Интермедия в штатском

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Интермедия в штатском

Пятнадцать лет три месяца и две недели носил я мундир. Но расстаться с ним я еще не мог: моя последняя форменная одежда была и единственной. Пришлось сначала взять напрокат штатский костюм, дать покрасить форму, спороть с нее все нашивки, а затем, после этой метаморфозы, таскать ее еще несколько месяцев.

Переход к гражданской жизни принес и другие трудности. Хоть я имел работу в Любеке и разрешение на въезд, комнату там получить было невозможно. Владельцы квартир руками и ногами отбивались от напрашивавшихся жильцов, боясь, что потом от них не избавятся. Тщетно предлагал я двойную или тройную плату за комнату, это никого не соблазняло в те времена, когда фунт масла стоил около трехсот марок. Поэтому мне сначала пришлось жить в кабинете доктора Клааса. Операционный стол, служивший мне ложем, был узковат, да и спать на нем было жестковато, а по утрам я просыпался от запаха карболки. Однако спал я ночью беспробудно, потому что наш рабочий день кончался поздно: врачей не хватало, зато больных было более чем достаточно.

Наконец я снял маленькую комнату у пожилых супругов. Они разрешили мне завтракать с ними за одним столом, хозяйка даже подавала мне кофе. Меня окружала приятная, благожелательная атмосфера. Вскоре из разговоров с ними выяснилось, что я живу у коммунистов. Мой хозяин вступил в КПГ в веймарские времена, а при гитлеровцах сидел в тюрьме. Я понимал, что он вправе гордиться своей партией, которая всегда предостерегала против Гитлера и оказалась права. Но убедительнее его аргументов был для меня весь его облик как человека и прежде всего то, что он помог мне, хоть и знал, что я бывший кадровый офицер.

Работая шофером у доктора Клааса, я узнал многих деятелей ИМКА (YMCA), которые сотрудничали со Шведским Красным Крестом. Они заботились о детях и стариках, об угнанных в Германию и о беженцах, а наряду с этим и о находящихся в лагерях военнослужащих вермахта. Меня не раз «одалживали», так как я был хорошо знаком с местностью. Особенно охотно пользовался мною как водителем датский пастор Эрик Зеллинг, тем более что в разговорах со мною он пополнял свои познания в немецком языке.

Однажды мы отправились в Мюнстерский лагерь, где за колючей проволокой сидели бывшие офицеры генерального штаба. Пастор Зеллинг выступил с докладом о работе ИМКА. Я слушал его, заняв место в последнем ряду и не обращая внимания на подсевшего ко мне человека, пока он не толкнул меня локтем в бок. Это был подполковник барон фон Леффельхольц. В полном недоумении он спросил:

– Позвольте, вы-то как сюда попали?

Вопрос напрашивался сам собой: лагерь был изолирован от внешнего мира и находился под усиленной охраной.

– Я шофер этого датского пастора; это моя нынешняя профессия.

Леффельхольц рассмеялся.

– Ну, ты хоть что-то, а я вот ничто. И даже не знаю, как все здесь обернется.

– Вам еще не сказали когда вас выпустят?

– Ни единого слова. Правда, живется нам здесь неплохо, и нас постоянно попрекают тем, что мы в лучших условиях, чем вольные. Но ведь мы не можем не волноваться за родных. К тому же все письма проходят через цензуру, так что я толком не знаю, как живется жене и детям.

– В этом я вам помогу, дайте их адрес. Но скажите на милость, что вы в этом лагере целый день делаете?

– Мы работаем.

– Ничего похожего я пока здесь не видел. Никаких признаков мастерских.

– Мы пишем о нашем опыте войны, дорогой мой, о причинах неудач в России. Американцы и англичане хотят знать во всех подробностях, почему мы проиграли войну.

После доклада мы посидели еще немного, и в итоге нашего разговора мне стало ясно, что здесь будет дана военно-техническая оценка войны против Советского Союза. Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь эта работа «специалистов» послужит основой строевого и боевого устава новой боннской армии.

Я работал у доктора Клааса почти целый год – до середины 1947 года. Но я не хотел оставаться шофером, поэтому попробовал свои силы в качестве торгового представителя любекской фирмы Дрегера и с переменным успехом продавал ее сварочные аппараты гамбургской верфи. Попутно промышлял и обычными тогда меновыми операциями: бензин выменивал на сигареты, сигареты – на нитки, нитки – на утюги, утюги – на сало и яйца.

В июне 1948 года ввели новые деньги. Каждый получил на руки по шестьдесят марок. Мы назвали это «подушной податью».

Но вот доселе пустые витрины заполнились, и слово «дефицитный товар» вышло из употребления.

План Маршалла{49} был претворен в жизнь, и возникло так называемое «экономическое чудо».

По поручению ИМКА я продал универмагу Карштадт большую партию спортивных товаров, предназначавшихся для лагеря военнопленных, а взамен получил продовольствие. В кармане у меня оказалось несколько тысяч марок, отчего я стал оптимистичнее смотреть на жизнь.

Полем своей дальнейшей деятельности я избрал строительство. Благодаря связям в Шведском Красном Кресте я выхлопотал в Военной администрации заграничную визу и в феврале 1949 года выехал в Швецию, чтобы ознакомиться с проблемами строительства стандартных жилых домов.

По возвращении из Швеции я арендовал в Гамбурге контору, дав «отступные» ее нанимателю.

К этому времени я должен был пройти «денацификацию». Мои представления о жизни и образ мыслей сложились под влиянием идеологии Третьего рейха, целям которого я служил как офицер фашистского вермахта. Однако из ведомства, созданного для проведения «денацификации», я вышел с резолюцией «непричастен», ибо кадровым офицерам запрещалось быть членами правящей нацистской партии, так что в выданном мне 26 августа 1949 года удостоверении ни словом не упоминается о моей фактической причастности к национал-социализму. И все же я немало возмущался тем, что меня туда вызвали, – ведь все пережитое меня и так денацифицировало. А сама процедура была в моих глазах только фарсом. Пускай бы разоблачали тех, думал я, кто планировал эту войну, начал ее и на ней наживался, а меня, у кого остался буквально только рваный китель, покорнейше прошу оставить в покое. Меня и миллионы других попутчиков режима. Я просто еще не додумался тогда, что Гитлер всегда опирался именно на эти миллионы попутчиков.

Все наше прошлое было омерзительно. Я должен был начать жизнь сначала.

К концу года я снова съездил в Швецию, затем в качестве представителя одной гольштейнской фирмы стал торговать готовыми стандартными домами. Дела шли так хорошо, что я уже мечтал в скором времени обзавестись собственным домом. Часть комиссионных денег я вложил в предприятие. Мой кредит вырос сразу, когда в районе, где я представлял фирму, был выстроен целый поселок. Хлопотливая работа с застройщиками, архитекторами и строительными организациями себя окупила.

Шансы предприятия возросли, когда владелец фирмы Отто Дельфе получил от правительства земли Шлезвиг-Гольштейн трехмиллионную ссуду на строительство поселка для немецких переселенцев в Австралии. Дельфе отправился с выданными ему миллионами в Мельбурн, но оттуда не вернулся. Тогда земельное правительство Шлезвиг-Гольштейна продало с аукциона его гольштейнское предприятие. Представителям фирмы ничего не досталось. Все мое состояние пошло прахом.

И вот я начал все сначала; стал продавать готовые дома, но уже в качестве представителя Травемюндской фирмы. Дела мои медленно стали поправляться. Одновременно я писал рекламные статьи для строительной промышленности и сберегательных касс застройщиков, а иногда и рассказики для журналов и газет. Я начал ходить и на вечерние курсы журналистики.

Как-то на улице со мной разговорился некий отставной генерал. После обычных расспросов о житье-бытье он спросил:

– Ну, а на какую политическую партию вы сейчас ориентируетесь, милейший Винцер?

«Милейший» Винцер не ориентировался ни на какую политическую партию, он хотел зарабатывать деньги. Но генерал не отставал:

– Скажите, вы, часом, не католик?

На этот вопрос я мог с чистой совестью ответить отрицательно.

– Тогда, милейший, вам надо вступить в ХДС!

– Помилуйте, господин генерал, но, сколько помнится, ХДС – это и есть партия католиков!

– Это верно, но мы в Гамбурге должны позаботиться, чтобы сутаны здесь не преобладали. Нам в партии нужны протестантские элементы. Вступайте в ХДС, там вам и место!

– Но я не интересуюсь политикой, да и ничего в ней не смыслю.

– Научитесь. На нас, старых офицеров, возложена великая задача. Именно вам, бывшему командиру, надлежит иметь чувство ответственности, которое не позволит оставаться просто свидетелем. Вы должны проявлять активность, милейший, а не стоять в стороне.

Я обещал при случае побывать на собраниях ХДС.

И действительно, в течение нескольких лет мне случалось побывать раз-другой на таких собраниях. Все, что там говорилось, звучало приемлемо, но мне казалось, что где-то там попахивает плесенью и нет в этом деле нужного размаха. Точно такое же впечатление сложилось у меня и под рождество 1953 года в «Винтерхудер ферхаус», когда я пришел на подобное собрание.

Мой сосед, услышав вырвавшееся у меня сердитое замечание, спросил, чем я недоволен. Я ответил. Не оспаривая правильность моего впечатления, он дал мне понять, что из партии всегда можно сделать то, чего пожелают члены этой партии. Во время разговора мы и познакомились. Он назвал свою фамилию – Шмидт-Виттмак.

Когда я через год снова встретился с ним на собрании, мне представилась возможность поговорить с ним более подробно. Его, как бывшего офицера, избрали депутатом ХДС в военную комиссию бундестага, и само собой получилось, что мы об этом заговорили. Он спросил меня:

– Почему вы не поступили на службу в полицию? Для вас, капитан, это открыло бы возможность продвижения.

Мой ответ, что я намерен остаться штатским, его, по-видимому, не удовлетворил. Он спросил снова:

– Вы намерены ждать, пока сможете опять вступить в армию?

Я невольно рассмеялся и сказал:

– Из этого ничего не выйдет – я имею в виду армию.

– Вы глубоко заблуждаетесь, господин Винцер, у нас очень скоро будет новая армия.

Хотя я не поддержал этой темы, он продолжал:

– По вашим словам, вы до 1946 года состояли на строевой действительной службе. Стало быть, никакого перерыва не было. В это время были уже сформированы вооруженные полицейские отряды. В марте 1946 года немецкие вспомогательные отряды при англичанах были численностью около ста сорока тысяч человек. В мае 1946 года американцы создали для военных целей так называемую промышленную полицию и другие части обслуживания. Эти формирования были значительно расширены в июне 1948 года. В декабре 1948 года французы начали создавать отряды обслуживания и снабжения. А 4 апреля

1949 года уже была основана НАТО. Правда, нам от этого проку не было, потому что еще не появилась на свет Федеративная Республика Германии. Но спустя год, когда началась война в Корее, упомянутые мною немецкие подразделения приняли четко военизированный характер.

– Вы хотите сказать, что у нас уже есть новая армия?

– Неважно, как мы назовем то, что у нас есть. Главное – это подготовка. Ведомство Бланка работает с

1950 года полным ходом. Как, по-вашему, за это время ничего не изменилось? Я занимаюсь этими делами, но имею право сказать вам только вот что: мы получили новую и не такую уж маленькую армию. У Бланка работает сейчас немало офицеров, да и вы можете туда попасть. Хотите?

– Позвольте в свою очередь задать вопрос: почему вы не пошли в ведомство Бланка и что вы о нем думаете?

– Я политик, и у меня другая задача. Кроме того, я был офицером запаса. А на вторую часть вашего вопроса я могу ответить только одно: под суверенитетом страны подразумевается и наличие у нее собственной армии.

– Что же вы мне посоветуете?

– Если вы на самом деле не хотите стать опять военным, вступите хотя бы в ХДС! Будьте активны, попытайтесь придать этому делу какой-то размах! Вы не должны оставаться в стороне.

Итак, я опять услышал этот призыв, на сей раз от человека, слова которого произвели на меня глубокое впечатление своей серьезностью и взвешенностью. Я внял им, я не «остался в стороне», вступил в ХДС, задавал вопросы, требовал объяснений, добился признания и вскоре был избран в комиссию по делам строительства при муниципалитете района Гамбург-Север и в Гамбургскую военную комиссию ХДС.

Каково же было мое разочарование, когда в конце августа 1954 года я услышал по радио, что депутат бундестага Шмидт-Виттмак перешел в ГДР.

Мой приятель архитектор, с которым мы вместе работали в конторе, спросил меня на другой день:

– Ты можешь мне сказать, какие, собственно, функции были у Шмидта-Виттмака?

На это я мог дать ему точный ответ, так как вспомнил о лежавшей в ящике моего стола брошюре, где были перечислены все депутаты бундестага. Я прочел вслух:

– «С 1946 года состоит в земельном правлении ХДС в Гамбурге. По 1948 год – председатель молодежного союза ХДС – Союза молодежи в Гамбурге и заместитель председателя федерального объединения Союза молодежи. С 1947 года – заместитель председателя земельного правления ХДС в Гамбурге и с 1949 года – председатель правления ХДС округа Север. С 1949 по 1953 год – член гамбургского муниципального совета и его секретарь. С сентября 1953 года – член бундестага, кроме того, состоит в Комиссии европейской безопасности и Комиссии по общегерманским вопросам».

Мой приятель усмехнулся:

– Сказать тебе, кто он на самом деле? Нуль, совершенный нуль!

– Что?!

– Да, да, ты не ослышался, можешь прочитать то же самое в газете: Шмидт-Виттмак – политический нуль. На, прочти!

Действительно, фракция ХДС попыталась официально дискредитировать его таким манером. Я взглянул на своего приятеля, С лица его не сходила лукавая усмешка.

– Над чем, собственно, ты хихикаешь?

– Очень просто: если человек, занимавший столько постов и ведавший такими проблемами, не что иное, как политический нуль, то мне очень хотелось бы знать, сколько еще нулей сидит в бундестаге.

Из сообщений прессы я мог узнать о многом, но только по о том, каковы истинные причины заставившие Шмидта-Виттмака сделать этот шаг: данные им объяснения запрещено было публиковать. Только гораздо позднее мне стало ясно, какую информацию он получал в военной комиссии бундестага о масштабах планируемой ремилитаризации. Присущее ему чувство ответственности и политическая дальновидность побудили его сделать выбор в пользу другого германского государства. Он считал своим долгом предостеречь общественность.

Все это я понял позднее, когда сам оказался лицом к лицу с подобными вопросами и проблемами. Но тогда под впечатлением газетной кампании против Шмидта-Виттмака мне казалось, что я в нем глубоко ошибся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.