МАРИЯ СЕРГЕЕВНА ШУКШИНА
МАРИЯ СЕРГЕЕВНА ШУКШИНА
Этот краткий очерк взят из первой книги В. И. Коробова о В. М. Шукшине.[21] Далее приводятся письма М. С. Шукшиной к В. И. Коробову, который дважды встречался с ней в Бийске.
Жалела, любила безмерно своих «детушек—сиротинушек» Мария Сергеевна. Тем более что одни они теперь остались. Шли, шли в Сростки похоронки. Получили их сестры Марии Сергеевны – Вера и Анна, пришла весть, что погиб смертью храбрых брат ее Иван… А в 1942 году стало известно – не дождаться им уже с фронта Павла Николаевича Куксина (отчима
B. М. Шукшина. – А. К.)…
Слава богу, что еще дети редко болели, а то впору хоть в петлю. Но тем и удивительна, и замечательна мать Василия Макаровича, что никакая беда сломить не могла.
Роль матери в формировании характера и мировоззрения будущего писателя, актера и режиссера – величайшая. Это ведь только на первый взгляд – что вся ее материнская педагогика сводилась к тому, чтобы накормить, одеть, обуть, уберечь от болезней. Седьмая в огромной, насчитывающей двенадцать детей семье крестьянина Сергея Федоровича Попова, она сызмальства была приучена к труду как основе жизни, переняла высокие нравственные качества русского народа, доброту его, совестливость, «нутряное» чутье на правду и ложь. И все это, в свою очередь, передавала детям. Отнюдь не случайны и при всей внешней веселости очень показательны такие вот строки из письма Шукшина матери, отправленного вскоре после поступления во ВГИК:
«Недавно у нас на курсе был опрос: кто у кого родители, т. е. профессия, образование родителей студентов. У всех почти писатели, артисты, ответственные работники и т. п. Доходит очередь до меня. Спрашивают, кто из родителей есть? Отвечаю: мать.
– Образование у нее какое?
– Два класса, – отвечаю. – Но понимает она у меня не менее министра…»
Мария Сергеевна, как мы уже не раз отмечали, обладает от природы прекрасной памятью. Она помнит не только то, что происходило сравнительно недавно, но и то, что было в самом раннем ее детстве:
«Что ребенком делала, все помню. Где с подружками из—бочки делали, как играли. Еще помню, стоял в Верх—Талице Колчак. А у нас были красные. Сидим мы как—то все на полатях, а внизу красный командир оружие разбирает и рассказывает, как сейчас помню все до словечка: „Перво—наперво ствол со ствольной коробкой, с отражателем и пусковыми механизмами… " А стихи, что когда—то на елке читала, сейчас я их внучкам рассказываю…“
Не знаю, как насчет сказок, а вот такого рода истории, а также различные сросткинские и окрестных деревень бывальщины и «случаи» слушал Вася Шукшин в своем детстве часто. Впрочем, и сказки, наверное, были: без песен какой долгий зимний вечер обходился? Мать, справляя домашнюю работу, запевала, как бы про себя, сестрица Таля, как ласково звали они Наташу, подтягивала, ну и Василий не удерживался. А где песня, там и сказка. А еще мастерица была (и есть) Мария Сергеевна сны рассказывать. Настолько хорошо, «в лицах» она их представляла, что Василий Макарович много лет спустя записал иные из них и опубликовал в цикле «Внезапные рассказы» новеллу, – хотя какую новеллу, жанр тут установить дело немыслимое, – «Сны матери». Прочитайте эти «Сны», не покажется ли вам, что именно в это время складывалось своеобразие творческого метода Шукшина, его стиля?.. Бывальщины же и «случаи», как материны, так и поведанные другими жителями села, войдут затем, где прямо, где опосредованно, в его книги и фильмы.
Мать рассказывала много, но и слушательница она была отменная и благодарная.
Зима 1943 года выдалась суровая. В школе ребята занимались в холодных классах, сидели в верхней одежде. В перемены выбегали на Чуйский тракт – по нему шли из Монголии на Бийск караваны верблюдов. Погонщики давали подросткам клочки шерсти. Из нее потом вязали носки и перчатки и отправляли в школьных посылках на фронт.
Так вот, в такое—то лихое время и вспыхнула в подростке Шукшине неуемная страсть к чтению. Читать он всегда любил, еще до школы научился, а тут – ничего больше и не надо. Проглатывал без разбора все подряд, что только в библиотеке доставал. Библиотекарша в таком «сверхскоростном»
чтении усомнилась и книги быстро обменивать перестала – продлевала их на более продолжительный срок. Тогда «…я наловчился, – пишет Шукшин в рассказе „Гоголь и Райка“ из того же биографического цикла „Из детских лет Ивана Попова“, – воровать книги из школьного книжного шкафа… Приоткроешь створки – щель достаточная, чтоб пролезла рука: выбирай любую! Грех говорить, я это делал с восторгом…»
Но пропажу обнаружили, замок сменили. К тому же мать начала самым активным образом бороться с этой книгома—нией. Вначале ее радовало, что сын так много читает, но тут выяснилось, что хорошей учебе это никак не способствует. <…> В результате из библиотеки его выписали, друзьям строго—настрого наказали книг для него не брать. А заметила после этого Мария Сергеевна у сына на столе опять литературу – книги изорвала, а самому ему устроила примерную взбучку. Конечно, это его не остановило: вкладывал книжку в обложку задачника и читал, но ведь «задачник» хоть и подолгу, но не все же время изучать можно! К тому же опять накладка вышла. «Керосину нальет, в картошку потихоньку фитиле—чек вставит, – рассказывает Мария Сергеевна, – и под одеялом закроется, чтоб не видно, и читает по ночам. Ведь одеяло прожег!»
«На мое счастье, – писал потом в рассказе Шукшин, – об этой возне с книгами узнала одна молодая учительница из эвакуированных ленинградцев (к стыду своему, забыл теперь ее имя). Она пришла к нам домой. (Наши женщины, все жители села очень уважали ленинградцев.) Ленинградская учительница узнала, как я читаю, и разъяснила, что это действительно вредно. А главное, совершенно без всякой пользы: я почти ничего не помнил из прочитанной уймы книг, а значит, зря угробил время и отстал в школе. Но она убедила и маму, что читать надо, но с толком. Сказала, что она нам поможет: составит список, я по этому списку буду брать книги в библиотеке. <… >
С тех пор стал я читать хорошие книжки. Реже, правда, но всегда это был истинный праздник. А тут еще мама, а вслед за ней Таля тоже проявили интерес к книгам. Мы залезали вечером на обширную печь и брали туда с собой лампу. И я начинал… Господи, какое это наслаждение! Точно я прожил большую—большую жизнь, как старик, и сел рассказывать разные истории моим родным. Точно не книгу я держу поближе к лампе, а сам все это знаю…»
И правда ведь – это был праздник, счастье, радость!
Коробов В. И.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.