Жертва Гераклу

Жертва Гераклу

Некогда был один Дарий, теперь же ты создал много Александров.

Плутарх. Александр

Разбитый Дарий помышлял лишь о мире после встречи обеих армий в Киликийских вратах; вскоре к Александру прибыли послы персидского царя. Арриан пишет:

Кому-то из богов угодно было решить сражение так, как оно было решено, – писал униженный соперник, – он же, царь, просит у царя вернуть ему мать, жену и детей, взятых в плен, желает заключить дружбу с Александром и стать Александру союзником. Он просит Александра ответить с Мениском и Арсимом, послами от персов: им поручено вручить ему и получить от него гарантии дружбы и союза.

Униженные призывы Дария не нашли понимания у того, к кому были обращены; Александру не нужен мир, хотя он мог заключить его на самых выгодных условиях. В начале ответного послания он объяснил причины своего появления в Азии (понятно, что каждую войну нужно оправдать):

Ваши предки вторглись в Македонию и остальную Элладу и наделали нам много зла, хотя и не видели от нас никакой обиды. Я, предводитель эллинов, желая наказать персов, вступил в Азию, вызванный на то вами…

На первый взгляд кажется, мотивы были благородными, но персы пытались завоевать Грецию в 500–449 годах до н. э., а поход Александра начался в 336 году до н. э., то есть месть прилично запоздала. Персы 150 лет назад были сильно побиты эллинами и сами давно раскаялись в той давней авантюре, а нынешний Дарий никак не мог быть ответчиком за грехи далеких предков.

Греки давным-давно забыли прежние обиды, и самое интересное, они сражались на стороне Дария против Александра не жалея собственной крови и жизней. Эллины гораздо больше ненавидели македонян, лишивших их родину самостоятельности, чем персов, – последние любезно позволили грекам жить на их землях.

В первой же битве (при Гранике) на стороне персов сражалось 20 тысяч греческих наемников, и стояли они до последнего, – даже когда все персидское войско обратилось в бегство. Александр был взбешен такой «подлостью»: всех пленных греков «он заковал в кандалы и отправил в Македонию на работу, ибо они, эллины, пошли наперекор общему решению эллинов и сражались за варваров против Эллады».

Александр пытался предстать освободителем греков, живших в Малой Азии, но последние, как оказалось, вовсе не нуждались в освобождении. Жилось им под властью Дария неплохо, платил он греческим наемникам исправно, и малоазийские эллины предпочли деньги Дария свободе Александра. Они настолько разучились пользоваться свободой, что когда Александр ввел демократические законы в захваченном Эфесе, греки дружно принялись резать друг друга. На этом нововведения Александра закончились, – он установил для греческих городов тот же самый размер дани, что они платили и Дарию.

Впрочем, Александру пришлось внести некоторые изменения в свою греческую политику из-за безумной храбрости греков. Триста защитников Милета укрылись на острове и были готовы стоять насмерть. И Александр, привыкший добиваться победы любой ценой, еще недавно обративший в рабов пленных греков, предложил наемникам из Милета мир на условии, что они пойдут к нему на службу. Остальные уцелевшие милетяне получили свободу.

Заигрывания с греками Эфеса и Милета не изменили общего отношения эллинов к Александру. В битве при Иссе против «освободителя» сражалось 30 тысяч греческих наемников, и сражались они очень неплохо. Эллинам удалось разорвать македонский строй, и если бы не трусость персов, великий поход Александра мог закончиться поражением при Иссе. Именно от эллинов македоняне понесли в битве наибольшие потери.

Европейская Греция также пыталась вмешаться в смертельную схватку гигантов, причем далеко не на стороне Александра. В числе пленных македоняне выявили эллинских послов к Дарию. Арриан перечисляет их имена, и что самое важное, территории, которые они представляли:

Тут были Эвфилк спартанец; фивяне Фессалиск, сын Исмения, и Дионисодор, победитель на олимпийских играх, и афинянин Ификрат, сын стратега Ификрата.

Интересно, что когда Александр ушел в Индию, восстания поднимали отнюдь не персы, а греки. Курций Руф описывает мятеж колонистов, поселенных Александром в городе близ Бактр.

Убив несколько влиятельных лиц из своей среды, они стали пускать в ход оружие, захватили считавшуюся в безопасности и потому плохо охранявшуюся крепость Бактр и побудили варваров присоединиться к их мятежу. Вожаком их был Афинодор, присвоивший себе имя царя не столько ради власти, сколько ради того, чтобы вернуться на родину с признавшими его.

Однако вернемся к ответу Александра на миролюбивое послание Дария, дабы оценить возросшую гордыню македонского царя после удачной битвы.

Я победил в сражении сначала твоих военачальников и сатрапов, а теперь и тебя и твое войско, и владею этой землей, потому что боги отдали ее мне. Я забочусь о твоих людях, которые, уцелев в сражении, перешли ко мне; не против своей воли остаются они у меня, а добровольно пойдут воевать вместе со мной. Я теперь владыка всей Азии; приходи ко мне. Если ты боишься, что я причиню тебе какое-либо зло, то пошли кого-либо из близких тебе получить для себя гарантии безопасности. Когда ты придешь ко мне, я верну тебе, по твоей просьбе, и мать, и жену, и детей и дам все, что ты еще пожелаешь. О чем ты меня ни попросишь, все будет твое. В дальнейшем, когда будешь писать мне, пиши как к царю Азии, а не обращайся как к равному. Если тебе что нужно, скажи мне об этом как господину над всем, что было твоим. В противном случае я буду считать тебя обидчиком. Если же ты собираешься оспаривать у меня царство, то стой и борись за него, а не убегай, потому что я дойду до тебя, где бы ты ни был.

Александр опять не стал преследовать Дария с целью уничтожить его окончательно и овладеть персидским царством. Хотя это был самый простой и верный путь к власти над Азией – после битвы при Иссе с Дарием было всего лишь 4 тысячи уцелевших после сражения персов и чужеземных наемников. Путь Александра лежал в совершенно противоположную сторону – в Финикию и Египет. Арриан сообщает:

Выступив из Марафа, он взял Библ, заключивший с ним союз, и Сидон: сидоняне сами призвали его, так как ненавидели персов и Дария. Оттуда он направился к Тиру. В дороге его встретили тирские послы, отправленные к нему всем городом сказать, что тирийцы сделают все, что ни прикажет Александр.

По словам Юстина, «Тирское государство прислало Александру поздравления и тяжелую золотую корону», и «он милостиво принял дар».

У жителей Тира не было никакого желания ссориться с Александром, но на беду тирийцев, у них в городе оказался храм Геракла – «древнейший, какой могут упомнить люди». Александр же имел непосредственное отношение к этому герою; как сообщает Плутарх, «происхождение Александра не вызывает никаких споров: со стороны отца он вел свой род от Геракла через Карана». Этому совсем не богобоязненному человеку захотелось непременно помолиться в храме своего предка.

Когда послы сообщили о желании Александра в Тир, «то горожане решили, что они сделают все, что прикажет Александр, но что никого из персов или македонцев они в город не пустят: при данных обстоятельствах это самая благовидная отговорка, а ввиду неизвестного исхода войны, и самое правильное поведение», – одобрил решение тирийцев даже Арриан, который с симпатией относился к Александру.

Македонскому царю было предложено альтернативное место исполнения обетов Геркулесу, а именно, «в Тире Древнем, где и храм древнее».

Александра, уже привыкшего ни в чем не терпеть отказа, страшно рассердил совет тирийцев, и он пригрозил разрушить город. Долго не думая, воинственный македонянин обосновал необходимость этого мероприятия в речи перед войском; из нее же следует, что Греция вовсе не была на стороне Александра.

Друзья и союзники, нам опасно предпринимать поход на Египет (на море господствуют персы) и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр – в руках персов. Это опасно вообще, а особенно для положения дел в Элладе. Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая еще большими силами, перенесут войну в Элладу; лакедемоняне сразу же начнут с нами войну; Афины до сих пор удерживал от нее больше страх, чем расположение к нам. Если мы сметем Тир, то вся Финикия будет нашей, и к нам, разумеется, перейдет финикийский флот, а он у персов самый большой и сильный. Финикийские гребцы и моряки, конечно, не станут воевать за других, когда их собственные города будут у нас. Кипр при таких обстоятельствах легко присоединится к нам или будет взят запросто, при первом же появлении нашего флота. Располагая на море македонскими и финикийскими кораблями и присоединив Кипр, мы прочно утвердим наше морское господство, и тогда поход в Египет не представит для нас труда. А когда мы покорим Египет, то ни в Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение, и тогда мы пойдем на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних дел. И уважать нас станут еще больше после того, как мы совсем отрежем персов от моря и еще отберем от них земли по эту сторону Евфрата.

Из тяжеловесной речи не блистающего красноречием Александра следовало, что успех в этой долгой войне зависит только от взятия Тира. Однако… Что касается Дария, то он в это время находился в положении беглеца, мечтающего о мире с Александром, а вовсе не о далекой Греции. С опасениями насчет Тира Александр либо лукавил, либо не знал, что представляет собой этот город. Если кратко охарактеризовать его, то достаточно сказать, что Тир был крупнейшим центром средиземноморской торговли. Хитрое племя финикийских купцов предпочитало улаживать конфликты с помощью денег, но не оружия, и оно не представляло никакой опасности для Александра. Воинственные соседи, стиравшие с лица земли города и селения противника, предпочитали обложить огромной данью Тир, чем захватывать и уничтожать его. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Лишь Александр руководствовался чувствами, но не разумом.

Осада неприступного города оказалась чрезвычайно тяжелым занятием; Тир находился на острове, а в Средиземном море господствовал персидский флот. Читаем у Арриана.

Александр решил насыпью соединить город с материком. Дело, показавшееся вначале легковыполнимым, растянулось на многие месяцы. «Нетрудно было вбивать колья в ил, и самый этот ил оказался связывающим веществом, которое не позволяло камням сдвигаться с места. Македонцы с жаром взялись за дело, тем более что Александр сам присутствовал при работах; показывал, что надо делать; воодушевлял людей словом, оделял деньгами тех, кто работал с особенным усердием, облегчая им таким образом труд. Пока устраивали насыпь у материка, дело подвигалось легко; глубина была небольшая, и работавшим никто не мешал. Когда же они дошли до более глубокого места и оказались вблизи города, то пришлось им плохо, так как их стали поражать со стен, которые были высоки. Македонцы снаряжены были скорее для работ, чем для битвы; тирийские триеры то там, то сям подплывали к насыпи (тирийцы господствовали еще на море) и часто не давали солдатам продолжать их работу.

Диодор Сицилийский рассказывает об одной удачной операции жителей Тира против строителей насыпи.

Тирийцы, встревоженные ростом насыпи, нагрузили множество мелких суденышек катапультами и стрелами и посадили на них лучников и пращников; подплыв к работавшим на насыпи, они многих ранили и немало людей убили. Ни одна из стрел или дротиков, летевших в густую безоружную толпу, не пропадала даром: люди стояли на виду и ничем прикрыты не были. Стрелы ранили не только спереди, но пробивали насквозь тела тех, кто на этой узкой насыпи стоял лицом к врагу; невозможно было отбиться от врага, наседавшего с обеих сторон.

Александру приходилось больше думать о защите воинов, насыпавших в море дорогу, чем о взятии самого города. Македоняне поставили на насыпи две башни, установили на них метательные машины, «прикрыв их кожаными чехлами и шкурами в защиту от зажженных стрел, которые метали со стен тирийцы». Грандиозные строения македонян не только не защитили их, но стали причиной новых бед. Новую хитрость жителей Тира описывает Арриан.

Тирийцы в ответ на это придумали следующее: они взяли судно, на котором перевозят лошадей, нагрузили его сухим хворостом и всяким горючим материалом, поставили на носу две мачты и обвели их загородкой, захватив столько места, сколько было возможно; в эти загородки они наложили соломы и много-много факелов. Кроме того, они положили еще смолы, серы и вообще всего, что способствовало бы большому пожару. К обеим мачтам они прикрепили по две реи, а на них повесили котлы, содержимое которых, вылившись, должно было еще усилить пламя. На корме они поместили балласт, чтобы она осела под его тяжестью, отчего нос поднялся бы кверху. Затем они выждали, когда ветер задует в сторону насыпи, и привязав это судно к своим триерам, повели его на буксире. Приблизившись к насыпи и башням, они подожгли горючий материал и, подтягивая в то же время как можно быстрее судно, пустили его к краю насыпи. Люди, находившиеся на уже горящем судне, легко спаслись вплавь. В ту же минуту огромное пламя перекинулось на башни; реи обломились, и в огонь вылилось все, что было заготовлено для его поддержания. Триеры стали на якорь неподалеку от насыпи; с них начали пускать стрелы в башни, и к ним стало опасно подходить тем, кто был занят тушением пожара. И когда башни были уже охвачены огнем, из города выбежала толпа людей; они сели в челноки и, приставая в разных местах к насыпи, без труда повыдергивали колья, укреплявшие с боков насыпь, и подожгли все машины, которые не охватил еще огонь с судна.

Насыпь Александра, на которую было потрачено полгода неимоверного труда, которая была обильно полита македонской кровью, оказалась совершенно бесполезным сооружением. По утверждению Арриана, машины, стоявшие на насыпи, не нанесли стене никаких значительных повреждений: так она была крепка. Еще бы! У тирийцев хватало времени для ее укрепления.

Александру пришлось собирать флот, чтобы атаковать злосчастный город со стороны моря. Македонским кораблям наконец-то удалось приблизиться к стенам и начать штурм. Александр шел за солдатами, сам активно участвовал в деле и в то же время наблюдал, «кто отличился в бою блистательной отвагой».

Македонян приходилось уговаривать не уступать в мужестве, настолько им надоело терпеть лишения под Тиром. Александр понял, что если город не будет взят немедленно, войско может взбунтоваться. Диодор рассказывает:

И тут он отважился на такое дело, видя которое, люди не поверили своим глазам. Перебросив мостки с деревянной башни на городские стены, он – один – взбежал на стену, не убоявшись ни завистливой судьбы, ни храбрых тирийцев, взбежал перед зрителями – воинами, победившими персов. Он приказал македонцам следовать за собой; первый в рукопашной схватке убил одних копьем, других – мечом, некоторых отбросил щитом и заставил врагов несколько присмиреть. В это же время с другой стороны таран пробил большую брешь. Когда македонцы ворвались через пролом, а те, кто был вместе с Александром, взошли на стену, то город был взят. Тирийцы, ободряя друг друга, перегородили узкие проходы и все – за вычетом немногих – пали, сражаясь. Было их больше 7 тысяч. Царь обратил в рабство детей и женщин, а всех юношей (было их не меньше 2 тысяч) велел повесить. Хотя большая часть населения была увезена в Карфаген, пленных оказалось больше 13 тысяч. Тирийцы, решив выдерживать осаду, обнаружили больше храбрости, чем благоразумия. Они навлекли на себя великие несчастья: в осаде просидели 7 месяцев.

Большая часть богатств Тира за время осады была переправлена в Карфаген, ибо древние авторы, которые подробно перечисляли добычу Александра после побед над персами, на сей раз молчат. Единственной ценной добычей, доставшейся Александру, были снятые с Аполлона цепи и оковы. Дело в том, что во время осады одному горожанину приснился сон, что Аполлон собирается покинуть город. Чтобы этого не случилось, тирийцы в страхе приковали золотыми цепями статую Аполлона к пьедесталу. Сняв оковы, Александр велел называть этого бога «Аполлоном, другом Александра».

Взятием города македонский царь достиг единственной цели, ради которой и была начата осада. Но стоила ли она потраченного времени и сил? По сообщению Арриана, Александр принес жертву Гераклу и устроил в его честь процессию, в которой участвовало войско в полном вооружении.

Корабли следовали за процессией в честь Геракла. Александр устроил на священном участке гимнастические состязания и бег с факелами. Машину, которая пробила стену, он принес в дар храму, так же как и тирийский священный корабль Геракла, который он захватил в сражении.

Александр, видимо, посчитал, что под Тиром было мало поводов проявить героизм, несмотря на семимесячную осаду. Еще об одном сумасбродном поступке македонского царя рассказывает Плутарх.

Во время осады Александр совершил поход на обитавших в горах Антиливана арабов. В этом походе царь из-за своего воспитателя Лисимаха подверг свою жизнь серьезной опасности. Этот Лисимах повсюду сопровождал Александра, ссылаясь на то, что он не старше и не слабее Феникса. Когда воины Александра приблизились к горам, они оставили коней и двинулись дальше пешком. Все ушли далеко вперед, но царь не решался покинуть уставшего Лисимаха, тем более что наступал вечер и враги были близко. Ободряя старика и идя с ним рядом, Александр с немногими воинами незаметно отстал от войска и, когда стало темно и очень холодно, остановился на ночлег в месте суровом и опасном. Вдали там и сям виднелись костры, разведенные неприятелем. Александр, который в беде всегда умел собственным примером ободрить македонян, рассчитывая на быстроту своих ног, подбежал к ближайшему костру. Двух варваров, сидевших возле огня, царь поразил мечом, затем, выхватив из костра головню, он вернулся к своим. Македоняне развели такой большой костер, что часть варваров была устрашена и обратилась в бегство, тех же, кто отважился приблизиться, они отбросили и остаток ночи провели спокойно.

Юношей Александр мечтал завоевать мир и ревниво следил за успехами отца, опасаясь, что ему мало останется непокоренных земель. Но для чего ему необъятные земли?

Он бездумно разрушает города, которые могли бы стать жемчужиной македонской империи. Он покорял область за областью и тут же отдавал в управление прежним хозяевам или случайным людям. Сатрапом Келесирии Александр поставил Мемнона, сына Кердима. Перебежчика Мазея он одаряет сатрапией Вавилонии; Армения будет дана в управление Митрену, сдавшему Александру Сарды. Сына Мазея, читаем у Плутарха, одного из влиятельнейших людей при дворе Дария, Александр жаловал второй сатрапией, еще более обширной, чем та, которой он уже управлял, но сатрап не принял дара и сказал царю:

– Некогда был один Дарий, теперь же ты создал много Александров.

Примечательный случай рассказывает Юстин:

Смотря по заслугам, Александр делал одних своими союзниками, у других отнимал царскую власть и ставил на их место новых царей. Среди всех них особенно замечателен Абдолоним, поставленный Александром в цари сидонские. Хотя он ранее работал по расчистке высохших колодцев и по поливке садов и вел нищенский образ жизни, Александр сделал его царем, пренебрегши людьми знатными, чтобы никто не мог подумать, будто своим саном он обязан своему происхождению, а не милости даровавшего.

Личный подвиг стал главной целью в жизни македонского царя. Это был античный Ричард Львиное Сердце. Он не упускал ни единой возможности совершить подвиг, не думая о целесообразности, не заботясь о жизни воинов, иногда много раз на дню рискуя собственной жизнью. Именно этим можно объяснить многие кровавые битвы и тяжелые осады городов, поражающие полным отсутствием рационализма и бессмысленностью жертв.

Пока Александр бродил по Азии, его родина оказалась в серьезной опасности. Антипатру, оставленному правителем Македонии, пришлось вести тяжелую войну со Спартой. В решающей битве, по свидетельству Курция Руфа, «погибло 5300 спартанцев, а македонцев не больше тысячи, но почти никто не вернулся в лагерь без ран». На памяти людей не было более отчаянного сражения. И как же Александр отнесся к славной победе соотечественников? «Александр хотя и желал победы над врагом, был недоволен, что это успех Антипатра, и громко говорил об этом, считая, что слава другого наносит ущерб его собственной».

Когда шла осада Тира, к Александру вновь явились послы персидского царя. На этот раз Дарий предлагал Александру «десять тысяч талантов выкупа за пленных, все земли по эту сторону Евфрата, одну из дочерей в жены, а также свою дружбу и союз. Когда Александр сообщил об этом предложении приближенным, Парменион сказал:

– Будь я Александром, я принял бы эти условия.

– Клянусь Зевсом, я сделал бы так же, – воскликнул Александр, – будь я Парменионом!

Александр написал Дарию, что тот может рассчитывать на самый радушный прием, если явится к македонянам; в противном случае он сам пойдет на персидского царя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.