяжется с уклонением будущего красного комбрига от службы в царской армии. А ведь, окончив сельскохозяйственное училище, он потом имел бы все возможности поступить на военную службу вольноопределяющимся, что открывало дорогу к будущему офицерскому званию. Скорее всего, желание стать офицером — это позднейший миф, созданный самим же Котовским уже в советское время, чтобы показать, что, став командиром Красной армии, он фактически осуществил свою детскую мечту. Про реальное училище, из которого Котовского отчислили за неуспеваемость, Шмерлинг не стал говорить вовсе. А для того чтобы замаскировать покровительство Манук-бея семье Котовских, понадобилось придумывать ссору Котовского с Горским.

К сожалению, исследуя ранние годы жизни Котовского, до того, как он попал в поле зрения полиции, сперва как мелкий мошенник, затем — как дезертир, а потом уже — как знаменитый разбойник и налетчик, мы вынуждены иметь дело с мифами, сначала порожденными им самим, а потом — советской пропагандой. Впрочем, о жизни Котовского после революции 1917 года и вплоть до его трагической гибели мифов тоже немало, и из-за недостатка документов или независимых от мифов мемуарных свидетельств порой оказывается невозможно отделить правду от вымысла.

Тут следует сказать, что после того, как на исходе перестройки появилась, наконец, возможность более или менее объективно и с привлечением архивных источников исследовать биографии многих героев советского времени, Котовскому в этом отношении не очень повезло на его родине, в Молдавии. Он не принадлежал к коренной молдавской нации, будучи русским, и после появления независимого Молдавского государства у местных историков фигура Котовского большого интереса не вызывала. А ведь именно в Молдавии сохранились архивы, которые могли бы прояснить многие загадки юных лет «последнего гайдука», и могли также сохраниться еще устные свидетельства, передаваемые из поколения в поколение и существенно отличающиеся от канонической версии раннего периода биографии Котовского. В отколовшейся же от Молдавии Приднестровской Молдавской Республике, население которой во многом сохранило прежний советский менталитет, Котовский остался положительным героем мифа, и никаких объективных исследований его биографии здесь так и не было предпринято. Кстати сказать, Приднестровская Молдавская Республика возникла примерно на той же территории, где в 1925 году была создана Молдавская АССР. Ее в шутку даже называли иногда «Республика Котовия».

Объективные версии биографии Котовского появились в России и на Украине. Однако они затрагивали главным образом советский период его жизни, а также времена, когда он уже стал «романтиком большой дороги» и «борцом против эксплуататоров». А вот период детства и ранней доразбойничьей юности Котовского так и остался во власти мифов. И сегодня мы не можем определенно судить о том, каким именно был Григорий Иванович в юности. Можно лишь уверенно сказать, что он уже тогда был неплохим наездником, как и подавляющее большинство бессарабцев, выросших на селе, что еще до поступления в Кокорозенское сельскохозяйственное училище он познакомился с земледельческим трудом.

Легенду творили и сам Котовский, и его соратники, и военачальники Красной армии, и политики, включая самого Сталина, и советская пропаганда в целом, частью которой и стали книга Шмерлинга и позднейшая книга Геннадия Ананьева, вышедшая в серии «ЖЗЛ» в 1982 году. Ананьев во многом повторяет факты, собранные Шмерлингом, но убирает из повествования имя Сталина, зато вводит в него имена Якира и других советских военачальников, репрессированных в 1930-е годы, которых Шмерлинг не мог называть в последнем издании своей книги, вышедшем в 1950 году. Упоминание же этих лиц в первой редакции биографии едва не сорвало ее издание в конце 1937 года. Дело в том, что о детстве и юности Котовского писали главным образом друзья и соратники. Единственным исключением стала биография Котовского, написанная Романом Гулем и изданная в Нью-Йорке в 1975 году под названием «Котовский. Анархист-маршал». Она родилась из очерка «Котовский», помешенного в вышедшую в 1932 году книгу «Красные маршалы». Это была попытка создать критическую биографию «молдавского Робин Гуда» или, как говорил сам Гуль, вспомнив шиллеровского героя, «бессарабского Карла Моора». Однако Гуль в своей биографии Котовского не опирается на источники, и его книга полна фантастических подробностей. Например, в книге, изданной в 1975 году, он по-прежнему утверждал, что Котовский родился в 1887 году, хотя еще в издании 1950 года своей биографии Котовского Шмерлинг привел точную дату рождения Григория Ивановича — 1881 год. Поступление Котовского управляющим в имение Гуль связывал с необходимостью обеспечивать семью после смерти отца, тогда как в действительности это была практика, обязательная для всех выпускников Кокорозенского училища. Гуль также утверждал, будто Котовский убил помещика, который приревновал к нему свою жену, тогда как на самом деле до Октябрьской революции 1917 года от рук Котовского вообще не погиб ни один человек. Отца Котовского Роман Гуль называет не только инженером, но и дворянином. Неверно ни первое, ни второе. Чтобы стать инженером, надо было окончить университет, но отец Котовского никакого университета не оканчивал (иначе он обладал бы личным дворянством). Повторяет Гуль и версию самого Котовского о том, будто бы при побеге с каторги он убил булыжниками двух часовых. В то же время Гуль очень верно подметил артистизм Котовского, его желание все время играть на публику: «Ловкость, сила, звериное чутье сочетались в Котовском с большой отвагой. Собой он владел даже в самых рискованных случаях, когда бывал на волос от смерти. Это, вероятно, происходило потому, что „дворянин-разбойник“ никогда не был бандитом по корысти. Это чувство было чуждо Котовскому. Его влекло иное: он играл „опаснейшего бандита“, и играл, надо сказать, мастерски. В Котовском была своеобразная смесь терроризма, уголовщины и любви к напряженности струн жизни вообще. Котовский страстно любил жизнь — женщин, музыку, спорт, рысаков. Хоть и жил часто в лесу, в холоде, под дождем. Но когда инкогнито появлялся в городах, всегда — в роли богатого, элегантно одетого барина, жил там тогда широко, барской жизнью, которую любил». Однако до этого было еще далеко. Мальчик в Ганчештах о такой шикарной жизни даже не мечтал.

Отец Котовского получал 50 рублей жалованья в месяц. У него был собственный дом с виноградником, садом и огородом. Но в 1889 году семью постигло несчастье. Родив пятого ребенка — дочь Марию, скончалась от послеродовой горячки Акулина Романовна. Иван Николаевич тяжело переживал смерть любимой жены.

Отец нередко брал Гришу на завод. Мальчику там нравилось. Гриша любил бывать в машинном отделении, слушать гул машин.

Как и большинство мальчишек, Гриша часто лазил по крышам и чердакам. Когда ему было семь лет, он однажды сорвался с крыши. Его принесли домой без чувств. После этого случая Гриша стал заикаться. Уже в зрелом возрасте он преодолел заикание, но оно возвращалось, когда Григорий Иванович сильно волновался.

Гриша любил музыку и сам на трубе подбирал любимые мелодии.

В Ганчештах Григорий окончил народное двухклассное училище, где не отличался ни образцовой успеваемостью, ни примерным поведением. Будучи с детства очень сильным, он нередко поколачивал сверстников.

В 1895 году отец Григория Котовского умер от туберкулеза легких. Пятеро детей стали сиротами. Но о них позаботился крестный Котовского князь Григорий Мирзоян Манук-бей. Он был внуком известного армянского дипломата Манук-бея Мирзояна, в доме которого в Бухаресте 11 июля 1812 года был подписан Бухарестский мир между Россией и Турцией, отдававший Бессарабию во владение Российской империи. Тогда еще, заметим, Манук-бей состоял не на русской, а на турецкой службе, будучи великим драгоманом Порты (представителем всего православного населения Оттоманской империи перед султаном) и министром финансов. За успехи в сфере государственных финансов Манук Мирзоян в 1808 году получил от султана титулы бея и молдавского князя. Он был одним из богатейших людей империи и построил себе в Бухаресте великолепный дворец, в котором и происходило подписание Бухарестского мира. Но сразу после этого был не без оснований обвинен султаном в том, что за крупную взятку способствовал заключению мира на выгодных для России условиях. Доказательством справедливости турецких подозрений является послание Александра I Манук-бею: «Господин Манук-бей! Многократные доказательства вашей преданности России и большие усердия в службе в интересах империи нашей, о чем не замедлили главнокомандующие моей армией на берегах Дуная обратить наше особое к вам внимание. В воздании ваших заслуг и в знак моей благосклонности к вам всемилостивейше жалую вас кавалером ордена Святого Владимира третьей степени, коего знак сего к вам доставляя». Неудивительно, что Манук-бей предпочел остаться в Бессарабии, бросив роскошный дворец в Бухаресте, и перейти в российское подданство.

За заслуги в подписании Бухарестского мирного договора Мануку Мирзояну был пожалован чин действительного статского советника и камергера, дающий потомственное российское дворянство, а также княжеский титул, примерно эквивалентный его турецкому титулу бея. Император Александр I также даровал Манук-бею обширный лесной массив в Кодрах. Там князь построил замок во французском стиле с зимним садом, сторожевыми башнями и парком и начал производить вина и коньяки по французским технологиям, по качеству не уступавшие французским образцам. Вот на этом винокуренном заводе князей Манук-беев и работал механиком отец Котовского Иван Николаевич. Вопреки позднейшим утверждениям Григория Ивановича о своем бедняцком происхождении, Котовские жили небедно, пользовались покровительством Манук-бея. Напомним, что последний год жизни Иван Николаевич не мог работать из-за прогрессирующей чахотки, а князь не только платил ему полное жалованье, но и тратил немалые деньги на дорогостоящее лечение.

Григорий Мирзоян Манук-бей был одним из богатейших землевладельцев Бессарабии. Ему принадлежало более пяти тысяч десятин плодороднейших земель. В имении был огромный тенистый парк, фруктовые сады, виноградники — все, чем издавна славится бессарабская земля.

Чуть в стороне от Ганчешт, на пригорке, окруженном дубовой рощей, высился белый дворец Манук-бея. На территории поместья находились также маленький охотничий замок, белая столовая и помещения для слуг. На третьем этаже дворца располагались солярий и фонтан с золотыми рыбками и экзотическими растениями. В доме крестного Григорий Котовский в детстве бывал часто.

Казалось бы, по законам жанра, здесь должна была бы родиться романтическая легенда о том, что Григорий Котовский на самом деле был не крестником, а внебрачным сыном бездетного Манук-бея. Обычно в романах и пьесах о легендарных разбойниках именно так и происходит. Но после революции подобные версии были непопулярны, так как приветствовалось только рабоче-крестьянское происхождение. Кстати, с крестным у Котовского совпадало не только имя, но и отчество. Отцом покровителя будущего «последнего гайдука» был сын Манук-бея Мурад, в России крестившийся в Ивана.

Был ли род Котовских когда-то дворянским, мы, наверное, не узнаем никогда. После того как обширные территории Речи Посполитой в результате трех разделов оказались в составе Российской империи, новые власти озаботились большой долей польского дворянства (шляхетства) среди населения. В отдельных уездах Северо-Западной Белоруссии и Литвы шляхта, то есть неподатное сословие, составляла до 15–20 процентов всего населения. На Украине доля шляхты была меньше, но многие шляхтичи по своему реальному положению почти не отличались от крестьян. Они не имели крепостных и сами обрабатывали свои небольшие земельные наделы.

Российское правительство стремилось уменьшить численность шляхты, преследуя при этом в первую очередь политические, а не фискальные цели (дворянство было неподатным сословием). Подтверждения шляхетства требовали в первую очередь у католиков, полагая, что польские дворяне настроены враждебно к империи. Если шляхтич не мог подтвердить шляхетство (а далеко не у всех сохранились дипломы о пожаловании), то его переводили в мещанина или в крестьянина-однодворца и вынуждали платить налоги. Если же шляхтич переходил в православие, проблемы с подтверждением шляхетства обычно не возникало, даже если у таких дворян не было крепостных. Правда, нередко новообращенным в православие полякам предоставляли землю или должность за пределами западных губерний. Отец же Котовского был православным, поэтому маловероятно, что он или его предки принадлежали к раскассированной шляхте. Скорее всего, он действительно был выходцем из мещанского сословия. Хотя, конечно, и раскассированный в мещане бывший шляхтич-католик позднее мог перейти в православие.

Стоит отметить, что в «Списке дворян, внесенных в дворянскую родословную книгу Подольской губернии на 1897 год», в шестой части, куда вносили дворян, пожалованных дворянством за службу, есть Котовские, но они вряд ли имеют отношение к отцу Григория Ивановича. Это — Иван, сын Андрея и внук Иосифа Войцехова, внесенный в книгу указом от 19 декабря 1844 года, и Феликс и Антон Викентий, сыновья Ивана Андреева, внесенные в книгу указом от 21 марта 1849 года. Были Котовские-дворяне и в других губерниях, например, Киевской, но сам Котовский утверждал, что его предки были дворянами именно Подольской губернии.

Как прошло детство нашего героя? Котовский вспоминал, что «был слабым мальчиком, нервным и впечатлительным. Страдая детскими страхами, часто ночью, сорвавшись с постели, бежал к матери (Акулине Романовне), бледный и перепуганный, и ложился с ней. Пяти лет упал с крыши и с тех пор стал заикой. В ранних годах потерял мать…» После падения с крыши Котовский страдал не только заиканием, но и эпилепсией.

После смерти матери воспитанием Котовского занялась его крестная мать София Шалль, молодая вдова и дочь бельгийского инженера. Помогала и сестра Григория Софья. На средства Манук-бея Котовский поступил в 1895 году в Кишиневское реальное училище, но спустя три месяца был изгнан из него за постоянные прогулы и дурное поведение. Возможно, Григорию не нравилось то, что в училище упор делался на естественные науки, хотя и к гуманитарным, похоже, он тогда большого интереса не проявлял. В конце концов Манук-бей определил сорвиголову в Кокорозенское сельскохозяйственное училище, расположенное в селе Кокорозены Чеколтенской волости Оргеевского уезда. Как сироту, его определили на казенный кошт. Там готовили управляющих имениями, младших агрономов, специалистов по виноградарству и табаководству в частных хозяйствах. Училище было создано 1 мая 1893 года Бессарабским губернским земством и финансировалось главным образом взносами крупных землевладельцев и монастырей. Оно находилось на арендованной у монастыря земле.

В училище Котовскому понравилось. Учили главным образом практическим вещам, которые могли пригодиться в жизни. Учащиеся обрабатывали 500 десятин сельскохозяйственных земель, трудились на расположенных на них животноводческих фермах. Они пахали землю, сеяли зерно, затем собирали урожай, занимались сушкой фруктов и овощей. Работали на огороде, на мельнице, на пасеке, на табачной плантации, винограднике, где изучали способы прививки виноградной лозы или выведение шелковичных червей. Их учили варить сыры, а это искусство только-только приживалось в Российской империи, ведь традиционно этот продукт ввозили из-за границы, а производили только брынзу и другие творожные сыры. Кроме того, учащиеся овладевали навыками работы управляющего. Один месяц в году они вели ежедневные записи обо всей хозяйственной деятельности и заполняли наряды на работы. Потом составляли подробный отчет. Приобретенные навыки по управлению пригодились Котовскому в дальнейшем не только на ниве сельского хозяйства.

С декабря по март воспитанники училища изучали общеобразовательные предметы. Зимой же очищали семена, изготовляли веники, ремонтировали сельскохозяйственный инвентарь.

Позднее Котовский вспоминал: «Из всей прожитой мною жизни время пребывания в Кокорозенском сельскохозяйственном училище является самым светлым, ярким, радостным периодом…» И он не кривил душой. Управляющий училищем И. Г. Киркоров свидетельствовал, что Котовский все работы исполнял с любовью и усердием и служил примером для своих товарищей.

Вспоминая о Кокорозенском училище, Григорий Иванович рассказывал: «Здесь впервые уже начала оформляться моя личность протестанта против существующего порядка вещей. Эти протесты выливались в стихийные, неорганизованные формы, но я уже являлся вожаком, за которым зачастую шли воспитанники даже старших классов». Скорее всего, Котовский в школе действительно был вожаком. Лидерские качества у него проявлялись всегда. А вот что касается протеста против существующего строя… Сегодня попытка выдать за пусть неосознанные, но революционные выступления школьные шалости вызывает только улыбку.

В Кокорозенской школе Котовский стремился поддерживать себя в хорошей физической форме. Он ежедневно занимался гимнастикой, много времени уделял верховой езде. В свободное время воспитанники школы также играли в кегли и мяч, обучались танцам. Котовский научился играть на скрипке, гармони, гитаре, трубе и кларнете. Он обладал хорошим музыкальным слухом и довольно сильным голосом, пел в хоре, играл в школьном оркестре. Уже в юности он стал полиглотом: кроме родного русского, владел румынским, польским, украинским, французским, немецким и идишем. Особенно успевал он по таким предметам, как немецкий язык и агрономия. Манук-бей обещал отдать его впоследствии в немецкий университет.

Позднее Котовский утверждал: «Все свое детство я проводил в заводских казармах рабочих, и их тяжелая, кошмарная жизнь наложила на мою душу свою печать». Это — чистейшие фантазии в духе революционного романтизма, призванные показать, что у Котовского с юных лет появилась классовая ненависть к эксплуататорам. На самом деле персонал винокуренного завода не превышал двух десятков человек и, за исключением специалистов, вербовался из местного населения, которое ни в каких казармах не жило.

Русскую литературу Котовский, по его словам, не читал. После революции он даже говорил об этом с гордостью: «Никаких Толстых и Тургеневых — вся эта литература заставляет русского человека страдать и только усиливает безысходность его рабской жизни». Его увлекали зарубежные произведения приключенческого жанра, в частности романы Луи Буссенара и Фенимора Купера. Хотя, подозреваю, что кое-что из русской литературы он все-таки читал, например, пушкинского «Дубровского».

С детства Котовский любил спорт — бокс, гири и крокет, а позже и футбол. Атлетически сложенный и укреплявший свою природную силу гимнастическими упражнениями, он действительно обычно выходил победителем в схватках со сверстниками и завоевал у них немалый авторитет. Они называли его Березой. Такое прозвище в деревнях дают сильным и драчливым парням, способным повести за собой других.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.