ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА 

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА СУСЛОВА 

Главный идеолог, или «серый кардинал» партии

В конце января 1982 года печать, радио и телевидение СССР сообщили, что «на восьмидесятом году жизни после непродолжительной тяжелой болезни скончался член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда Михаил Андреевич Суслов». Через четыре дня после смерти Суслов был похоронен с такими официальными почестями, с какими после марта 1953 года не хоронили в Москве ни одного из высших руководителей партии и государства.

А между тем Суслов, казалось бы, не принадлежал к тем политическим деятелям нашей страны, которые за последние пятнадцать лет привлекали внимание внешнего мира. О нем говорили и писали мало, да и сам он не стремился к «паблисити», старался держаться в тени. Никогда он не был ни министром, ни заместителем Председателя Совета Министров СССР и лишь в Верховном Совете СССР занимал незаметную должность председателя Комиссии по иностранным делам Совета Союза. Почти всю жизнь он проработал в аппарате партии. Он был, как и Маленков, прежде всего «аппаратчиком», но, пожалуй, еще более искусным. Суслов поднимался вверх по ступеням партийной иерархии медленнее других. 33-летний Молотов был уже одним из секретарей ЦК РКП (б), так же как и 33-летний Каганович. Микоян в 33 года был наркомом и кандидатом в члены Политбюро, Маленков в свои 33 заведовал одним из самых важных отделов ЦК ВКП(б). Между тем 33-летний Суслов был рядовым инспектором Центральной Контрольной Комиссии. Но закончил он свою почти 80-летнюю жизнь не скромным пенсионером и не почетным членом ЦК, а человеком, облеченным огромной властью и занимающим второе место в партийной иерархии. Поэтому смерть Суслова вызвала так много откликов, толкований и прогнозов.

В последние семнадцать лет жизни Суслов считался главным идеологом партии. Как член Политбюро, отвечающий за вопросы идеологии, Суслов стоял на вершине пирамиды, выстроенной из множества идеологических учреждений. В ЦК КПСС он контролировал деятельность отделов культуры, пропаганды, науки и учебных заведений, а также два международных отдела. Суслов курировал Политуправление Советской Армии, отдел информации ЦК, отдел молодежных и общественных организаций. Под его руководством и контролем работало Министерство культуры СССР, Государственный комитет по делам издательств, Государственный комитет по кинематографии, Гостелерадио. Печать, цензура, ТАСС, связи КПСС с другими коммунистическими и рабочими партиями, внешняя политика СССР – все это входило в сферу деятельности Суслова. Ему приходилось, разумеется, работать в тесном контакте с КГБ и Прокуратурой СССР, особенно в связи с теми проблемами, которые объединяются не слишком ясным понятием «идеологическая диверсия». Немало забот доставляло Суслову и развившееся как раз в 60—70-е годы движение «диссидентов». Много внимания уделял Суслов фактическому (или, как говорят обычно, партийному) руководству деятельностью Союза писателей СССР, Он принимал участие во всех основных его совещаниях. Под контролем Суслова находились и другие творческие союзы: художников, архитекторов, журналистов, работников кинематографии, а также Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, театры, эстрада и другие подобные организации. Система партийного просвещения, общество «Знание», подготовка школьных учебников, научные институты по общественным дисциплинам, отношения Советского государства с различными религиями и церковными организациями – и это далеко не все, чем ведал Суслов.

Особой его заботой было проведение многочисленных юбилеев: 50– и 60-летия Советской власти, 50-летия образования СССР, 100– и 110-летия со дня рождения В. И. Ленина – всего не перечислишь. В 1949 году Суслов – один из главных организаторов пышных торжеств по случаю 70-летия Сталина, в 1964 году – 70-летия Н. С. Хрущева, а в 1976 и 1981 годах – 70– и 75-летия Брежнева.

Сам он отличался скромностью и в личной, и в общественной жизни. Но умел при необходимости потакать тщеславию других. Хотя многие из названных выше юбилейных кампаний проводились с такой вызывающей примитивностью и сопровождались столь грубой лестью, что многие нередко спрашивали себя: чего хочет Суслов – поднять или уронить авторитет восхваляемых им лидеров партии?

Никто как будто не обвинял еще Суслова в жадности к материальным благам и наградам, стяжательстве, каких-либо излишествах, дорогу к которым открывала власть. Кое-кто из «верхних этажей» советского общества даже посмеивался порой над его аскетизмом. Но собственный аскетизм отнюдь не сочетался у Суслова с непримиримостью к чрезмерным запросам его партийных соратников, если дело не касалось проблем идеологии. Было немало случаев, когда Суслов оказывался крайне снисходителен к видным партийным и государственным работникам, замешанным в коррупции и материальных злоупотреблениях. Немало бумаг и докладных записок, которые должны были бы послужить поводом для немедленного судебного разбирательства и сурового наказания некоторых министров, секретарей обкомов, руководителей целых республик, прекращали свое движение в многочисленных сейфах кремлевского кабинета Суслова. Может быть, и в этом была одна из причин его влияния и власти?

Суслов очень ревностно относился к сохранению видимости внешней чистоты, нравственного благополучия и «близости к массам» окружавшей его партийной элиты. И всегда негодовал, если светлый мифологизированный образ «слуги народа» кем-то подвергался сомнению или еще хуже – критиковался. Характерный эпизод приводит в своих воспоминаниях журналист И. Шатуновский, в свое время (опираясь на идею Брежнева) опубликовавший в «Правде» фельетон об излишнем пристрастии жен и прочих родственников функционеров к путешествиям на служебных автомобилях по магазинам, ателье, баням и т. п. Публикация статьи вызвала недвусмысленную реакцию Суслова: «После обеда мне позвонил редактор „Крокодила“ Мануил Семенов:

– Я только что из «большого дома». Твой сегодняшний фельетон в пух и прах разделал Суслов. Кричал, что «Правда» натравливает народ на руководящий аппарат… Так что смотри!

Я усмехнулся. А чего мне смотреть? Суслов не в курсе дела. Узнает, кто подсказал тему, и умоется… Я принимал поздравления еще два дня. На третий грянул гром. Случилось это на редколлегии, которую вел все тот же заместитель главного…

– Так вот, товарищи, мы получили очень строгое замечание от Михаила Андреевича, – сказал он. – Фельетон «Теща на „Волге“ признан ошибочным и вредным…

Мне показалось, что я ослышался. Что происходит?

Брежнев против того, чтоб чьи-то тещи ездили на персональных машинах, а Суслов, выходит, «за»!.. Между тем в мою голову продолжали лететь кирпичи:

– Натравливает народ на руководящий аппарат… Потрафляет обывательским вкусам… Пытается вбить клин в морально-политическое единство…»[197] И подобные случаи не были единичны.

Интересный эпизод приводит в своей книге «Бодался теленок с дубом» А. Солженицын:

«Когда в декабре 1962 года на кремлевской встрече Твардовский… водил меня по фойе и знакомил с писателями, кинематографистами, художниками по своему выбору, – в кинозале подошел к нам высокий, худощавый, с весьма неглупым лицом человек – и уверенно протянул мне руку, очень энергично стал ее трясти и говорить что-то о своем крайнем удовольствии от „Ивана Денисовича“, так тряс, будто теперь ближе и приятеля у меня не будет. Все другие себя называли, а этот не назвал. Я осведомился: „С кем же…“ – незнакомец и тут себя не назвал, а Твардовский мне укоризненно вполголоса: „Михаил Андреевич…“ Я плечами: „Какой Михаил Андреевич?..“ Твардовский с двойной укоризной: „Да Суслов!!“… И даже как будто не обиделся Суслов, что я его не узнал. Но вот загадка: отчего так горячо он меня приветствовал? Ведь при этом и близко не было Хрущева, никто из Политбюро его не видел – значит, не подхалимство. Для чего же? Выражение искренних чувств? законсервированный в Политбюро свободолюбец? – главный идеолог партии!.. Неужели?»[198]

То, что в декабре 1962 года так удивило Солженицына, было всего лишь привычной для Суслова вежливостью, которая иногда походила даже на угодливость, если бы не те высокие посты, громадная власть, которыми он располагал, Суслов был предельно корректен почти со всеми, кого приглашал в свой кабинет. Крайне любезен он был, например, и с Василием Гроссманом, с которым встретился в 1961 году. А между тем речь шла тогда не о похвалах.

Встрече предшествовали драматические обстоятельства. Рукопись романа «Жизнь и судьба» (впервые появившаяся на страницах журнала «Октябрь» только в 1988 году) была в феврале 1961 года неожиданно арестована: органы КГБ изъяли из разных квартир и редакций все копии и черновики. Гроссман обратился с письмом к Хрущеву с просьбой вернуть свободу его книге: «…Я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили редакторы, а не сотрудники Комитета государственной безвпасности.

Нет смысла, нет правды в нынешнем положении, в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее». Через некоторое время Гроссмана вызвали к Суслову.

С. Липкий так передает подробности той продолжительной беседы: «Суслов похвалил Гроссмана за то, что он обратился к Первому секретарю ЦК. Сказал, что партия и страна ценят такие произведения, как „Народ бессмертен“, „Степан Кольчугин“, военные рассказы и очерки. „Что же касается „Жизни и судьбы“, – сказал Суслов, – то я этой книги не читал, читали два моих референта, товарищи, хорошо разбирающиеся в художественной литературе, которым я доверяю, и оба, не сговариваясь, пришли к единому выводу – публикация этого произведения нанесет вред коммунизму, советской власти, советскому народу“. Суслов спросил, на что Гроссман теперь живет, узнав, что он собирается переводить армянский роман по русскому подстрочнику, посочувствовал, трудна, мол, такая двухступенчатая работа, обещал дать указание Гослитиздату – выпустить пятитомное собрание сочинений Гроссмана, разумеется, без „Жизни и судьбы“. Гроссман вернулся к вопросу о возвращении ему арестованной рукописи. Суслов сказал: „Нет, нет, вернуть нельзя. Издадим пятитомник, а об этом романе и не думайте. Может быть, он будет издан через двести – триста лет“.[199]Впрочем, благожелательность и участие Суслова оказались фальшивыми. Пятитомник не был издан, а Гроссмана вскоре практически вообще перестали печатать.

Если многие секретари ЦК, другие высшие руководители отличались у нас нередко грубостью и пренебрежением к подчиненным, то Суслов почти всегда был внимателен даже к самым рядовым работникам партийного аппарата и потому пользовался во многих его звеньях несомненной симпатией. Однако более наблюдательные люди говорили мне, что взгляд светлых, почти белых глаз Суслова неприятен, к нему было трудно подойти запросто, при всей корректности и вежливости он не мог подчас скрыть присущей ему сухости и равнодушия к судьбам людей. Его большие руки с длинными и тонкими пальцами напоминали руки пианиста, а не крестьянина, кем он был по своему происхождению.

Одним из главных лозунгов после октябрьского (1964 года) Пленума ЦК была «стабильность» в политике, руководстве, идеологии. И тем не менее 60—70-е годы были временем больших перемен и во внутренней, и внешней политике, и в составе руководства. Из членов Президиума ЦК КПСС, которые обсуждали в октябре 1964 года вопрос о смещении Хрущева, в 1981 году продолжали заседать в Политбюро только три человека: Брежнев, Кириленко и Суслов. Большинство членов старого Президиума было смещено, остальные умерли и похоронены у Кремлевской стены. Теперь рядом с ними покоится и прах Суслова.

В аппарате ЦК Суслова называли «серым кардиналом». При этом имели в виду не только масштабы его власти, но и тщательно скрываемые источники могущества, а также стремление влиять на политические события из-за кулис. Трудно писать даже краткую биографию такого человека. Мы приведем поэтому лишь некоторые эпизоды из жизни Суслова.

Первые тридцать лет

Почти ничего не известно о первых тридцати годах жизни Суслова. И в Большой Советской, и в Исторической энциклопедиях, и в некрологе по случаю его смерти об этом говорится в одних и тех же выражениях и одинаково скупо.

М. А. Суслов родился 21 ноября 1902 года в селе Шаховском Хвалынского уезда Саратовской губернии в семье крестьянина-бедняка. Отец Суслова – Андрей Андреевич, также родом из Шаховского, с детства испытал привычные для крестьянского мальчика голод, нужду, упорный труд. В 1904 году он уезжает на заработки в Баку, работает на нефтепромысле. После революционных событий 1905 года попадает под надзор полиции. Человек деятельный и энергичный, Андрей Андреевич часто путешествует по стране, меняя род занятий. В 1913 году он организовал сельский кооператив в Шаховском, в 1916-м, собрав артель плотников, уезжает в Архангельск. Там его застают Февральская и Октябрьская революции. А. А. Суслов избирается в местный Совет рабочих депутатов. В 1919 году, вернувшись на родину, вступает в члены РКП (б), работает в Хвалынском укоме и горсовете. В автобиографии Суслов-старший упоминает о горестных семейных событиях – заболевании тифом двух его детей в 1920 году. С середины двадцатых годов ни о судьбе отца Суслова, ни о судьбе его братьев и сестер ничего не известно. Во всяком случае, в отличие от семьи Кагановичей, никто из Сусловых не принимал видного участия в политической жизни страны. Мать Михаила Андреевича дожила до девяноста лет и умерла в начале 70-х годов в Москве.

В Шаховском М. А. Суслов получил лишь самое начальное образование. Рано проявил революционную активность. Когда весной 1918 года в стране начали создаваться комитеты бедноты, молодой Суслов вошел в бедняцкий комитет родного села. В феврале 1920-го вступил в комсомол, принимал участие в организации сельских комсомольских ячеек. До нас дошел любопытный документ – протокол заседания активных работников Хвалынской городской организации КСМ. На собрании еще юный Михаил Суслов читал собственный реферат «О личной жизни комсомольца». Наверное, уже тогда стал складываться начетнический и догматический стиль мышления, столь характерный для «идеолога страны» в его зрелые годы. Уже тогда юношеские требования к нравственной стороне поведения молодежи лектор изложил в виде «заповедей, что можно и что нельзя делать комсомольцу». Затем этот «кодекс морали» решено было опубликовать и распространить по другим ячейкам.

В 1921 году девятнадцатилетний Суслов вступил в Коммунистическую партию. Вскоре по путевке местной партийной организации он приехал в Москву учиться на Пречистенском рабфаке, который успешно окончил в 1924 году. Суслов решил продолжить учебу и поступил в Московский институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова, одновременно ведя педагогическую работу в Московском химическом техникуме имени Карпова и Московском текстильном техникуме. Успешно закончив МИНХ в 1928 году, Суслов для повышения квалификации был зачислен в Экономический институт красной профессуры, который готовил в то время кадры «красных преподавателей», новую партийную интеллигенцию. Состав преподавателей и в том и в другом институте был очень сильным, и можно предположить, что Суслов получил неплохую подготовку. Вопросы экономики, политэкономии и более конкретно – экономики переходного периода в 20-е годы были в центре внутрипартийной дискуссии. Из биографии Суслова мы можем узнать, что он активно боролся как против взглядов «левой», так и правой оппозиции.

В 1929 году молодой «красный профессор» стал преподавать политэкономию в Московском университете и в Промышленной академии. В этой академии как раз в 1929/30 году учился Хрущев. Между студентами академии, пришедшими сюда с активной партийной работы, и преподавателями существовали совсем иные отношения – менее официальные, чем сегодня. К тому же Хрущев был избран секретарем партийной организации Промакадемии. Поэтому можно без колебаний сказать, что Хрущев и Суслов были уже знакомы в то время. Однако близкого знакомства тогда не возникло. Это произошло лишь в конце 40-х годов.

В 30-е годы

Весной 1931 года решением ЦК ВКП(б) Суслов был направлен на работу в ЦКК – РКИ. Главное, чем он должен был заниматься, был разбор многочисленных «персональных дел», то есть нарушений партийной дисциплины и Устава партии, а также апелляций исключенных из партии. Видимо, Суслов неплохо справлялся со своими обязанностями. В 1933–1934 годах он активно участвовал в чистке партии в Уральской и Черниговской областях. В масштабах всего Союза этой чисткой руководил Каганович, который в начале 30-х годов стоял во главе Центральной Контрольной Комиссии и, безусловно, обратил внимание на старательного работника. С 1934 года, после упразднения ЦКК, Суслов продолжал работу в Комиссии Советского Контроля. За этим последовало его значительное повышение.

Немало людей убеждены в ответственности Суслова за репрессии в Ростове-на-Дону и Ростовской области. Однако они исходят лишь из того факта, что в годы террора Суслов находился там на ответственной партийной работе. Сам он нередко говорил друзьям, что не уничтожал, а восстанавливал Ростовскую партийную организацию. Может быть, это и так. У нас нет никаких данных о личном участии Суслова в репрессивных кампаниях 1937–1938 годов. Но именно эти кампании, уничтожившие основную часть партийного актива, открыли для Суслова путь к быстрому продвижению наверх. Так, например, в 1937 году было ликвидировано почти все руководство Ростовского обкома партии. Суслова направляют в Ростовскую область заведующим отделом обкома. Жестокие репрессии в области продолжались, но они не коснулись Суслова, который вскоре стал секретарем обкома.

Аресты были настолько массовыми, что на некоторых предприятиях не осталось парторгов, областная партийная организация оказалась просто обескровлена. Арестованы и тысячи беспартийных инженеров и хозяйственных руководителей. На их место нередко выдвигались рядовые рабочие – «стахановцы». Однако им трудно было заменить опытных специалистов и обеспечить выполнение плана. Один из таких стахановцев, Никита Изотов, возглавивший угольные предприятия области, однажды в ярости ударил начальника Ростовского НКВД, который явился к нему за санкцией на новые аресты. В результате был смещен не Изотов, а начальник НКВД. Как раз в это время Наркомат внутренних дел возглавил Берия. В Ростовскую область для руководства управлением НКВД был направлен В. С. Абакумов. Некоторых арестованных даже освободили и восстановили на прежних должностях. В обкоме были рассмотрены апелляции членов партии, которых ранее исключили из ВКП(6), но оставили на свободе. Кроме того, перед XVIII съездом Суслов организовал быстрый прием в партию более трех тысяч новых членов.

Была обескровлена репрессиями и партийная организация обширного Ставропольского края. В 1939 году Суслова выдвинули на должность первого секретаря Ставропольского крайкома. Это был важный этап в его карьере. От Ставропольского края Суслов участвовал в работе XVIII съезда ВКП(б). Он не выступал, но был избран членом Центральной ревизионной комиссии. Еще через два года на XVIII партийной конференции его избрали членом ЦК ВКП(б). Это стало следующим важным шагом по направлению к высшим эшелонам власти.

Война и первые послевоенные годы

Война пришла на Ставрополье в 1942 году. Развивая летнее наступление, немецкие войска захватили Ростов-на-Дону и начали быстро продвигаться по территории Северного Кавказа. Остановить немецкое наступление удалось только близ города Орджоникидзе, недалеко от Грозного. Немецкая оккупация продолжалась, однако, менее года. В этот период основной задачей обкома партии была организация партизанского движения. Суслов возглавил Ставропольский краевой штаб партизанских отрядов.

Во время войны и оккупации несколько сотен проживавших в Ставрополье карачаевцев поддержали гитлеровскую администрацию. В городе Микоян-Шахаре был создан Карачаевский национальный комитет. Однако большинство карачаевцев поддерживали не этот комитет, а партизан. Тем не менее вскоре после освобождения края в октябре 1943 года Карачаевская автономная область была упразднена, а десятки тысяч карачаевцев поголовно выселены из родных мест и в эшелонах отправлены на «спецпоселение» в Среднюю Азию и Казахстан. Разумеется, решение о выселении мусульманских народностей с Северного Кавказа и из Поволжья было принято в Москве Государственным Комитетом Обороны. Однако верно и то, что Ставропольский обком партии и его руководитель Суслов полностью поддержали это решение и помогли проведению его в жизнь.

В период активных боевых действий на Северном Кавказе Суслову как члену военного совета Северной группы войск Закавказского фронта подчинялся полковник Л.И. Брежнев, который был тогда начальником политотдела 18-й армии и, в частности, помогал Суслову налаживать гражданскую и хозяйственную жизнь на Северном Кавказе. Но это было лишь мимолетное знакомство, так как 18-я армия после освобождения Новороссийска ушла на Запад. Спустя 10 лет после боев на Северном Кавказе Брежнев, уже в звании генерал-лейтенанта, стал заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота. В этот период он тоже должен был выполнять директивы Суслова, уже секретаря ЦК КПСС. В некоторых работах по советской истории высказывается предположение, что тогда и возник некий политический союз между Брежневым и более старшим по возрасту и положению Сусловым. Один автор даже намекает, что, якобы предвидя неизбежное столкновение со ставшим руководителем партии Хрущевым, Суслов начал выдвигать Брежнева как будущего преемника Хрущева.[200]Для 1953–1954 годов такое предположение безосновательно. И Суслов, и Брежнев относились в то время к Хрущеву с несомненной лояльностью. Но вернемся к карьере Суслова.

К осени 1944 года большая часть Литвы была освобождена от немецкой оккупации. Партийную организацию республики возглавил старый подпольщик, еще в 1927 году избранный секретарем ЦК КПЛ А. Ю. Снечкус. Однако Сталин не доверял бывшим подпольщикам. К тому же коммунисты не пользовались в Литве значительным влиянием, и большая часть католического литовского населения выступала против советизации Литвы. Было решено поэтому сформировать не только ЦК Литовской компартии, но и специальное Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР, наделенное чрезвычайными полномочиями. Председателем Бюро был назначен Суслов.

Как известно, после ухода немцев в Литве началось упорное сопротивление новой власти, переросшее в длительную и жестокую партизанскую войну. В сущности, это была настоящая гражданская война, в которой одна часть литовского населения поддержала Красную Армию, а другая выступила против нее с оружием в руках. Состав партизанских отрядов «лесных братьев» был пестрым. Здесь находились и люди, сотрудничавшие с оккупантами, и богатые крестьяне, и дети литовской буржуазии. Но оказалось немало и простых литовцев, выступавших за независимость своей республики. Борьба была очень трудной и кровопролитной. В ходе ее значительную часть населения республики просто депортировали в Сибирь. Из городов выселили представителей буржуазии и других «чуждых» классов, членов бывшей литовской администрации, лидеров национальных партий, а из сельской местности – крестьян, обвиненных в помощи «лесным братьям». Военные действия длились два года, пока партизанское движение в республике не было полностью ликвидировано.

Суслов был послан в Литву Сталиным и наделен чрезвычайными полномочиями. Его влияние распространялось и на другие республики Прибалтики. Не следует поэтому удивляться, что Суслов оставил по себе и в Литве, и в Прибалтике недобрую память. Когда он умер, многие литовцы открыто выражали свою радость.

Работа в ЦК ВКП(б)

Очевидно, Сталина вполне удовлетворяла деятельность Суслова. В 1947 году его переводят на работу в Москву, а на Пленуме ЦК избирают секретарем Центрального Комитета. В Секретариат тогда входили Жданов, Кузнецов, Маленков, Попов и сам Сталин. Суслов пользовался его полным доверием. В январе 1948 года именно Суслову было поручено от имени ЦК ВКП(б) сделать доклад на торжественно-траурном заседании по случаю 24-й годовщины со дня смерти Ленина. В 1949–1950 годах Суслов становится еще и главным редактором газеты «Правда». Его избирают членом Президиума Верховного Совета СССР. В 1949 году Суслов участвует в Совещании Информационного бюро коммунистических партий в Будапеште, где выступает с докладом, основным тезисом которого было осуждение Югославской компартии.

Еще в 1947 году Суслов сменил Г. Ф. Александрова на посту заведующего Отделом агитации и пропаганды ЦК. Он участвовал в кампании против «безродных космополитов», возглавлял комиссию, которая расследовала деятельность заведующего Отделом науки Юрия Жданова (сына А. А. Жданова), выступившего в 1948 году против Лысенко. Однако в целом роль Суслова как идеолога в 1947–1953 годах была невелика, ибо главным «идеологом» и «теоретиком» партии оставался сам Сталин.

Через несколько лет на XX съезде КПСС Суслов говорил о ненормальном положении, сложившемся в области идеологии в годы культа Сталина.

«Не подлежит сомнению, – заявлял он, – что распространению догматизма и начетничества сильно способствовал культ личности. Поклонники культа личности приписывали развитие марксистской теории только отдельным личностям и целиком полагались на них. Все же остальные смертные должны якобы лишь усваивать и популяризировать то, что создают эти отдельные личности. Таким образом, игнорировались роль коллективной мысли нашей партии и роль братских партий в развитии революционной теории, роль коллективного опыта народных масс».[201]

Однако нетрудно убедиться, что Суслов как идеологический руководитель партии был воспитан и сложился именно в сталинский период и печать догматизма, боязнь самостоятельности и оригинальности сохранилась у него на всю жизнь. Главным стремлением Суслова с первых же его шагов на поприще идеологии было не допустить какой-либо идеологической ошибки, то есть не войти в противоречие с текущими политическими установками директивных инстанций. Он хорошо знал, что посредственность и серость идеологических выступлений никем не преследуется, тогда как одна лишь «идеологическая ошибка» может привести к концу всей политической карьеры.

На XIX съезде партии Сталин включил Суслова в состав расширенного Президиума ЦК КПСС. Он вошел в ближайшее окружение Сталина, что было признаком доверия, но таило и немалые опасности. В декабре 1952 года чем-то недовольный Сталин резко заметил Суслову. «Если вы не хотите работать, то можете уйти со своего поста». Суслов ответил, что будет работать везде, где найдет это нужным партия. «Посмотрим», – с оттенком угрозы сказал Сталин. Этот конфликт не получил развития. Суслов находился в составе Президиума ЦК всего несколько месяцев. Сразу после смерти Сталина численность Президиума была уменьшена, и Суслов в него уже не вошел. Но он остался одним из секретарей ЦК КПСС.

В окружении Хрущева

Чрезвычайно энергичный, чуждый догматизму, склонный к переменам и реформам, Хрущев был по своему характеру прямой противоположностью осторожному и скрытному Суслову. В своей «команде» Хрущев сам был и главным идеологом, и министром иностранных дел, он непосредственно сносился с руководителями других коммунистических партий. Однако Хрущеву требовался член Политбюро, который руководил бы повседневной деятельностью многочисленных идеологических учреждений. Выбор его пал на Суслова, и тот в 1955 году вновь становится членом Президиума ЦК КПСС.

Вряд ли многое в начинаниях Хрущева нравилось Суслову. Однако еще в начале 50-х годов у него сложились весьма неприязненные отношения с Маленковым. Поэтому возможное возвышение Маленкова не сулило ничего хорошего ему и тем, кому он покровительствовал. Неудивительно, что в острой борьбе, которая вскоре развернулась в партийных верхах между группой Хрущева и так называемой «антипартийной группой», Суслов прочно стоял на стороне Хрущева. Он поддерживал Хрущева на XX съезде КПСС и на бурном заседании Президиума ЦК в июне 1957 года. Решающий для Хрущева июньский Пленум 1957 года начался с доклада Суслова, который изложил суть возникших разногласий, не скрывая, что сам он на стороне Хрущева. После Суслова выступили Молотов, Маленков, Каганович, Булганин, которые повторили свои обвинения против проводимой Хрущевым политики. Они не сразу сдали свои позиции, поэтому Пленум продолжался несколько дней. Но Суслов на всех заседаниях активно поддерживал линию Хрущева.

В конце 50-х и начале 60-х годов сам Суслов начинает осторожно выступать против многих аспектов внешней и внутренней политики Хрущева. Суслов не хотел дальнейших разоблачений Сталина. Он настаивал на том, чтобы вопрос об антипартийной группе не поднимался ни на XXI, ни на XXII съездах. Хрущев в данном случае действовал по собственной инициативе. К тому же многие вопросы идеологического порядка он решал с помощью Ильичева или Микояна. У Хрущева не было «главного идеолога».

Для многих сосуществование Хрущева и Суслова было непонятным и загадочным. Размышляя на эту тему, Ф. М. Бурлацкий воссоздает некоторые интересные подробности этих взаимоотношений. «Почему Хрущев так долго терпел в своем руководстве Суслова, в то время как убрал очень многих своих оппонентов? Трудно сказать – то ли он хотел сохранить преемственность со сталинским руководством, то ли испытывал странное почтение к мнимой марксистско-ленинской учености Михаила Андреевича, но любить он его не любил. Я присутствовал на одном заседании, на котором Хрущев обрушил резкие и даже неприличные нападки на Суслова. „Вот, пишут за рубежом, сидит у меня за спиной старый сталинист и догматик Суслов и только ждет момента сковырнуть меня. Как считаете, Михаил Андреевич, правильно пишут?“ А Суслов сидел, опустив свое худое, аскетическое, болезненное, бледно-желтое лицо вниз, не шевелясь, не произнося ни слова и не поднимая глаз.

На февральском Пленуме ЦК партии 1964 года Хрущев обязал Суслова выступить с речью по поводу культа личности Сталина. Это поручение было передано мне и Белякову… Мы вначале пытались диктовать стенографисткам, но ничего не получалось. А не получалось потому, что не знали, как писать для Суслова. Позиция его была известна – осторожненькая такая позиция, взвешенная, всесторонненькая, сбалансированная, лишенная крайностей и резких красок. А поручение Хрущева было недвусмысленным – решительно осудить устами Суслова культ личности».[202]

В начальной фазе разногласий с Китаем, когда полемика носила еще в основном идеологический характер, именно Суслов стал главным оппонентом Лю Шаоци, Дэн Сяопина и самого Мао Цзэдуна. Суслов редактировал все письма ЦК КПСС Китайской компартии. Он делал также в феврале 1964 года доклад на Пленуме ЦК о советско-китайских разногласиях.

Я уже писал выше, что в 1956 году Суслова вместе с Микояном и Жуковым направили в Венгрию – руководить подавлением восстания в Будапеште. Суслов активно участвовал в составлении проекта новой Программы КПСС.

Выступая с разъяснениями итогов июньского Пленума ЦК или XXII съезда КПСС, Суслов не раз восклицал: «Мы не дадим в обиду нашего дорогого Никиту Сергеевича!» Однако весной 1964 года (а может быть, и ранее) именно Суслов стал вести конфиденциальные беседы с некоторыми членами Президиума и влиятельными членами ЦК об отстранении Хрущева от руководства партией и страной. Главными союзниками Суслова были А. Н. Шелепин, не так давно назначенный председателем Комитета партийно-государственного контроля, и Н. Г. Игнатов, не избранный на XXII съезде в Президиум ЦК, но возглавивший Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Активную роль в подготовке октябрьского (1964 года) Пленума ЦК играл и председатель КГБ В. Е. Семичастный. Эти люди и оказались главными организаторами Пленума, принявшего решение об освобождении Хрущева. Именно Суслов сделал на Пленуме доклад с перечислением всех прегрешений и ошибок Хрущева. И с политической, и с теоретической точек зрения этот доклад – крайне убогий документ, начисто лишенный даже попытки как-то проанализировать сложившуюся ситуацию.

Суслов в 60-е годы

После вынужденной отставки Хрущева руководство партии уже не в первый раз провозгласило необходимость «коллективного руководства» и недопустимость какого-либо нового «культа личности». Хотя Брежнев и стал Первым (а с 1966 года – Генеральным) секретарем ЦК КПСС, он еще не пользовался такой властью, как в 70-е годы. Немалым влиянием пользовались в партийно-государственном аппарате Суслов и Шелепин, между которыми происходила закулисная борьба. К концу 1965 года казалось, что в этой борьбе одерживает верх Шелепин, прозванный «железным Шуриком». Многие из его личных друзей похвалялись, что скоро именно он станет Первым секретарем ЦК. Однако более опытный Суслов сумел потеснить Шелепина, который стал не первым, а третьим секретарем ЦК. Суслов добился удаления из Секретариата ЦК и Ильичева, функции которого были переданы Демичеву. Специалист по химическому машиностроению, Демичев, может быть, удовлетворительно справлялся с обязанностями первого секретаря Московского горкома партии, но как секретарь ЦК по идеологии он находился под влиянием Суслова. На XXIII съезде КПСС, весной 1966 года, многие наблюдательные делегаты могли видеть, что именно Суслов и есть главный режиссер съезда.

Одним из противников Суслова в ЦК оказался протеже Брежнева С. П. Трапезников, назначенный заведующим Отделом науки и учебных заведений. Трапезников возглавил не только этот ведущий отдел ЦК, но и кампанию по реабилитации Сталина, которая все интенсивнее проводилась в 1965–1966 годах, Суслов не считал тогда подобную реабилитацию целесообразной или, во всяком случае, своевременной. Поэтому он не стал поддерживать сторонников Трапезникова, напротив, сдерживал их порыв. В 1966 году пять докторов исторических наук, среди которых был и А. М. Некрич, направили Суслову письмо с подробным и обоснованным протестом против попыток реабилитации Сталина. Помощник Суслова Воронцов сообщил авторам письма, что Суслов с его содержанием согласен и что ответ на него будет дан на XXIII съезде КПСС. Однако на съезде Суслов не выступал, также как и многие другие члены Политбюро. Когда в следующем, 1967 году в Комитете партийного контроля решался вопрос об исключении Некрича из партии, Суслов отказал ему в личном приеме и не стал вмешиваться в дела КПК. Как победа сталинистов над более умеренными кругами партийного руководства была воспринята и замена главного редактора «Правды» А. М. Румянцева, вокруг которого еще раньше образовалась группа талантливых публицистов и журналистов. В 1967 году Суслов настоял на смещении председателя КГБ Семичастного, близкого друга Шелепина. Поводом для этого послужил побег в США дочери Сталина С.Аллилуевой и неудачные попытки КГБ вернуть ее в СССР. Председателем КГБ был назначен Ю. В. Андропов, который до этого работал под руководством Суслова, возглавляя один из международных отделов ЦК КПСС. Думается, что это назначение не случайно. К Андропову Суслов относился неприязненно и настороженно. Ф. Бурлацкий, много лет проработавший с Андроповым, свидетельствует: «Юрия Владимировича Суслов не любил и опасался, подозревая, что тот метит на его место»[203]Суслова очень пугали события в Чехословакии 1967–1968 годов. Ему казалось, что в этой стране происходит то же самое, что в Венгрии в 1956 году. Когда в Политбюро возникли разногласия, как поступить в этом случае, Суслов твердо стоял за введение в ЧССР войск стран Варшавского Договора.

В конце 1969 года Суслов не поддержал уже почти полностью подготовленный проект реабилитации Сталина в связи с его 90-летием. Однако именно он фактически руководил разгоном редакции «Нового мира» – журнала, который выражал тогда настроения наиболее прогрессивной части советской творческой интеллигенции. Когда главный редактор журнала А. Т. Твардовский сумел связаться с Сусловым по телефону и выразил ему свой протест, Суслов сказал: «Не нервничайте, товарищ Твардовский. Делайте так, как советует вам Центральный Комитет».

В эти годы нередко запрещалась продажа книг, весь тираж которых был уже отпечатан. Обращаясь к Суслову, издательские работники ссылались на большую проделанную работу и немалые затраты. «На идеологии не экономят», – отвечал в таких случаях Суслов.

И вместе с тем в идеологических вопросах он был не только догматичен, но часто крайне мелочен, упрям. Именно Суслов через своего помощника Воронцова решал вопрос о том, где именно нужно создать музей Маяковского (?) и «кого больше любил» поэт в конце 20-х годов: Лилю Брик, которая была еврейкой, или русскую Татьяну Яковлеву, жившую в Париже. Суслов был ярым противником публикации мемуаров Г. К. Жукова, и из-за этого работа над ними продвигалась крайне медленно, а Жукову это стоило по крайней мере одного инфаркта. В рукопись книги вносились произвольные изменения, порой вставлялись не только фразы, но и целые страницы, написанные отнюдь не рукой прославленного маршала. С другой стороны, многие куски из рукописи изымались. Известно также, что еще на октябрьском (1964 года) Пленуме ЦК КПСС в вину Хрущеву, в частности, вменялась поддержка Лысенко, без которой тот был бы бессилен. В дальнейшем, однако, Политиздат выпустил (и переиздал) книгу Н. П. Дубинина «Вечное движение», в которой трагические события и факты, происходившие в генетике в 40—50-е годы, объяснялись «искренними заблуждениями» «народного академика»; такой нейтральный, сглаживающий острые проблемы подход к недавнему прошлому был поддержан Сусловым, для которого это было и его собственным прошлым. В этом плане весьма характерный эпизод приводит в своих воспоминаниях И. Шатуновский. После октябрьского Пленума Суслом распек и снял главного редактора «Правды» П. А. Сатюкова за то, что тот поместил в газете за последний год 283 снимка Хрущева, а в последний год жизни Сталина было напечатано лишь девять его изображений[204].

Мы не знаем, думал ли Суслов о том, что он может со временем возглавить партию. Однако усиление личной власти Брежнева и расширение его аппарата, независимость многих его действий и выступлений вызвали раздражение Суслова. В конце 1969 года на Пленуме ЦК Брежнев произнес речь, в которой подверг резкой критике многие недостатки в хозяйственном руководстве и в экономической политике. Эта речь была подготовлена его помощниками и референтами и предварительно не обсуждалась на Политбюро. Здесь не было никакого нарушения норм «коллективного руководства», поскольку основным докладчиком на Пленуме был не Брежнев, он выступал лишь в прениях по докладу. Тем не менее после Пленума Суслов, Шелепин и Мазуров направили в ЦК КПСС письмо, в котором критиковали некоторые положения речи Брежнева. Предполагалось, что возникший спор будет продолжен на весеннем Пленуме ЦК. Но этот Пленум так и не состоялся. Брежнев заранее заручился поддержкой наиболее влиятельных членов ЦК, и Суслов, Шелепин и Мазуров сняли свои возражения. Шелепин еще продолжал по ряду вопросов выступать против Брежнева, пытаясь усилить собственное влияние в руководстве. В результате он был вначале перемещен на руководство профсоюзами, а затем и вовсе удален из Политбюро. Суслов, сохранив определенную самостоятельность, перестал критиковать Брежнева. Он удовлетворился вторым местом в партийной иерархии и ролью «главного идеолога».

Идеология в 70-е годы. Движение вспять

Вся идеологическая жизнь в нашей стране в 70-е годы контролировалась Сусловым и его аппаратом. Конечно, при желании можно отметить некоторые успехи в разных областях науки и культуры в 70-е годы. Но в целом здесь наблюдался не столько прогресс, сколько регресс, и этим мы во многом обязаны руководству Суслова. 60-е годы были временем многих перспективных начинаний в культуре, искусстве, общественных науках. Однако большинство из них не получило развития, они стали затухать уже к концу десятилетия и почти заглохли в 70-е годы. Для интеллигенции, для всех тех, кто создает культуру страны, это было плохое десятилетие. Никакого собственного вклада ни в теорию, ни в идеологию партии не внес и сам Суслов, его творческий потенциал оказался поразительно ничтожным.

Можно вспомнить, пожалуй, лишь тот факт, что именно Суслов в одной из своих речей первым употребил понятие «реальный социализм», которое может быть образцом уклончивости и неопределенности в теории. В отличие от термина «развитой социализм» понятие «реальный социализм» иногда употребляется и в настоящее время, но каждый вкладывает в него то содержание, какое считает нужным.

Суслову не нравилось все, что как-то поднималось над общим средним уровнем. Известно, например, что ему пришелся очень не по душе роман Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?». Слишком откровенный сталинизм Кочетова шокировал Суслова. Но его крайне раздражали и песни В. Высоцкого, пьесы Театра на Таганке. Суслов долго не разрешал к прокату фильмы «Гараж» Э. Рязанова и «Калина красная» В. Шукшина. Неизвестно, по каким соображениям Суслов долго препятствовал выходу на экран и фильма Рязанова «Человек ниоткуда». Говорили, что ему просто не понравилось название картины, а чиновники из кинопроката не хотели раздражать «главного идеолога». Суслов мешал публикации воспоминаний не только Жукова, но и Микояна. Но он же явно не одобрял и набирающее силу в конце 60-х годов русское «почвенничество», выразителем идей которого стали некоторые публикации, в частности в журнале «Молодая гвардия». Однако и большая статья одного из ответственных работников аппарата ЦК КПСС А. Н. Яковлева «Против антиисторизма», опубликованная 15 ноября 1972 года в «Литературной газете» и критиковавшая различного рода проявления «социальной патриархальщины» и национализма, также не понравилась Суслову определенностью и самостоятельностью суждений. Хорошо зная практику, при которой для ответственных работников статьи и речи составляются сотрудниками «менее ответственными», Суслов попросил своего помощника узнать, кто написал для Яковлева нашумевшую статью. Помощник вскоре доложил, что статью написал сам Яковлев. «Что он, Ленин, что ли», – с раздражением заметил Суслов.

Бесспорно, Суслов был очень опытным аппаратчиком, он умело ориентировался в коридорах власти, у него были крайне важные связи в военных кругах и в КГБ. Он постоянно поддерживал дружеские отношения с некоторыми известными, но далеко не лучшими представителями творческой интеллигенции.

Как я уже писал выше, Суслов держался всегда дружелюбно со всеми, даже с незначительными работниками своего аппарата и посетителями он неизменно здоровался за руку. В личной жизни был аскетичен, не стремился к постройке роскошных дач, не устраивал богатых приемов, не злоупотреблял спиртными напитками. Суслов не особенно заботился и о карьере своих детей. Его дочь Майя и сын Револий не занимали видных постов. Суслов не имел научных степеней и званий и не стремился к ним, как это делали Ильичев, получивший звание академика, или Трапезников, который после нескольких провалов стал все же членом-корреспондентом Академии наук СССР. Напротив, именно Суслов провел через ЦК решение, которое запрещало работникам, занимающим видные посты в аппарате партии, домогаться каких-либо академических званий. Все это, несомненно, похвальные качества для идеологического руководителя. Можно предположить, что Суслов хорошо знал теорию марксизма-ленинизма, то есть классические тексты. Вероятно, этого хватило бы для хорошего преподавания общественных дисциплин, но было совершенно недостаточно для главного идеолога партии.

Хотя Суслова именовали в некрологе «крупным теоретиком партии», на самом деле он не внес в партийную теорию ничего нового, не сказал здесь ни одного оригинального слова. За свою 35-летнюю деятельность на ответственных постах в ЦК Суслов не написал ни одной книги, и все его «сочинения» уместились в трех не слишком больших томах. Но что это за сочинения? Читать их подряд невыносимо скучно, в его речах и статьях постоянно повторяются одни и те же выражения и идеологические штампы. Суслов как будто сознательно избегает ярких мыслей и сравнений, он не употребляет шуток, и его речи почти никогда не сопровождаются ремарками («смех», «громкий смех», «движение в зале» и т. п.)[205] Да и что мы найдем в собрании его сочинений из трех томов, изданных в 1982 году?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.