Глава 30. Новый горизонт

Глава 30. Новый горизонт

Смена декораций. Как приятно — закрыть одну дверь и открыть другую! Я в отделении наблюдения в больничном центре Иллкирха, южного пригорода Страсбурга. Наконец-то новый горизонт! Наконец-то отделение, от которого далеко до морга.

Я радуюсь, пусть даже поначалу, должна признать, несколько разочарована. Когда я спросила у медсестер, на что похож центр в Иллкирхе, одна из них мне ответила: «О, там очень хорошо! У вас будет собственная ванная комната…» Мимо: я в маленькой палате, где нет ни окна, ни туалетной комнаты. Место обветшалое, старое. Но разочарование мимолетное. Не это главное. Суть не в том, что здание уродливое, а в том, чтобы уход был качественным. Главное, что я смогла покинуть мир пациентов, находящихся между жизнью и смертью. Пусть в моей палате нет вида из окна, но, по крайней мере, в моей палате есть жизнь.

Итак, после моего отказа врачи все-таки нашли иное решение вместо простой альтернативы: либо в горы, либо домой. Иногда в жизни надо уметь говорить «нет».

Я приезжаю в центр 24 ноября. Эта смена места подтверждает перемену в моем состоянии. Я по-прежнему далека от хорошего состояния, но мне намного лучше. Никто не может это отрицать, и в первую очередь я сама. Мое самочувствие улучшается еще и потому, что врач, который мной занимается, как будто не слишком любит медикаменты. С первых дней он снижает дозы препаратов, которые мне вводят через зонд:

— В этом вы не нуждаетесь! И в этом тоже.

Главное, что я смогла покинуть мир пациентов, находящихся между жизнью и смертью. Пусть в моей палате нет вида из окна, но, по крайней мере, в ней есть жизнь.

Этот режим идет мне на пользу. Я чувствую, что лучше дышу. Среди всех этих молекул наверняка были такие, которые усыпляли мои бронхи.

Здесь я не бездельничаю. Тем лучше: выздоравливают не в кровати. Каждый день за мной приходит Жаки, кинезиотерапевт. Он увозит меня в кресле-каталке в зал для тренировок и заставляет выполнять различные движения, требует, чтобы я поднимала маленькие мешочки. И я начинаю ходить, просто держа его под руку. Мы были бы похожи на пару старичков, если бы не трубка гастростомы, висящая у меня на талии.

Я крепко держусь за него, и это значит, что мои руки становятся сильнее.

Жаки шутит:

— У меня вся рука будет в синяках!

Мне, словно спортсмену, надевают специальную обувь. У моих спортивных тапочек обрезаны носки, чтобы были видны пальцы ног. За ними нужно следить, им следует лежать ровно, а не оставаться поджатыми. Потому что я не почувствую, если они будут скрючены: в ступнях у меня совсем нет чувствительности. Мои ступни — это всего лишь деревяшки, которыми я едва шевелю. У тапочек специальная подошва, от нее к щиколотке идет специальное голенище, привязанное к ноге, чтобы ступня сохраняла правильное положение.

Мне нужен абсолютно ровный пол, иначе я не двинусь с места. Но Жаки как раз и не хочет, чтобы я останавливалась перед малейшим препятствием. Именно с ним я преодолеваю первую ступеньку после моей госпитализации. Мои колени подгибаются, я оседаю, он меня удерживает. Но со второй ступеньки я уже выдерживаю удар. Жаки гордится мной. Да, думаю, я могу сказать ему, что я хорошая ученица.

Мы с врачом на одной волне: мы хотим двигаться быстро и хорошо. Спустя всего лишь неделю после моего приезда он считает меня готовой к жизни без трахеостомы. Во второй раз, 2 декабря, из меня «окончательно» вытаскивают канюлю. Одним рывком, как обычно.

Разумеется, я немного боюсь. Это чистая психология: меня особенно беспокоит четвертый день.

— Вы же будете рядом со мной, доктор, правда? Каждый день?

— Конечно! Куда, по-вашему, мне идти?

Дни проходят. И каждое утро он с хитрым видом говорит мне:

— Видите? Вы все еще живы.