ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЭПИЛОГ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЭПИЛОГ

Быть пусту месту сему…

<Евдокия Лопухина>

Да пустыни немых площадей,

Где казнили людей до рассвета.

Анненский

Люблю тебя, Петра творенье!

Пушкин

Моему городу

Белая ночь 24 июня 1942 г. Город в развалинах. От Гавани до Смольного все как на ладони. Кое-где догорают застарелые пожары. В Шереметевском саду цветут липы и поет соловей. Одно окно третьего этажа (перед которым увечный клен) выбито, и за ним зияет черная пустота. В стороне Кронштадта ухают тяжелые орудия. Но в общем тихо. Голос автора, находящегося за семь тысяч километров, произносит:

Так под кровлей Фонтанного Дома,

Где вечерняя бродит истома

С фонарем и связкой ключей, —

Я аукалась с дальним эхом,

Неуместным смущая смехом

Непробудную сонь вещей,

Где, свидетель всего на свете,

На закате и на рассвете

Смотрит в комнату старый клен

И, предвидя нашу разлуку,

Мне иссохшую черную руку,

Как за помощью тянет он.

Но земля под ногой гудела,

И такая звезда[89] глядела

В мой еще не брошенный дом

И ждала условного звука…

Это где-то там – у Тобрука,

Это где-то здесь – за углом.

Ты не первый и не последний

Темный слушатель светлых бредней,

Мне какую готовишь месть?

Ты не выпьешь, только пригубишь

Эту горечь из самой глуби —

Этой нашей разлуки весть.

Не клади мне руку на темя —

Пусть навек остановится время

На тобою данных часах.

Нас несчастие не минует,

И кукушка не закукует

В опаленных наших лесах…

* * *

А за проволокой колючей,

В самом сердце тайги дремучей —

Я не знаю, который год, –

Ставший горстью лагерной пыли,

Ставший сказкой из страшной были,

Мой двойник на допрос идет.

А потом он идет с допроса,

Двум посланцам Девки безносой

Суждено охранять его.

И я слышу даже отсюда —

Неужели это не чудо! –

Звуки голоса своего:

За тебя я заплатила

Чистоганом,

Ровно десять лет ходила

Под наганом,

Ни налево, ни направо

Не глядела,

А за мной худая слава

Шелестела.

* * *

А не ставший моей могилой,

Ты, крамольный, опальный, милый,

Побледнел, помертвел, затих.

Разлучение наше мнимо:

Я с тобою неразлучима,

Тень моя на стенах твоих,

Отраженье мое в каналах,

Звук шагов в Эрмитажных залах,

Где со мною мой друг бродил,

И на старом Волковом Поле[90],

Где могу я рыдать на воле

Над безмолвием братских могил.

Все, что сказано в Первой части

О любви, измене и страсти

Сбросил с крыльев свободный стих,

И стоит мой Город «зашитый»…

Тяжелы надгробные плиты

На бессонных очах твоих.

Мне казалось, за мной ты гнался,

Ты, что там погибать остался

В блеске шпилей, в отблеске вод.

Не дождался желанных вестниц…

Над тобой – лишь твоих прелестниц,

Белых ноченек хоровод.

А веселое слово – дома —

Никому теперь незнакомо,

Все в чужое глядят окно.

Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,

И изгнания воздух горький —

Как отравленное вино.

Все вы мной любоваться могли бы,

Когда в брюхе летучей рыбы

Я от злой погони спаслась

И над полным врагами лесом,

Словно та, одержимая бесом,

Как на Брокен ночной неслась…

И уже предо мною прямо

Леденела и стыла Кама,

И «Quo vadis?»[91] кто-то сказал,

Но не дал шевельнуть устами,

Как тоннелями и мостами

Загремел сумасшедший Урал.

И открылась мне та дорога,

По которой ушло так много,

По которой сына везли,

И был долог путь погребальный

Средь торжественной и хрустальной

Тишины Сибирской Земли.

От того, что сделалось прахом,

Обуянная смертным страхом

И отмщения зная срок,

Опустивши глаза сухие

И ломая руки, Россия

Предо мною шла на восток.