«Vitiaz»

«Vitiaz»

Сумеречный февральский день навис над Петербургом. Высокое небо серо, тускло. Даже золотой шпиль Адмиралтейства кажется на таком фоне серым и тусклым. Но само здание всегда великолепно: при любой погоде классическое творение Захарова сохраняет величие и строгость – качества, символизирующие новую русскую столицу. Часы на башне Адмиралтейства едва пробили три, а в окнах длинного фасада уже загорелись огоньки: зимний день короток. За одним из таких окон у обшарпанного стола сидит писарь в матросской форме. На столе стеклянная керосиновая лампа, чернильница, листы бумаги. Писарь пожилой, с прокуренными усами, даже за столом не теряет он выправки и четкости движений: шутка ли, тридцать пять лет службы, при государе императоре Николае Павловиче начинал. А тогда было строго, ох строго...

Лампа горит ровно, не коптит. Размеренно скрипит перо по плотной бумаге. И ложатся на бумагу ровные, четкие строки – столь же ровные и четкие, как строй гвардейского экипажа на высочайшем смотру. Нигде нет таких писарей, как в военном ведомстве! Ни один департамент, будь то хоть департамент полиции, не может похвалиться таким образцовым исполнением документов. Старый писарь знает это и втайне гордится своей принадлежностью к писарской аристократии. Вот и сегодня он исполняет бумагу важную: снимает копию для самого управляющего Морским министерством адмирала Шестакова. Вверху листа писарь каллиграфически вывел дату: «9 февраля 1886 года». А затем начал с красной строки: «Согласно выраженному вашим превосходительством желанию имею честь представить краткое изложение того, что вы изволили снисходительно выслушать от меня на словах». Абзац кончился, далее следовал подзаголовок. Писарь вывел: «Непотопляемость». И подчеркнул это слово жирной линией, прямой, как натянутый якорный канат. А далее опять с красной строки: «В 1869 году я служил мичманом на броненосной лодке „Русалка“, которая при переходе шхерами ударилась о камень и...»

Ровно горит лампа, ровно скрипит перо. Писарь подчеркивает подзаголовок: «Пластырь». И с красной строки: «Первый пластырь был сделан тогда же по моему указанию и служит по настоящее время образцом, по которому выделываются пластыри». Следуют подзаголовки далее: «Крылатая мина», «Магистральная труба», «Автоматический регулятор углубления»... Один за другим исписанные листы ложатся в сторону – два, четыре, семь... Писарь прибавляет огонь в лампе: за окном совсем уже стемнело. И снова выстраиваются на новом листе ровные строчки. Опять подзаголовки: «Опреснители для паровых катеров», «Жидкое топливо на крейсерах в помощь углю», «Тройное расширение пара на корвете „Витязь“... И вот наконец исписан последний лист, шестнадцатый по нумерации. Внизу писарь выводит подпись, стоящую на подлиннике, с коего снималась копия для адмирала: „С. Макаров“. Для старого писаря жизни вне флота нет. Да и не было. Вот почему он знает всех и вся. Макаров? А, это тот самый герой последней войны. А теперь он где же служит, дай бог памяти?.. Как же, как же: недавно назначен командиром нового корвета „Витязь“. Старый писарь поднялся и, тяжело ступая ревматическими ногами, понес документ в канцелярию адмирала.

* * *

...По возвращении из Константинополя Макаров никак не мог обрести дела себе по нраву. В феврале 1883 года он был назначен флаг-капитаном Практической эскадры на Балтике. Его не удовлетворяли ни должность, ни род службы. Быть помощником командующего, ни за что не отвечая и ничем не руководя, – на такое занятие всегда найдется достаточно любителей, но энергичному и самостоятельному Макарову подобное амплуа было органически чуждо. Да и служба тоже... На Практической эскадре обучали гардемаринов и новобранцев – разве это достойное занятие для боевого офицера, для Макарова, который получил боевого Георгия и которому сам царь, вручил золотую саблю?! Но что поделаешь: служба... Долг. И вот две навигации подряд Макаров толчется со своими кораблями в Финском заливе, занимаясь необходимым, но однообразным и неинтересным делом. Увы, даже в такой романтической профессии, как профессия военного моряка, бывает рутинная повседневность. Это неизбежно, такова жизнь, и плох тот моряк, который боится или избегает черновой работы.

Надо сказать, что в 80-е годы русский военно-морской флот вообще находился в сложном положении. Боевых кораблей было мало, строительство новых шло в незначительных масштабах. Техническое перевооружение на флоте развивалось такими темпами, что нередки бывали случаи, когда корабли, создатели коих намеревались потрясти мир, устаревали еще на стапелях. Бурное строительство военного флота развернулось в России позже, в 90-х годах и особенно в начале нынешнего века. Так что поле деятельности Макарова было в ту пору сужено не по чьей-то злой воле, а в силу вполне обусловленных исторических причин. Но одно дело – рассуждать обо всем этом постфактум и совсем другое оказаться, так сказать, объектом «исторически обусловленной ограниченности».

Для судеб всякого отдельного человека подобные периоды «штилей» в жизни особенно опасны. Справедливо говорят: на миру и смерть красна. Действительно, когда вокруг царит общий подъем, энергичное поступательное движение, когда делаются большие дела, в этих благоприятных условиях даже иной слабый человек, увлекаемый общим течением событий, вдруг оказывается способным на нечто необычное и яркое. Другое дело – действовать в умеренном ритме каждодневных будней, однообразных, как работа на конвейере. Вот здесь-то слабые характеры начинают сдавать: э-эх, негде нам развернуться... пропала жизнь... Но сильные духом люди в любых условиях смогут проявить способности и дарования, которыми наградила их природа. Макаров был из их числа.

С чем бы ни сталкивала судьба этого пытливого человека, везде находил он поле для интересной деятельности. Вот пример, один из множества подобных. В навигацию 1883 года Макарову пришлось перевозить стрелковую дивизию из Финляндии в порты Эстляндской губернии. Скучное, казалось бы, занятие – плавать поперек Финского залива. Да и хлопотное. Корабль становится похож на речной паром: всюду посторонние предметы, ящики, беспорядочные толпы людей, палуба – предмет ревнивой заботы моряков всего мира – захламлена, загажена конским навозом (зрелище, невыносимое для морского офицера!). А тут еще под самым мостиком приткнулись кадки с фикусами да клетка с попугаем – перевозится имущество семьи гарнизонного офицера... Невольно подмывает махнуть на все рукой, запереться в каюте и...

Однако за хлопотливой суматохой и толчеей, за ординарной повседневностью Макаров смог разглядеть контуры чрезвычайно важной проблемы: возможность изучения на практике десантных операций. И тут же принялся за дело, хотя никто его к этому не побуждал. Макаров не ограничился одним лишь наблюдением: он экспериментировал, производил подсчеты, вел хронометраж. Он стремился выяснить, как лучше и удобнее размещать на корабле людей и снаряжение. И вот итогом нескольких рейсов по давно знакомой акватории Финского залива было то, что Макаров разработал наиболее рациональные способы погрузки и выгрузки личного состава, лошадей, артиллерии. Придумал технические усовершенствования для этой цели. Разработал необходимые конструктивные изменения для судов, предназначенных к перевозке войск. И обобщил все это в детально разработанном докладе.

Названный эпизод, повторяем, есть лишь отдельный пример. За два года службы на Практической эскадре Макаров разработал множество различных предложений и усовершенствований. Все они носили частный, ограниченный характер и касались в основном повседневной флотской практики. Сейчас все эти частности представляют лишь академический интерес, вот почему нет нужды скрупулезно их перечислять. Важно другое: даже в самых невыгодных условиях Макаров не желал служить «просто так», равнодушно исполняя заведенные инструкции.

Энергичный и деятельный капитан не мог не обратить на себя внимания высшего начальства, хоть морское ведомство и было чуждо живой творческой мысли. В ноябре 1884 года тогдашний военный министр Ванновский создал комиссию для обсуждения вопроса «об участии флота в обороне государства». Со стороны флота в комиссию были назначены три человека: адмиралы Чихачев и Копытов и... капитан первого ранга Макаров. Несомненно, что подобное высокое назначение было косвенным признанием возросшего авторитета сравнительно молодого (ему не исполнилось еще 36 лет) офицера. Человек, столь склонный к смелым обобщениям и оригинальным идеям, как Макаров, был создан для разработки проблем такого рода. Да и практического опыта у него доставало. Увы, деятельность комиссии проявилась лишь... в бездеятельности. Ванновский был типичным бюрократом – сановником, царедворцем, человеком крайне ограниченным и косным. Макаров и здесь не смог проявить своих способностей. Назначение оказалось почетным – и только.

Наконец 18 марта 1885 года Макаров получает должность, о которой мечтает смолоду каждый морской офицер: он становится командиром крупного боевого корабля. Этим первым «макаровским» кораблем стал броненосный фрегат «Князь Пожарский». Макаров был прирожденный моряк. И, как все настоящие моряки, он любил корабли самой сильной, самой пылкой любовью.

Как-то перед долгим и опасным плаванием он приехал отдохнуть к семье, которая жила у родственников в уютном имении на Орловщине. Макаров несколько дней беззаботно нежился в благодатных тургеневских местах. В дневнике его появляются такие умилительные строки: «Какая прелесть в этой тихой обстановке, я был бы в восторге, оставаясь здесь, многим можно было бы заняться! «

Недолго, однако, смог отдаваться Макаров блаженной неге. Ведь протекающую по Орловщине Оку телята вброд переходят, а он родился у Черного моря и вырос на великой реке у великого океана... С каждым днем умилительный тон Макарова-отпускника становится глуше, все чаще звучит деловой, энергичный язык Макарова-моряка. И наконец, как вздох перед походом: «Я не умею разделяться на две части». Он спешит на Балтику, где его ждет дом. Корабль.

Да, всякий природный моряк любит свой корабль, тем сильнее любит его командир корабля.

Итак, он получил назначение достойное, солидное, только... Ведь Макаров уже более трех лет носит погоны капитана первого ранга, так что с назначением не очень-то спешили... Главное, однако, в существе дела, а суть – вот она: «Князь Пожарский» был кораблем морально устаревшим. Сравнительно недавно построенный корпус его был крепок, машины и механизмы исправны, но... уже готовы были проекты других, принципиально новых кораблей, по сравнению с которым «Князь Пожарский» сразу же сделается такой же принадлежностью военного музея, как сабля того героя, имя которого он носит. И вряд ли кто понимал лучше самого Макарова техническую обреченность вверенного ему корабля. Он рад был новому назначению, сулившему ему самостоятельность и ясную определенность действий, в глубине же души по-прежнему оставался неудовлетворенным.

И вот третье лето подряд Макаров утюжит на своем корабле знакомые, как двор собственного дома, воды Финского залива. Да, плавать ему пришлось и на этот раз не далее Балтики. Никаких особых заданий он не получил. Однако недаром не просто для красного словца любил говорить Макаров: «Пассивное повиновение – это почти то же, что пассивное сопротивление». Во время навигации Макаров на примере «Князя Пожарского» разработал планы мобилизации кораблей, то есть перехода их в боевую готовность. Только стороннему человеку может казаться, что для подготовки военного корабля к бою требуется отдать лишь соответствующую команду. На практике все обстоит гораздо сложнее. Боевой корабль во многих отношениях похож на большой завод, насыщенный множеством сложных механизмов, нуждающихся в четком управлении и слаженной работе всего экипажа. Вот почему переход от мирного положения в боевое – процесс непростой, требующий определенного времени. И Макаров, проводя неоднократные тренировки на «Князе Пожарском», разработал обстоятельный план мобилизации кораблей. Свои рекомендации на этот счет он, как обыкновенно, обобщил в специальной служебной записке.

Проблема, затронутая Макаровым, что называется, стучалась в дверь. И в самом деле. Техническая революция на флоте резко увеличила скорости кораблей, маневр, дальность стрельбы, разрушительную мощь оружия. А многие представления о войне у большей части моряков по-прежнему основывались на опыте парусного флота. Это можно понять: инерция предшествующей практики нередко очень сильна, да и проще опереться на прочный опыт прошлого, нежели прокладывать путь в неизвестное. При парусном флоте войны развивались неспешно. Оно и понятно: скорость хода эскадры редко превышала 10 узлов (то есть менее 20 километров в час). Да еще капризы ветра, погоды. Пока-то противник подойдет в опасную близость, сколько пройдет времени! Его меряли тогда в днях или даже неделях. К тому же и войны тогда не принято было начинать из-за угла. Посол враждебной державы при шпаге и орденах вручит ноту, затем понесутся фельдъегери, везя приказ о начале войны, а потом генералы и адмиралы обсудят план действий...

Тем временем корабли постепенно подготавливаются к бою: запасаются боеприпасами и снаряжением, свозят на берег лишнее имущество. Спешить некуда, противник неблизко...

Но времена менялись. Когда Макаров размышлял о проблеме срочной мобилизации корабля, счет уже можно (и нужно!) было вести на часы. Да и мощь возможного удара стала куда как больше: появились бронебойные снаряды, самодвижущиеся мины с чудовищной силы зарядом. Теперь нельзя готовиться к бою по старинке. Был еще один, глубинный, аспект этой проблемы: социальный. Макаров, бесспорно, вряд ли мог его вполне понять, ибо всю жизнь оставался далек от социальных да и от политических идей вообще. Но, как человек одаренный, он мог почувствовать то, чего не дано было ему постичь образованием или чужой подсказкой. А дело обстояло так: мир вступал в период империализма. В мире капитала обострялись противоречия. В тиши кабинетов уже составлялись планы войн, которые позже ужаснули мир. Разбойничье нападение, удар из-за угла, в спину очень скоро станут нормой этого страшного мира. И случилось так, что первой жертвой «новой» злодейской тактики стал именно русский флот: в январе 1904 года, в день Марии, когда офицеры порт-артурской эскадры беспечно веселились на балу у адмирала, японские самураи предательски, под покровом темноты напали на наши корабли.

Повторяем, Макарову не дано было осознать социальную природу будущей войны. Во всяком случае, ни малейшего намека на это нет в многочисленных документах и записках, оставленных им. Но как патриот он был озабочен недостаточной боеготовностью нашего флота. Многочисленные тренировки показали: фрегат может быть подготовлен к началу военных действий в три дня.

Три дня! Теперь этот срок кажется оставшимся от наивной детской сказки! Однако в ту пору сослуживцы и коллеги Макарова думали совершенно иначе. Записка о мобилизации корабля обсуждалась на собрании флагманов и капитанов Балтийского флота. Его предложения были подвергнуты резкой критике и оставлены без внимания. Подробности этого обсуждения неизвестны, поэтому трудно судить, каковы были претензии оппонентов. Можно легко предположить, что многие из этих претензий оказались вполне справедливыми; и не удивительно, ибо Макаров лишь начал разрабатывать проблему. Но теперь, во всеоружии последующего военного опыта, следует вынести безусловный вердикт: Макаров был прав, указывая на необходимость повышенной боеготовности в условиях нового морского оружия. А первое изучение проблемы мобилизации корабля позже привело его к глубоким и серьезно разработанным идеям о современной ему морской тактике.

Инициатива и предприимчивость Макарова, бившие ключом, порождали в праздных и завистливых людях ревнивое чувство недоброжелательства и вражды. Его дразнили (за глаза, конечно) «выскочкой», его энергию объясняли примитивными «материалистическими» мотивами: корыстолюбием и карьеризмом. О нем распускали сплетни, будто все его успехи объясняются покровительством влиятельных лиц. Все это немало крови испортило Макарову, но ни разу не заставило его отступить с намеченного пути или подлаживаться под обывательский ранжир. Да, Макаров, был честолюбив, он любил славу и популярность и, однако, никогда в жизни не поступился ради этого своей честью, не отказался от того, что почитал истиной, не льстил и не угодничал. А главное – был широко талантлив и трудился не покладая рук.

Осенью 1885 года Макаров был назначен командиром только что построенного корвета «Витязь». Корветом назывался в парусном флоте быстроходный военный корабль, предназначенный в основном для действий на морских коммуникациях. «Витязь» был типичным детищем переходного периода в морском судостроении: мощная паровая машина дополнялась парусами. Историки впоследствии подсчитали, что из общего числа в 59269 морских миль, пройденных «Витязем», 25856 миль корвет шел под парусами. Это значит, что на 43 процента «Витязь» еще оставался парусником. Корабль этот, следовательно, также был ориентирован на вчерашний день. Имелось у него, однако, существенное положительное свойство: «Витязь» обладал хорошей мореходностью и предназначался для дальних океанских рейдов. Командование флотом предполагало направить корабль в кругосветное плавание. Макаров с воодушевлением начал готовиться к выходу в далекий рейс: трудные предприятия и самостоятельность действий всегда импонировали ему. При всем этом командир «Витязя» отлично видел недостатки вверенного ему корабля. Видел лучше других тс именно поэтому не позволял себе хныкать по поводу очевидных недостатков корвета. Он командир, он должен воодушевлять людей, а не поражать их души кислотой скепсиса. В дневнике Макарова той поры есть запись, искренняя и трогательная, которая тем более впечатляет, что писалось это для себя, а не «для публики». Отметив некоторые существенные слабости своего корабля, Макаров как бы обрывает сам себя: «...Не мое дело об этом разглашать. Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов, даже и по качествам». В течение всей зимы на «Витязе» проводились разного рода доделки и переделки. Корабль неподвижно стоял в устье замерзшей Невы, готовясь к выходу в море. (Макаров и здесь дополнил свою службу интересным делом. С помощью специальных приборов он стал измерять скорость течения Невы подо льдом на различных глубинах. Потом на заседании Географического общества сделал на эту тему сообщение, которое очень заинтересовало ученых.)

31 августа 1886 года корвет «Витязь» под командованием капитана первого ранга Макарова поднял якорь в Кронштадте и вышел в кругосветное плавание. Корабль был подготовлен к дальнему плаванию весьма тщательно: все было в порядке, все пригнано к месту до последнего винта.

Уходя в долгий и опасный путь, он основательно позаботился о близких. И не только мужнино и родительское благословение оставил он, нет. Макаров был практик, он твердо стоял на земле. Да, зрелый Пушкин тоже но гнушался торговаться с издателями: а почему бы нет, ведь у него была семья, за судьбу которой он нес всеобъемлющую ответственность... Практичный Макаров тоже предусмотрел все. Он оставил длинное наставление брату Якову, где подробно перечислил, прося его содействия, незаконченные дела, свои и семейные, и заключил так: «Если со мной что случится, то окажи содействие жене в страховой премии и в назначении ей пенсии, на которую я имею право рассчитывать, как по моим боевым заслугам, так и потому, что флот пользуется безвозмездно многими моими изобретениями». Что ж, все правильно: и о боевых заслугах, и об изобретениях. Близкие должны страдать как можно меньше, если он, Макаров, не вернется домой.

Итак, еще одна «кругосветка» (как выражались в ту пору на флоте) началась. Смелые путешествия такого рода не раз предпринимались российскими военными моряками XIX века. Достаточно назвать О. Е. Коцебу, Ф. К. Крузенштерна, В. М. Головнина, Ю. Ф. Лисянского, М. П. Лазарева, Ф. Ф. Беллинсгаузена, Ф. П. Литке и других выдающихся капитанов. Россия позднее, нежели некоторые другие страны, вышла на океанские просторы. Тем более впечатляющими оказались стремительно растущие достижения русских моряков9. Впрочем, успехи эти произросли не на пустом месте, они опирались на прочные традиции, заложенные еще новгородскими ушкуйниками и северными землепроходцами. Особенно много сделали наши моряки в освоении суровых морей Арктики и Антарктики: недаром столь много земель, островов и проливов в дальних тех краях носят русские наименования (вот она опять – топонимика!).

Полярные исследователи XIX века продолжали великие дела Дежнева и Беринга, и продолжали достойно. Отечественные экспедиции всегда преследовали широкие научные цели – вот почему наша географическая и гидрологическая наука, начав развиваться с некоторым опозданием, сразу же заняла одно из ведущих мест в великом процессе изучения Мирового океана, процессе, который ныне достойно продолжили советские ученые и моряки. И еще одно важное обстоятельство следовало бы здесь отметить. Для русских мореплавателей всегда были чужды колонизаторские устремления. Наши корабли (а все они, за редким исключением, являлись военными кораблями) не разоряли чужих берегов, не истребляли «туземцев». И многочисленные географические и этнографические описания, оставленные капитанами, начисто лишены высокомерия и расизма.

Вот какую эстафету принимал Макаров, вот каким именам наследовал. Ну что ж, забегая несколько вперед, мы с полным правом можем сказать: плавание корвета «Витязь» добавило в этот почетный список имя Степана Осиповича Макарова. Путешествие продолжалось в общей сложности 993 дня – без малого три года! «Витязь» пересек три океана, победил бури и туманы, миновал опаснейшие рифы и мели, посетил самые отдаленные моря и берега. И не потерпел ни одной аварии, с ним не произошло ни одного хоть сколько-нибудь серьезного несчастного случая.

Это было выдающееся достижение Макарова-мореплавателя. Но еще более значительны достижения Макарова-ученого. Во время плавания удалось собрать колоссальный научный материал по самым разнообразным вопросам. И душой всего этого дела был командир «Витязя». Впоследствии, когда итоги работы были обобщены и преданы гласности, в авторитетном заключении Российской Академии наук было сказано: «Витязь» не готовился специально для научных исследований, и лишь благодаря почину командира, неутомимому его участию в работах и обдуманному руководству последними корвет доставил весьма ценный материал, обработанный автором с таким тщанием, что полученными результатами могла бы быть довольна и специально ученая экспедиция». В этой высокой оценке нет ни слова преувеличения и роль Макарова подчеркнута здесь не зря.

Цели, поставленные командованием перед командиром «Витязя», были очень конкретные и довольно узкие: всесторонне подготовить экипаж только что вступившего в строй судна. Кругосветное плавание традиционно считалось в русском флоте лучшей тренировкой такого рода. Каких-либо средств или материалов на производство научных наблюдений Макаров не получил. Он компенсировал эту нехватку собственным энтузиазмом, который, как обычно, передался всей команде корабля. Своим подчиненным Макаров внушал: «Для человека любознательного и одаренного все интересно и все достойно его познания. Изучение же окружающей моряка стихии не только не вредит военному назначению судов, но, напротив, пробуждая мысль, отрывает людей от рутины судовой жизни».

На всем протяжении долгого пути экипаж «Витязя» под руководством и при самом деятельном участии своего командира вел разнообразные исследования: измерялись и записывались направления и скорость морских течений и ветров, температура воды и воздуха, брались пробы воды и грунта, составлялись графики, таблицы, карты и т. д. Помимо этого, Макаров увлекался фотографией и сделал многочисленные снимки (некоторая часть их сохранилась). На них запечатлены виды морей, которыми проходил «Витязь», гавани, проливы, острова, крепости, живописные группы туземцев. Кстати сказать, фотография была в ту пору делом новым, а фотографическая техника весьма несовершенной и капризной. Макарова же, как всегда, привлекало все новое. Как-то он приобрел немецкий аппарат (в России собственного производства их но было), проявлял и печатал сам. Дошедшие до нас снимки позволяют заключить, что командир «Витязя» оказался совсем недурным фотографом.

Кроме того, Макаров, как обычно, с присущей ему аккуратностью вел дневник, так сказать, общего характера. Дневник этот сохранился, и о нем стоит сказать несколько слов, ибо он довольно хорошо характеризует его автора. Это был том из чистых листов бумаги большого формата. На них Макаров делал записи о ходе плавания, описывал увиденные им страны и города, события, случившиеся на корабле и т. п. Тут же наклеивались разного рода документы: визитные карточки лиц, с которыми ему доводилось встречаться, вырезки из газет, письма, полученные им, и копии отправленных, фотографии, меню званых обедов с перечнем присутствовавших лиц и с обязательной припиской: вот здесь сидел он, а рядом такие-то лица, а из меню отменно было такое-то блюдо, а вот это – неважно... И все это Макаров скрупулезно подбирал в строго хронологическом порядке.

Есть некоторые основания полагать, что у Макарова была мысль написать книгу о путешествии («для массового читателя», как бы сейчас выразились). Постоянная занятость и преждевременная гибель на войне помешали ему выполнить свой замысел10. Несомненно, что русская литература о путешествиях лишилась одного из интереснейших произведений. Об этом говорят сохранившиеся отрывки его путевого дневника, письма к жене. Чего стоят, например, описания Макаровым жителей Маркизских и Гавайских островов, где точные этнографические наблюдения перемежаются с живыми бытовыми сценами, написанными порой так весело и сочно, что их нельзя читать без улыбки.

Вот как рассказывает Макаров в письме к жене о «приеме», устроенном в его честь «королем» острова Нукагава (в группе Маркизских островов). Сей монарх властвовал над целой тысячью полуголых подданных и носил пышный титул «великого вождя острова» (и полностью зависел от мелкого французского чиновника из колониальной администрации). Итак: «Мы пришли сюда 22 февраля. Мы прибыли двумя днями ранее, чем рассчитывали. Здесь мы наделали большого шуму. Я устроил народное гулянье, на которое пригласил весь народ. „Благородных“, то есть таких, которые ходят в галстуках, угощали на стульях, а остальных – на разостланном парусе. Все это в тени пальмового сада. Дам различали так: которые намазаны кокосовым маслом, тех сажал на парус, а которые напомажены, тех на стулья (я тебе потом пошлю несколько фотографических снимков). Гулянье вышло прекрасное. Наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали. Вчера была охота, причем все жители подносили мне подарки, куски какой-то материи... Сегодня на корвете танцы, после чего мы уходим в море. Теперь в кают-компании завтракает король, и он, кажется, уже так напился, что пора вести его на берег. Я нарочно не пошел туда завтракать, чтобы не стеснять его своим присутствием. Он говорит по-французски. Канаки и каначки вообще довольно красивы, но запах кокосового масла ужасен. Я усаживал их в группы для фотографирования, и потом так пахло от рук, что едва мог отмыть: должно быть, это масло с примесью каких-нибудь местных духов...»

После рассказа о танцах матросов «Витязя» с миловидными дамами, намазанными кокосовым маслом, самое время напомнить о том, что названный корвет был кораблем военным, а его командир – боевым морским офицером. Командир никогда не забывал об этом и не давал забыть своим подчиненным. Экипаж «Витязя» регулярно занимался всеми возможными в походных условиях боевыми учениями. Особенно много внимания Макаров уделял своему любимому минному делу. Многократно проводилась стрельба торпедами, постановка учебных минных заграждений и т. п. Как обычно, Макаров что-то придумывал, испытывал, изобретал... Ученые занятия – хорошо, но корвет есть прежде всего военное судно, долженствующее в любой момент быть готовым к сражению.

8 июля 1887 года экипаж «Витязя» вновь вступил на русскую землю: пройдя Атлантический и Тихий океаны, корвет вошел во Владивосток. Макаров получил задание обследовать побережье нашего Дальнего Востока с целью найти удобные базы для военных кораблей Тихоокеанского флота. Задание было столь же срочным, сколь и секретным. В Японии, что соседствовала с нашими дальневосточными землями и водами, стремительно рос агрессивный милитаризм. У границ России появился новый опасный враг. Не ослабевало и соперничество со старым врагом – британским колониальным империализмом. Словом, «вероятных противников» в тех отдаленных районах было более чем достаточно. Между тем русский Тихоокеанский флот оставался еще очень слабым, водные же границы были огромны. Необходимость иметь базы для нашего флота стала очевидной. Но где их создавать, эти базы? Пустынные берега Дальнего Востока тогда были еще плохо изучены...

И корвет вновь поднял якорь. Выполнение нового задания растянулось на много месяцев. Макаров совершил несколько плаваний в суровых северных водах. «Витязь» побывал во множестве гаваней и бухт Охотского и Берингова морей, на Командорских островах, на Сахалине. В местах, наиболее удобных, по мнению Макарова, для создания военных баз, производилась морская съемка. Итогом этих исследований стали отчеты Макарова, где содержались обстоятельные рекомендации для Морского министерства относительно выбора баз для русского флота. Позднее (чаще всего уже после смерти командира «Витязя») многие из его рекомендаций были осуществлены, и в гаванях, на которые когда-то указал Макаров, и доныне развевается военно-морской флаг его родины.

Прекрасны дальневосточные берега России! Просторные, покойные гавани окружены горами. Горы суровы, покрыты девственной тайгой. Широкие, полноводные реки струятся в долинах. И тишина вокруг. Тысячелетняя тишина. В заливах не маячит рыбацкий парус, на берегу не поднимается дым костра. Безлюдье. Нетронутые богатства поджидают своих хозяев. Край этот природа одарила щедро: и лесом, и рыбой, и пушным драгоценным зверем, и золотом, рассыпанным по руслам рек.

Край ждет своих хозяев. И они придут, и придут скоро. Уже давно стали плавать в холодных тех водах экспедиции русских землепроходцев. Тяжел был путь, недешево давалась дорога. Они замерзали в бревенчатых хижинах под вой ледяных ураганов, умирали от голода и цинги, тонули в холодных водах, разбившись о неведомые рифы. И не поставили они себе памятников. И смыла их следы океанская волна.

...»Витязь» неподвижно стоит на якоре в большой бухте. Водная гладь пустынна, тиха. Спущены на воду несколько корабельных шлюпок, на палубе хлопочут матросы. С мостика раздается макаровский раскатистый бас:

– Спустить водолаза!

Человек в тяжелом черном скафандре медленно скрылся под водой. Вода сомкнулась над ним, подняв легкие брызги. И снова тихо, только скрипит трос, уходящий в морскую глубь. Офицер, следивший за спуском, докладывает Макарову:

– Четыре метра!.. Девять!.. Четырнадцать!.. Глубина пятнадцать метров! Есть дно!

...3 августа 1888 года «Витязь» вошел в Императорскую гавань11. Эта гавань была воистину «императорская», «царская» – недаром назвали ее так восхищенные моряки. Огромный залив, хорошо укрытый от морской волны, без труда мог дать приют целой армаде кораблей. Но в 1853 году у пустынных тех берегов случилось трагическое событие: здесь погиб фрегат «Паллада», совершивший кругосветное плавание (оно описано в известной книге И. А. Гончарова). Оказавшись тут, Макаров счел своим долгом как-то почтить память погибшего русского корабля, предшественника «Витязя» в деле освоения Дальнего Востока. Командир корвета прекрасно понимал, сколь важно для всякого матроса и офицера ощущать свою связь со славными делами прошлого. Он не раз говорил (а позже – не раз писал) об этом и, будучи человеком дела, не преминул воспользоваться представившимся случаем: преемственность поколений в воинской славе есть лучшая основа для патриотического воспитания воина.

Макаров решил для начала установить точное место гибели славного фрегата. Сделать это оказалось нелегко: гавань просторная. Целый день до самого заката шлюпки с «Витязя» тралили скалистое дно. И нашли. На другой день спустили водолаза. Тот осмотрел корпус затонувшего корабля и установил: да, это «Паллада». И тогда Макаров составил точное описание места гибели, а на берегу приказал поставить крашенные в белый цвет створы: они должны были служить ясно видимым ориентиром, указывающим это место. С тех пор русские корабли, все чаще и чаще посещавшие гавань, считали своим долгом почтить память тех, кто погиб, первым придя сюда12.

Осенью 1888 года «Витязь» отправился во вторую половину своего долгого рейса. Новый, 1889 год Макаров встречал в Сайгоне, вместо снега на палубу корабля беспрестанно падал крупный теплый дождь: такова была тропическая зима. Путь к родным берегам занял пять долгих месяцев. Наконец, в 3 часа дня 20 мая 1889 года «Витязь» отдал якорь на Большом рейде Кронштадта.

Еще во время плавания Макаров принялся разбирать и систематизировать материалы полученных исследований, намереваясь создать обобщающее научное исследование по гидрологии Тихого океана. Кое-что он успел сделать, будучи в море, но основная работа, разумеется, ждала его дома. Незадолго до возвращения он писал жене: «Я этого приезда в Петербург боюсь, как чего-то очень тяжелого. Страшно думать о том, что вновь начнется бесконечная вереница визитов, обязательств и пр. и пр.!» Не слишком, видно, был благополучен семейный уют Макарова, если приезд домой после беспрерывного трехлетнего плавания вызывал в нем такие опасения.

Да, супружеская жизнь Макарова, видимо, вряд ли сложилась так, как рисовалось ему это в идеале. Осторожное слово «видимо» употреблено здесь потому, что сам он своих домашних дел никак не характеризовал. И тем не менее... Человеку, глубоко положительному во всех отношениях, трудолюбивому и аккуратному до педантичности, крайне неприхотливому и скромному в быту, ему бы иметь такую же супругу – скромную, преданную, надежную помощницу во всех его разнообразных делах, иметь дом, где он находил бы покой и отдых в его многочисленных жизненных бурях.

Однако Капитолина Николаевна была женщиной совсем иного склада. И семейный уклад Макарова определялся ею.

Светская молва, к сожалению, слишком часто избирала своим вниманием чету Макаровых. Судачили и о том, как Капитолина Николаевна не слишком-то верна своему вечно занятому супругу, назывались имена ее вероятных любовников. Сохранились письма одного очень известного адмирала к Капитолине Николаевне. Содержание этих писем не оставляет никаких сомнений в характере их отношений.

И все-таки Макаров счастлив с женой. Да, счастлив. Она мало помогала ему в делах, залезала в долги, плохо вела хозяйство, наконец, не слишком-то берегла его и свою супружескую честь, но Макаров любил ее; в том, что он любил жену сильно и ровно, в том нет сомнений. Об этом говорят его письма, всегда такие обстоятельные и подробные. Бог весть, может быть, Капитолина Николаевна и скучала, читая его соображения по поводу совершенно необходимых преобразований в деятельности Артиллерийского комитета (и здесь, как женщину, ее можно понять!), но для нас важно другое: Макарову интересно, Макарову необходимо было писать ей. Значит, она была ему нужна. Письма его суховаты: ведь такие, как он, суровые люди к лирике не склонны, хоть чувства у них сильные. И это видно по дневнику Макарова: там нет ни одного раздраженного слова в адрес жены, хотя вообще-то раздраженных слов по разным поводам более чем достаточно, наоборот: надо знать Макарова, чтобы обнаружить в некоторых неловких его строках нежность и ласку.

Во время плавания на «Витязе» Макаров пережил большое горе. Он получил мрачное известие: скончалась его старшая дочь Оля, его первенец. Степан Осипович трогательно любил свою дочь. Видел он ее мало (не забудем: 12 полных лет проведено им в море!). Да, он не часто нянчился со своими детьми, редко удавалось ему, забыв про дела, возиться и играть с ними. Так было с Олей, так и с двумя младшими детьми. Однако при всем этом несомненно одно: Макаров был хорошим и заботливым отцом.

Отцовская любовь проявляется не только (а может быть, и не столько?..) в бытовых хлопотах, хотя никакой разумный человек не считал и в особенности сегодня не посчитает эти самые хлопоты занятием, неподходящим и тем более унизительным для мужчины. И все же представляется бесспорным, что главная роль отца в семье – стать для ребенка высшим жизненным авторитетом, безусловным арбитром во всех затруднениях и бедах – сперва маленьких, детских, а потом уже и не очень маленьких. Отец должен казаться ребенку самым сильным, самым умным, самым смелым, самым... Но для того чтобы сохранить любовь и уважение детей, мужчина должен быть действительно сильным, умным и смелым. И любить свою семью. В этом высшем смысле Макаров достойно выполнил свой отцовский долг.

Как-то раньше, находясь в очередном далеком плавании, он писал жене: «Я с удовольствием думаю о том, когда мы, наконец, кончим наши военные затеи, и тогда я приеду к моей милой рыбке, которую я так давно не видел. Что поделывает моя маленькая дочка, которую мне так ужасно хочется видеть? Я думаю, что Оля совсем забыла, что у нее отец, и, вероятно, обо мне и не вспоминает». Надо знать натуру Макарова, чтобы понять его чувства к «милой рыбке», раз он даже готов ради нее скорее закончить свои «военные затеи» – те самые «затеи», которым он отдавал все силы и в чем заключена была вся суть его существования.

Макаров чрезвычайно тяжело переживал смерть своего дитяти – это хорошо видно по его письмам. Его мучили самые мрачные мысли и предчувствия. Он очень тревожился о своей второй дочери Дине, ее он оставил дома совсем крошечной...

Итак, командир «Витязя» ступил наконец на родной берег. И какие бы заботы или горести ни потрясали его, он не мог не работать. Он должен, он обязан был завершить свою многотрудную деятельность во время путешествия. И со свойственной ему решительностью он сразу же устроил собственную, так сказать, «сухопутную» жизнь по собственным правилам. Получив летом 1889 года продолжительный отпуск, Макаров поселился на даче в Лесном (тогда это был тихий петербургский пригород) и погрузился в работу. Его просторный кабинет превратился в лабораторию: шкафы, столы и полки были уставлены склянками с морской водой, взятой на разных широтах, или пробами грунта, а стены густо завешены схемами и картами.

К началу 1890 года основная часть работы осталась уже позади. 7 марта Макаров сделал первое публичное сообщение по данной теме – прочел лекцию в Кронштадтском морском собрании «О гидрологических работах, произведенных на корвете „Витязь“. На этот раз Степан Осипович надел мундир контр-адмирала, это звание было присвоено ему два месяца назад. Он стал тогда самым молодым адмиралом на русском флоте. (Моложе его был только великий князь Алексей Александрович, глава морского ведомства России, но он приходился родным братом тогдашнему императору Александру III, – впрочем, никаких иных достоинств за ним не числилось, этот ограниченный, ленивый и нечистоплотный человек принес огромный вред русскому флоту.)

Вскоре Макаров завершил свой труд и стал готовить его к изданию. Морское ведомство проявляло мелочную скупость, нехотя отпускало обещанные ассигнования, поэтому печатание этой весьма объемистой работы затянулось. А Макаров в таких случаях не стеснялся: он просил, настаивал, требовал. Он знал справедливость русской поговорки, что под лежачий камень вода не течет. И добивался своего. Наконец в 1894 году труд его вышел в свет под названием: «Витязь» и Тихий океан» – это были два тома, содержащие почти тысячу страниц текста с большим количеством всевозможных приложений и таблиц. Научная общественность высоко оценила работу Степана Осиповича еще до ее опубликования. Академия наук, рассмотрев рукопись, вновь присудила ему Макарьевскую премию, а Русское географическое общество – золотую медаль.

Новая работа адмирала была посвящена гидрологии, то есть науке об изучении водных масс земного шара. Особенное внимание он уделил изучению акваторий Тихого океана, которые омывали наши дальневосточные берега. Все это имело немалое практическое значение.

В годы, когда Макаров работал над своей книгой, строилась Сибирская железная дорога – самая длинная дорога в мире, от Урала до Владивостока. В этих условиях резко возрастала роль портов Тихоокеанского побережья в экономической жизни страны. К сожалению, многие порты зимою замерзали, хоть и ненадолго. В чем причина появления холодных масс воды у Владивостока? У Сахалина? У Курильских островов? Нельзя ли как-нибудь поправить природу? В ту пору точного ответа на эти вопросы не было.

Гидрология теснейшим образом связана с метеорологией. Последняя же наука – одна из самых древних н необходимых. Она нужна при вождении кораблей (и самолетов, добавит сегодняшний читатель), в земледелии и т. д. Как раз в 1891 году Поволжье поразила страшная засуха, урожай погиб, миллионы людей голодали. Имея в виду подобные бедствия и правильно предвидя будущее метеорологии, Макаров писал в своей работе, что «будет уже и то большим шагом вперед, если по совокупности наблюдаемых явлений метеорологических и гидрологических можно будет предсказывать засухи, чтобы своевременно уменьшить порождаемое ими зло».

Книга Макарова – в значительной мере коллективное исследование, это отметил прежде всего он сам. В подзаголовке книги значилось: «Гидрологические наблюдения, проведенные офицерами корвета „Витязь“ во время кругосветного плавания 1886–1889 гг.». Да, именно так: офицерами «Витязя», а не только его командиром. В начале книги автор уведомлял читателей: «Я с великим удовольствием упоминаю молодых наблюдателей по старшинству: мичман Мечников, Митьков, Максутов, Кербер, Шульц, Шахновский, Пузанов и Небольсин. Особенно же много потрудился младший штурман подпоручик Игумнов».

Когда знакомишься с этой книгой, просто не верится, что написал ее один человек, и к тому же написал за столь поразительно короткий срок. Представление о разносторонности изысканий Макарова дают хотя бы названий некоторых наугад нами взятых параграфов: «Патагонский архипелаг», «Бабальмандебский пролив», «Скорость течения в Магеллановом проливе», «Температура воды в Китайском море», «Морские ежи у берега Сахалина»... Добавим, что в книге несколько сотен таких параграфов и что весь текст ее издан сразу на двух языках – русском и французском: Макаров хотел, чтобы его исследование было доступно не только отечественным, но и зарубежным специалистам, ибо в те времена в европейском ученом мире знание русского языка считалось еще редкостью.

«Витязь» и Тихий океан» – это капитальная научная монография. Такие работы стареют очень медленно и надолго остаются хлебом насущным для специалистов своей отрасли знания. А все специалисты – народ придирчивый и снисхождения не ведают даже к себе подобным. Ценность макаровской работы состояла (и состоит!) в том, что он впервые дал полное описание гидрологии северозападной части Тихого океана – района, в ту пору очень малоизученного. Его исследование стало фундаментом, на котором основывались новые и новые работы иных ученых, пришедших после него. И это самая счастливая судьба всякого научного труда: сделаться неотъемлемой частью (выразимся здесь немного старомодно) великого храма Науки.

В заключении книги Макаров воздал должное своим предшественникам – знаменитым русским мореплавателям начала XIX века. Особенно он ценил Коцебу, совершившего на небольшом бриге «Рюрик» первое в истории нашего флота кругосветное плавание. Последние слова в книге «Витязь» и Тихий океан» таковы: «Капитаны начала нынешнего столетия, оказавшие крупные услуги в свое время, послужат в будущем примером любви и преданности делу. Будущим морякам предстоит плавать не с теми кораблями и не с теми средствами, но можно пожелать, чтобы в них была та же любовь к изучению природы. Любовь эта поможет им быть достойными последователями знаменитых капитанов начала нынешнего столетия».

...И знаменитых капитанов конца прошлого столетия – могли бы добавить мы сегодня.

Макаров дал бессмертие скромному корвету. Еще при жизни адмирала «Витязь» закончил свою службу в военно-морском флоте России. Но память о корабле жива и будет жить долго. В 1950 году книга Макарова снова была переиздана советским Географическим издательством (и тиражом большим, чем довелось увидеть автору!). А вскоре в океанские просторы вышел еще один корабль, на борту которого значилось название «Витязь».

На мачте развевался красный флаг его обновленной социалистической Родины – Советского Союза.