Сон

Если сказать, что сон Мао Цзэдуна – это было великое дело, дело всей партии, то обычному человеку понять такое трудно; еще труднее воспринять это утверждение как подобает. На самом же деле тут нет никакого преувеличения, особенно если мы говорим о канунах великих событий. Начиная с премьера Чжоу Эньлая все вожди партии, встречая людей, которые работали подле Мао Цзэдуна, прежде всего интересовались: «Поспал ли председатель?», «Хорошо ли спал председатель?». Да и сам Мао Цзэдун говорил: «В личной жизни у меня есть только три великих дела: спать, пить чай, принимать пищу».

Сон он ставил на первое место. Сон доставлял ему больше всего мучений; из-за него он раздражался; сон был для него самой большой драгоценностью; и в то же время сон был также желанным, он был тем, что приносило Мао Цзэдуну наивысшую радость, наибольшее удовлетворение. И если он сердился на телохранителей, то в восьми случаях из десяти это случалось из-за сна.

Когда я приступал к работе подле Мао Цзэдуна, Фу Ляньчжан (заместитель министра здравоохранения, в прошлом личный врач Мао Цзэдуна. – Прим. пер.), наставляя меня, прежде всего говорил о сне председателя. Он рассказал мне такую историю.

В годы войны наши бойцы на территории, занятой врагом, раздобыли большую бутыль снотворного; это было американское лекарство барбитон. И тогда очень многие ответственные руководители партии и армии вели себя так, как будто бы заполучили в свои руки некую драгоценность и специально с нарочным прислали это лекарство Фу Ляньчжану.

Чжоу Эньлай и другие руководящие товарищи были очень рады появлению бутыли с этим снотворным и дали Фу Ляньчжану указание непременно надежно хранить это лекарство; его не разрешалось принимать больше никому; предполагалось, что, приняв несколько капель лекарства, председатель Мао Цзэдун будет хорошо спать, и это будет способствовать тому, что он выработает важные установки или будет полон сил и энергии при решении важных дел, касающихся судеб всей партии, всей страны. Фу Ляньчжан как зеницу ока, как саму жизнь, хранил эту бутыль с лекарством, ни одной капли не давая пропасть напрасно. И только в ключевые моменты давал несколько капель Мао Цзэдуну, чтобы он мог хорошо выспаться. Зачастую, хорошо поспав, Мао Цзэдун оказывался способен работать без перерывов и без отдыха несколько суток подряд, правильно и вовремя разрешая сложные противоречия и даже принимая важные стратегические решения, оказывающие воздействие на ход исторического развития. Фу Ляньчжан говорил, что в определенном смысле эта бутыль барбитона внесла свой специфический вклад в дело революции в Китае!

Начав работать подле Мао Цзэдуна, я очень скоро понял всю справедливость слов Фу Ляньчжана. Сон Мао Цзэдуна действительно по своему значению был нечто большее, чем обычный сон; это было действительно то, что было взаимосвязано с великими делами, касавшимися всей партии, всей страны. […]

На первый взгляд сон Мао Цзэдуна был совершенно лишен каких-либо правил; однако внимательное изучение показывало, что на самом деле он подчинялся определенным законам. Одна из закономерностей таилась в самом организме Мао Цзэдуна; когда его мозг доходил до предела переутомления, когда он уже не мог говорить от усталости, тогда он начинал пальцами совершать круговые массирующие движения, потирая себе макушку и бормоча: «Все пошло вверх дном», а затем бросал телохранителям: «Я посплю».

Была и еще одна закономерность, которую я выяснил, ведя наблюдение со стороны. Помимо тех случаев, когда, встретившись с большими проблемами, он мог не спать несколько суток, в обычных условиях его сон можно было обобщить как «ежедневную добавку в виде четырех часов» к каждым суткам; иначе говоря, для Мао Цзэдуна сутки состояли из двадцати восьми часов. Например, предположим, что сегодня он отошел ко сну в семь часов утра, в двенадцать часов дня он встал с постели; это означало, что завтра он, вероятно, отойдет ко сну в одиннадцать-двенадцать часов дня, а встанет в три-четыре часа дня; а через день, то есть послезавтра, отход ко сну отложится, вероятно, до трех или четырех часов дня, встанет же он ото сна часов в девять или в десять вечера. Такой день или такие сутки в среднем были продолжительнее естественных или природных суток на четыре часа. Конечно же, все это могло иметь место лишь тогда, когда не происходили важные события; а в тех случаях не существовало ни дня, ни ночи; тогда и речи не могло быть о какой бы то ни было регулярности.

В силу того, что его день или его сутки превышали по продолжительности натуральные или природные сутки и были специфическими сутками, это создавало определенные трудности для других руководящих товарищей из ЦК партии, а именно: перед ними вставал вопрос о том, как согласовать обычные сутки с сутками или «днем» Мао Цзэдуна. Ведь если просто сводить все это к утверждению о том, что Мао Цзэдун по утрам спал, а во второй половине дня и по ночам работал, то это по сути дела было бы неточным. Можно лишь сказать, что таких случаев было немало. Многим руководителям ЦК партии, прежде чем доложить о состоянии дел Мао Цзэдуну, всегда приходилось осведомляться: «Поспал ли председатель?», «Председатель сейчас спит или работает?» И утром, и во второй половине дня или вечером, а то и ночью – в любое время суток можно было столкнуться с ситуацией, когда Мао Цзэдун спал. И в этих случаях приходилось говорить руководящим товарищам: «Извините». Тут оставалось только раскланяться, подождать и прийти в другой раз, через некоторое время. Конечно, важные дела были исключением. В этих случаях можно было разбудить его. Мао Цзэдун был ядром Центрального Комитета партии, а также ядром руководства государством. В то время руководящие товарищи все время вращались вокруг него. И если он объявлял о созыве заседания ночью, то другим товарищам приходилось ночью выбираться из постелей и поспешать на совещание. До того, как начать работать подле Мао Цзэдуна, я служил подле Ло Жуйцина и был очень хорошо знаком с такой ситуацией. Ло Жуйцин много раз говорил мне о том, как он устал, потому что председатель ночью снова приглашал его на совещание. Можно себе представить и положение других руководителей.

[…] Мао Цзэдун весьма активно принимал снотворное. Почти каждый день. Исходя из того, что сон был делом первостепенной важности для Мао Цзэдуна, для меня большой проблемой в работе стало распределение приема снотворного. Ведь, с одной стороны, требовалось дать ему поспать, а с другой стороны, было желательно, чтобы он принимал лекарств поменьше; надо было избежать выработки привычки к наркотику. Работа эта была чрезвычайно сложной, и в одиночку я с этим не справился бы, поэтому министерство здравоохранения помогало мне изучать вопрос и планировать прием лекарств; тут требовалась также безостановочная смена одних лекарств другими; нужно было также определять необходимую дозу лекарства для каждого приема.

Снотворное для Мао Цзэдуна я ежедневно ставил на стол у его кровати. Он всегда стремился выпить лекарства побольше. Я не позволял. Он был очень упрям, и просто так отказать ему было невозможно; приходилось уговаривать, доказывать. Он прислушивался только к убедительным доводам; лишь в этом случае он переставал настаивать на своем. Однако нельзя было давать и слишком малую дозу снотворного; тут нужна была гарантия того, что он заснет, что можно будет обеспечить отдых и восстановление сил после продолжительной напряженной умственной работы. Можете себе представить, насколько сложной и трудной была эта работа. Можно гордиться тем, что нам удавалось в основном правильно определять дозировку лекарств, обеспечивать и сон и работу председателя; он принимал снотворное на протяжении нескольких десятилетий, и не произошло ни отравления организма, ни возникновения пристрастия к наркотикам. […]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.