Глава 6. Место, где мучают невинных

Глава 6. Место, где мучают невинных

— Ты уже это делала?

— Нет, никогда.

Это сестры или санитарки.

Они собираются заняться мной. О чем они говорят? Что они будут делать?

Несколько секунд я слышу только: «Бетадин зеленый, две трети, одна треть», а потом чувствую, что со мной что-то происходит. Сначала в носу становится щекотно, потом больно: в него пытаются что-то засунуть. Одновременно в рот тоже что-то вставляют.

На этот раз ощущение такое, будто в горло мне засунули кисть руки целиком, а через нос льются потоки воды! С одной стороны, я словно тону, а с другой — меня словно раздирают клыки и когти неизвестного зверя.

Боль невыносимая. Нереальная, неописуемая. И она становится только сильнее от моей беспомощности. Я не только не могу отбиваться, но даже сказать ничего не могу. Я умираю от мучительных ощущений, но я сама скромность и никак не заявляю об этом. Ни крика, ни гримасы, ни дрожи.

Я задыхаюсь. Что они делают? Почему мне не сделали обезболивание? Моя душа кричит, и это самый отчаянный молчаливый крик. Прибор, оказавшийся у меня во рту, двигается вперед и назад, он царапает мне основание языка. У меня такое ощущение, будто из меня вытаскивают внутренности. Я бы хотела, чтобы меня вырвало, мне хотелось заплакать, застонать, закричать, ударить. Как бы я хотела быть крокодилом и укусить нападающего, убить его ударом хвоста!

Но внешне я по-прежнему спокойна, бесстрастна, согласна на все. Инертна, как ствол дерева, над которым трудится пила. Дерево не кричит, лесоруб пилит.

Но внутри я взрываюсь. Слишком много боли, несчастья, несправедливости.

Зачем эта пытка? Зачем это насилие?

Теперь я знаю, что пережили жертвы инквизиции, у которых вырывали кусочки кожи или отрезали части конечностей в обмен на признания. Они хотя бы могли поначалу кричать, а потом говорить. Я готова во всем признаться! Во всех самых страшных грехах, во всех преступлениях, которых я не совершала. Прекратите, я скажу все, что вы хотите услышать! Но знайте: я оказалась здесь из-за головной боли, а у меня вырывают слизистые.

Боль невыносимая. Нереальная, неописуемая. А я не только не могу отбиваться, но даже сказать ничего не могу. Ни крика, ни гримасы, ни дрожи. Почему мне не сделали обезболивание?

Мне остается только концентрироваться на боли, которая атакует снова и снова, бесконечная, невыносимая. Позже я узнаю, что они делают: они промывают мне верхнечелюстные пазухи. Одна заливает средство в нос, другая «подхватывает» его в глубине горла, чтобы я его не глотала. Она делает это аппаратом, похожим на маленький пылесос.

— Ты видишь? — одна из женщин продолжает разговор. — У нее двусторонний синусит и хронический мастоидит слева.

— Что-что?

— Это небольшая инфекция. Процедуру надо будет выполнять три раза в день.

Я правильно расслышала? Я изнемогаю. Господи, не может быть. Неужели они вернутся?! Не так часто, я этого не вынесу. Во второй раз я этого не переживу. Я плачу. Виртуальные слезы наполняют мое неподвижное тело. Господи, забери меня отсюда! В какой ад я попала? Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Я молюсь так, как не молилась с самого детства, с тех пор, как вместе с моими братьями и сестрами мы сопровождали папу и маму на воскресную мессу, когда я превращалась в образцовую маленькую девочку, читающую молитву в спокойной любви к младенцу Иисусу, охваченную добрыми чувствами.

Но сейчас я молюсь совсем по-другому: я молюсь агрессивно, с раздражением. И слова молитвы никогда не казались мне более конкретными: Господи, избави меня от зла! Господи, Ты знаешь, что я всегда любила жизнь, что я всегда праздновала ее, что я всегда ее заслуживала. Но если мои мучители не отстанут, если они проделают со мной то же самое, Господи, прошу Тебя, избавь меня раз и навсегда от этой боли. Я считала, что выдержу ее, но, когда они приходят, я превращаюсь в крик, страшный в своем безмолвии. Некоторые страдания слишком ужасны для живых. Смерть определенно нежнее…

Отныне я знаю, что чувствуют загнанные в ловушку звери: я ловлю любые знаки. Шаги и шелест халатов входящего и выходящего персонала, банальные разговоры сестер, гудение приборов. Это фон моей тревоги, все более оглушающий. Тихий шепот посетителей, молчаливое присутствие Рэя, сдержанные слезы членов моей семьи, полные любви слова друзей, таких как Шанталь и Деде… Во всяком случае, пока они здесь, меня не мучают. Уровень тревоги понижается. Я бы хотела, чтобы посетители один за другим проходили через мою палату целый день!

Я пытаюсь убедить себя в том, что все как-то устроится. То, что я переживаю, существовать не может. Это против порядка вещей. Больница не является, не может быть местом, где мучают невинных.

То, что я переживаю, существовать не может. Это против порядка вещей. Больница не может быть местом, где мучают невинных.

Но последний посетитель уходит, и мои мучительницы возвращаются. Они в точности повторяют процедуру. И первая сцена настолько сильно отпечаталась в моей памяти, что еще до того, как аспиратор оказался у меня в горле, еще до того, как бетадин залил мне нос, приходит боль. Очень сильная. Подлая.

В конце процедуры женщина несколько раз повторяет:

— Простите, мадам, простите.

Должна ли я принять эту просьбу о прощении? Я не могу разобраться в своих чувствах. Я не понимаю, приносит ли мне это выражение неожиданной, почти неуместной гуманности минимальное успокоение или угнетает еще сильнее? Радоваться или чувствовать себя оскорбленной? Неужели они предполагают, что я могу чувствовать боль? В таком случае это было бы еще ужаснее.

— Не больше двух человек!

Уф! Ко мне посетители.

Эти друзья из разряда молчунов. Я бы хотела, чтобы они говорили без остановки: пусть рассказывают про свою жизнь, новости из газет и с телевидения. Я была бы рада узнать о том, что происходит за стенами моего тела, новости важные и пустяковые, все равно что. Политика, сплетни, сводка погоды, спортивные новости… Меня интересует все! Мне бы так хотелось думать о другом. Но я на них не сержусь, я так счастлива, что они здесь. Пока мои друзья в палате, я спокойна.